Рецензии на книги издательства «Русский паломник»

Отца Исидора не стало с нами; не стало, — нет его.

У каждого есть кто-то, под кем "чистим" себя. Павел Флоренский мой такой человек. Священник, философ, полиглот, ученый-естественнонаучник (стоял у истоков электрификации России), изобретатель (микройод, агар-агар из водорослей уже на Соловках), заботливый муж и отец - умудрялся семье из БелБалтЛага помогать денежными переводами за патенты на изобретения. Особо прозорливым и осторожным не был, написал много такого, за что либеральная общественность сегодня едва не жупелом его объявляет. Не воспользовался возможностью эмигрировать, которую Екатерина Пешкова для него выхлопотала, да и как было уезжать, имея восьмерых детей? А спасаться самому, оставив близких в заложниках для него было нереально. Принял мученическую смерть за веру, креста над ним не стоит, расстрельный могильник Ладейнопольского лагеря до сих пор не найден.

"Соль земли. Сказание о жизни старца Гефсиманского скита Аввы Исидора" - это жизнеописание старца Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры иеромонаха Исидора. Умница Флоренский познакомился с ним в двадцать два, едва ступив на путь духовной карьеры, но уже имея за плечами физико-математический факультет Московского Университета, публикации, знакомство с Блоком, Брюсовым, Бальмонтом, Белым, Мережковским и Гиппиус. Внезапно полуграмотный скитский старец, имеющий репутацию не то святого. не то юродивого: "Ходил навестить старца Исидора. Пошел к нему с недоумением, а вернулся легко и радостно, — с силами. Отец Исидор весь белый, ласковый и радостный — будто светится."

С первого знакомства в 1904 и до смерти старца он сделался духовным наставником Флоренского. Совсем простой человек, из бывших крепостных князя Грузинского, не исключено, что бвстард, во внешности его было заметно немалое сходство с фамильными портретами княжьего рода. Никогда нигде не учился, в детстве играл в крепостном театре, благодать снизошла на него, когда в храм, где юноша молился, влетела шаровая молния. Захотел уйти на Афон, но средств недостало, вступил в Гефсиманский скит. Вел жизнь, полную лишений в самолично выкопанной земляной келейке среди таких же отшельников-молитвенников. Собмрался в Америку, проповедовать вместе с Епископом Иоанном. Наместник сшил, было, ему даже новую шубу для дальнего путешествия; но почему-то эта поездка не состоялась, и шуба уехала в Америку без своего хозяина. Перебрался таки на Афон, но у бессребренника Исидора не было денег выкупить сам келью, пришлось вернуться в Гефсиманский скит.

Невероятной, немыслимой доброты и нестяжательства человек, бесконечно раздавал все, что ему приносили, жил в своей келейке в крайней степени нищеты, но слал вспомоществование каким-то узникам, солдатам, нуждающимся. Никто не уходил от него без подарка, хоть огурцом с огорода, хоть релькой, хоть собственноручно записанной на листке бумаги молитвой, а оделит пришедшего. Хорошей одежды монастырское начальство распорядилось не давать ему, все равно через день-другой бывал бос и в лохмотьях - отдавал с себя сапоги, а зиму ходил в башмаках. Много раз люди, которым давал приют у себя в келье, уносили у него последнее или переворачивали в этом грошовом прибежище все вверх-дном в поисках спрятанных денег.

Со всеми говорил одинаково, не признавал сословных и прочих различий, оттого в монастырской иерархии выше иеромонаха не поднялся. Свои братья монахи, признавая за Исидором дар прозорливца, исповедника и чудотворца считали его блаженненьким и не от мира сего. В преклонные годы, уже тяжело больному, даже келейник Исидору не прислуживал. Больной старик лежал один в грязи и по грязной его бороде вши ползали. Звучит не очень для репутации РПЦ,но все же и без того понимают, что не церковными иерархами вера держится, а такими вот незаметными подвижниками.

Да и не ставил Флоренский целью какие бы то ни было обличения. В рассказе о наставнике он передал тонкую, но очень поучительную иронию над роскошью мира, — независимость Старца от мира, его надмирность., которая именно и делает немногих людей солью земли.

"Утро" из симфонической сюиты "Пер Гюнт" Эдвард Григ
"Молитва и смерть". сцена в церкви, рок-опера "Юнона и Авось" Алексей Рыбников.
Видехом свет истинный. Валаамский распев
"Stabat Mater" Перголези
"Adeste fideles"

Данную повесть Николай Семёнович называл "рождественским рассказом". На написание её развязки Лескова вдохновила реальная история, произошедшая с калужским каменщиком. Друзья послали его за водкой, а на черниговском берегу она была дешевле. Поэтому ему пришлось лезть по цепям недостроенного моста с киевского берега.
Но не только финал построен на реальных событиях. Герои повести так же имеют прототипы в реальной жизни. Так прототипом отшельника Памвы принято считать Серафима Саровского.
Повесть построена на рассказе Марка Александрова, рассказанный им случайному попутчику. Рассказчик человек простой, деревенский и речь его такая же. Она пестрит интересными фразеологизмами некоторые из которых можно понять по смыслу, а некоторые только по сноскам.
Мне показалось, что повесть делает основной упор на три ключевых момента: иконопись, чудо и религию.
Темы иконопись автор касается с особой любовью и трепетом. Из нескольких страниц становится понятно, что Лесков изучал это безумно сложное ремесло и знает его не понаслышке.
По началу кажется, что на "чудесах" строится весь рассказ. Но скорее не на них напрямую, а на нашем восприятии чудес: кто-то верит, кто-то нет, а кто-то готов сотворить чудо за двадцать рублей и, соответственно, кто-то его покупает.
Интересно, что в конце повествования Лесков возвращает нас в постоялый двор, где такие же случайные путники пытаются обосновать произошедшие чудеса логически.
И, самое главное, религия. Не сама она, а опять же отношение к ней и несущественность различий между старообрядцами и «господствующей церковью».

