Рецензии на книги издательства «Канон-Пресс-Ц»

Совершенно случайная встреча на полке в книжной лавке. Воспоминания, опубликованные по тетрадям бывшего царского военного министра, который закончил жизнь в Крыму в первые годы гражданской войны. Его жена сохранила тетради, которые позже у нее забрали, но, к счастью сохранили в архивах.

Не могу сказать, что очень увлекательные или поучительные заметки, но они достаточно честные, со вниманием к деталям. Кажется, что человек действительно писал что думал, а в поздних записках у него не было особой причины скрывать свои мысли в характеристиках своим сослуживцам, подчиненным и начальству. Местами суховато написано, кое-где дневниковые записи скатываются к странным подробностям, а кое-где пропускают действительно интересные события, но в целом складывается любопытная картина жизни человека почти из высшего света. И именно это "почти" делает записки особенно ценными. Все-таки Редигер не принадлежал полностью к самым высшим кругам знати, он был более-менее честным служакой. Достаточно умным для военного, к тому же наблюдательным и аккуратным. Суховатым в личной жизни, ведь например о выборе седла и новых лошадях он пишет куда чаще, чем об отношениях с первой женой (которые не заладились). Мир военный был довольно тесен, поэтому по службе ему довелось пересекаться почти со всеми "героями" последней русско-турецкой, японской и Первой мировой войны. Это довольно красочно отражено в воспоминаниях, подкрашенных личными характеристиками.
Редигер прожил долгую жизнь, с достаточно интересной судьбой. Когда дочитываешь второй том, обрывающийся на полуслове становится немного грустно, ведь понимаешь, что с записками закончился и его путь на этой земле. Хоть он и был типичным царским генералом, но все таки он был частью нашей истории. Наверное, появись у нас хороший автор, замахнувшийся на "сагу" о поколении Редигера, мог бы выйти очень интересный роман.

Маклюэн – классик теории медиа. Отдельные тезисы из его работ все еще актуальны и обсуждаются (глобальная деревня, the medium is the message). Проблема только в том, что книги самого Маклюэна читать невозможно.

Понятно, что во многом «Понимание медиа» устарела. Особенно это бросается в глаза в частностях – и сами медиа сильно изменились, и появились новые. Но помимо этого сам текст сложен для восприятия: тезисы размываются множеством примеров из Шекспира, литературы (Маклюэн филолог) и самых разных сфер, которые косвенным образом связаны с общей темой. Это мешает следить за ходом мысли, которая и сама по себе кажется непостоянной, и усложненной помимо этого путанной терминологией, надерганной из разных наук (холодные и горячие культуры из антропологии, контрраздражитель и перенос из психоанализа, имплозия и взрыв из философии, и т.д.). Кроме того при попытке вникнуть в теорию в глаза сразу же бросаются противоречия и несостыковки (особенно это касается холодных и горячих медиа, когда Маклюэн переходит к приведению примеров).

Вывод: тратить время на работы Маклюэна нет необходимости – лучше прочитать его идеи в сухом и лаконичном пересказе в другом месте.

Бенедикт Андерсон, несомненно, много знает, умеет писать красиво и вдохновенно, но большая часть его рассуждений оставила меня равнодушным. Его фокус на "путешествии" как основе любого воображаемого сообщества (карьера, паломничество) занятен, но не производит впечатления - с помощью этого приема можно обосновать, в общем-то все, что угодно, ибо человек постоянно куда-то двигается, либо в физическом плане, либо в ментальном. Однако читать и следить за ходом мыслей автора зачастую было интересно - создание, воображение, придумывание политическими и интеллектуальными элитами понятий нации и национализма из формирования языков, пригодных для использования бюрократией, формирование общности через книгопечатную и газетную продукцию, не имеющие ничего общего с реальностью графы переписей, и многое другое. Андерсон заранее оговаривается, что он специалист по Юго-Восточной Азии, но по-моему, это кокетство, его познания в истории самых разных стран несомненны (хотя иногда он и позволяет себе крайне странные утверждения вроде "легкости", с которой французские массы якобы встретили потерю Алжира, или о том, что слово чарли, которым обозначали вьетконговцев во время Вьетнамской войны, якобы означает "хозяин, белый человек") и весьма обширны.

Самым слабым и разочаровывающим моментом книги стал один из корневых ее элементов - выстроенный Андерсоном замок из песка - теория происхождения национализма в Новом Свете благодаря войнам колоний за независимость от Британии и Испании. Очень смущает откровенная попытка автора подогнать все возможные факты под воображенную идею, поскольку никаких вменяемых доводов он так и не приводит, более того, намеренно игнорирует даже собственные контраргументы, отметая их широким жестом и предлогом но. Какой мог быть национализм в Тринадцати колониях, если борцы за независимость считали себя англичанами, говорили на английском и мыслили себя в рамках английской культуры? Даже американцами они себя называли чисто по географическому признаку, как русские за Уралом называют себя сибиряками. И не были они креольскими пионерами - элиты, сражавшиеся за свободу от Лондона были белыми, негров и индейцев зачастую не признававшие даже за людей (Андерсон это осознает, но тщательно затушевывает или закрывает глаза). Как можно не заметить, что оформились новые государства в старых административных границах генерал-капитанств, что и подтверждает их сепаратистский, но никак не националистический характер? Фактически автор не приводит вообще никаких доказательств своей местечковой, американоцентричной теории, подменяя все красивыми, но общими фразами и вырванными из контекста цитатами из отцов-основателей. Еще как-то можно всерьез рассматривать в качестве аргумента упомянутое им явление недопущения в администрацию метрополии колониальных бюрократов, но касалось это только небольшого слоя чиновничества, и даже в этом случае они воспринимали себя не как ущемленная нация, но как ущемленная часть нации, лишенная определенных прав из-за места рождения.

Еще у Андерсона какое-то странное, авторское понимание многих терминов. Помимо уже упомянутых выше креолов (под которыми он подразумевает всех европейцев, родившихся в колониях), можно вспомнить слово пиратство - так он называет подражание американской модели нациестроительства, как будто у Америки есть какой-то воображаемый патент на революцию и независимость; или странная интерпретация последней части уваровской триады - Андерсон ее воспринимает как национальность, хотя самому Уварову такая трактовка даже в страшном сне приснится не могла. Это активно используемый автором прием - растягивание смысла слова или термина до нужного ему состояния, конкретизацию и уточнение подменяя расплывчатыми обобщениями - в итоге ставит под сомнение всю книгу. И эмоциональная окраска, к которой автор непрофессионально прибегает при описании различных деятелей и событий только усугубляет это сомнение.

Из-за того, что Андерсон в одном ряду рассматривает Тринадцать колоний (где основная масса населения была белой), африканские владения европейских держав (при том, в Африке почти нет национальных государств - за исключением разве что Эфиопии) и голландскую Индонезию (где белых было с гулькин нос), он неизбежно прибегает к упрощениям, передергиваниям и утрированию. Попытка втиснуть в теорию все возможные факты и явления приводит к ее деформации, что автор старается замаскировать обильным цитированием из разноязыких литературных и поэтических опусов. Исследование национализма под его пером превращается в скорее поток личных, со множеством метафор и красивых сравнений, размышлений, либо не доказуемых, либо подтверждаемых аргументами, имеющих, несомненно, значительный индивидуальный вес и смысл для автора, но для меня, как читателя, не особо убедительных.

В жизни, наверное, любого человека порой наступает момент, когда он начинает задумываться о вещах, о которых раньше не думал вообще и даже полагал их, может быть, как нечто само собой разумеющееся.

Так и у меня, у человека, в принципе мнящего себя исключительно толерантным, выросшего в одной из российских национальных республик и вообще воспитанного с уважением к многообразию наций и национальностей в мире, наступил момент, когда я задумалась о явлении национализма, его природе и истоках, его сущности. Хотелось почитать что-то особенное, не похожее на обычный исторко-социологический труд, более-менее популярно изложенное. Неожиданно книга Бенедикта Андерсона в полной мере оправдала мои ожидания.

Само название меня воодушевило, захотелось узнать подробнее, в чём заключается "воображаемость" наций. Весьма развёрнутое и толковое предисловие российского переводчика к книге, содержащее ни много ни мало самую суть, своеобразную выжимку основных идей автора, тоже очень понравилось. В целом язык повествования показался непростым и несколько наукообразным, но игра всё же стоила свеч, в том смысле что я совершенно не пожалела о том, что "продралась" и дочитала книгу до конца.

Книга показалась мне вообще достаточно интересной и познавательной, тема, по моему мнению, автором вполне раскрыта. Сама идея того, что все сообщества, в которых люди не знают абсолютно всех членов в лицо, являются воображаемыми (например, даже читатели ежедневной газеты, которые не знают наверняка, сколько ещё людей читают данную газету, как их зовут и сколько им лет, но знают, что определённое количество читателей газеты точно существует), показалась мне достаточно нетривиальной и интересной. Кроме того, приводимые автором примеры преимущественно из истории стран Юго-Восточной Азии (поскольку именно на них специализировался автор и им посвятил ряд других своих работ) позволили узнать больше об этих интереснейших территориях.

Немного непонятной всё же показалась мне идея Андерсона о том, что собственно национализм зародился на американском континенте. Хоть автор и акцентировал этот свой вывод специально, его мысль в полной мере до меня, увы, не дошла.

Отдельно хотелось бы отметить очень привлекательные для меня как для человекв, увлекающегося лингвистикой и иностранными языками, так называемые трудности перевода на разные языки отдельных слов, терминов книги. Так, само название книги и часто встречающееся в тексте словосочетание "воображаемые сообщества" не является точным переводом авторского английского варианта "imagined communities" - в буквальном переводе следовало бы употреблять словосочетание "воображённые сообщества", однако российскому переводчику в этих словах виделась некая завершённость, окончательность процесса, тогда как этого, по мысли автора, как раз и не предполагается. Очень интересно было узнать о смысловых оттенках слов "общность", "общество" и их немецких вроде бы аналогов (но на деле не совсем аналогов) - Gemeinschaft, Gesellschaft.

В общем, книга однозначно оказалсь мне полезна и вполне удовлетворила моё любопытство.
В какой-то мере она явилась и кладезем интереснейших небанальных словосочетаний, например:

"политически трансвеститные" идентификации

- чудно же!

Читала я эту книгу почти целый месяц.

В ведении, Маклюэн указывает на то, что один из редакторов книги заметил, что материал нов на 75 процентов, тогда как книга, рассчитывающая на успех должна содержать не более 10 процентов новизны. Возможно, да что уж там, совершенно точно, в 1964 году, книга действительно содержала в себе более 10 процентов новых идей, однако к 2012 году, она как-то заметно потускнела и, что называется, остереотипилась. Безусловно, выражение «Глобальная деревня», сегодня на неологизм не претендует, а радио, кино и телевидение уже давно избавились от ореола сверхновых средств коммуникации, но это не умоляет достоинств исследования проведенного Маклюэном, и все же, мне при повторном прочтении, все больше в глаза бросались недостатки. Книга технически стремительно старее, она в принципе даже не претендует на выведение образа технологий будущего, и что особенно плохо, анализ тенденций развития средств коммуникации слишком тесно привязан к принципу конвейерной автоматики. Паттерн мышления Маклюэна - прямо диалектическая тирада Гегеля, с четко выраженным тезисом и антитезисом, и каким-то вялым и нерешительным синтезом. Ярче всего это проявляется в основных концептах книги: бесписьменной и письменной культуры, визуальных и устных способов коммуникации, механической системы и электрической, Америки - Англии и Европы, замыкание и размыкание, и т.д. Маклюэн так ловко все раскладывает на две ступени, и как-то пасует перед третьей, которая могла бы обеспечить актуальность книги в будущем, поскольку именно за это будущее и отвечает. Книга, безусловно, понравится всем, кто интересуется средствами коммуникации и степенью их влияния на расширения человека вовне.