«Нет, позволь, – говорю, – тебе объявиться, ведь мы по старой вере».
«Все, – говорит, – уды единого тела Христова! Он всех соберет!»

С 17 века ведется на Руси долгий и сложный спор об истинности Веры. Как креститься - троеперстием или двуперстием? Какие церковные книги правильные? Как писать Исус или Иисус? Сколь кровавыми вышли ответы на эти вопросы, возможно кажущиеся человеку, далекому от церковной жизни, малопонятными.
Однако ж, если вдуматься, то многое открывается такое, что и не снилось многим мудрецам. Но не об этом сегодня речь. Повесть Лескова "Запечатленный ангел" - алмаз совершенно необыкновенной огранки. И не только потому, что написана тем самым языком, каким говорила, а в некоторых местах и до сих пор говорит, православная Русь. Повесть эта наполнена каким-то непостижимым внутренним светом. Откуда исходит он? От каких-то нереальных, словно и не людьми писанными иконами? От старцев, схожих со сказочными Лесовичками? Я не удержусь, чтоб не процитировать Высоцкого:

Я стою, как перед вечною загадкою
Пред великою да сказочной страною
Перед солоно да горько-кисло-сладкою
Голубою, родниковою, ржаною

Собственно повесть эта представляет собой даже не рассказ в рассказе, а самый настоящий сказ, жанр с совершенно специфической интонацией сказителей устных народных жанров. Здесь есть все, что присуще этому жанру, от уже упомянутого старичка-лесовичка, до всевозможных совершающихся чудес.
Но главная тема - это неповторимый мир старой русской иконы и изографии. Нужно учитывать, что Лесков в своих произведениях не просто писатель, но во многом и прежде всего журналист. Его повести представляют собой художественный очерки, в которых литературный вымысел опирается на крепкую основу документального очерка. Толчком для написания повести послужила встреча с реальным иконописцем-старообрядцем Никитой Севастьяновичем Рачейсковым, ставшем прообразом изографа Севастьяна. Кроме того Лесков детально изучил исследование Федора Буслаева «Общие понятия о русской иконописи».
Я заметила в этом произведении одну особенность, отличающую его от других повестей Николая Семеновича Во многих его повестях и рассказах от иноземцев исходит явная и скрытая угроза. Но в"Запечатленном ангеле" как раз наоборот: именно иностранцы оказывают общине старообрядцев всяческую помощь, тогда как соотечественники творят святотатства и бесчинства. Хотя и здесь виноватыми изначально назначены изуверы-иноверцы, из-за которых и заваривается вся последующая каша.
И все же позвольте мне задать тот самый вопрос, который напрямую и косвенно ставит перед читателем Лесков: что есть красота пред Богом? Чем запечатлена душа человеческая и что ее может распечатать? Ответы есть в повести. Читайте и обрящете.

С моей стороны было несколько рискованно брать книгу, целиком и полностью пропитанную религией, однако в этом случае я ни капли не жалею об этом. В данном произведении это лишь часть жизни. Громадная, важная и естественная часть, как прогулки по саду и тысяча поцелуев для детей.
Странное ощущение, словно влезла в очень светлую, но чужую жизнь совершенно без спроса. Как-никак, это были личные переписки и личный дневник, от чего становится несколько грустно.
Через письма и дневники видно становление Императрицы со всех аспектов ее жизни, но мне бы хотелось выделить ее материнскую сторону, она кажется мне особо трогательной, особенно переписки с детьми.
Обидно, что вырезали некоторые ответы Ольги якобы за их "малосодержательностью". Если вы уж беретесь освящать жизнь человека целиком, то зачем вырезать краткие, но явно милые сердцу Александры Федоровны, записки?
У книги странная структура. Очень рваная. В одном моменте переписка, потом дневник, потом снова переписка, потом духовный дневник, затем громадный комментарий о жизни, а затем стихи. Кажется, что сначала автор хотел расположить все по частям жизни императрицы, но в итоге все пошло не так и это деление стало условным.
Многие комментарии повторяются и часть именуемая "Дивный свет" состоит из слегка расширенных кусочков из предыдущих глав.
Очень специфическая книга, узконаправленная и более чем не для всех.

Новогодняя рождественская история. Рассказ-быль о староверах и о иконе необыкновенной силы. Но и о силе веры и силе духа истово верующих людей. Наверное написать такую повесть мог только человек, сам искренне и убеждённо верящий в бога и воцерковлённый. Однако интересно то, что при этом в положительном свете Лесков изображает именно староверов, а люди традиционной христианской православной веры творят, скорее, беззакония и самодурства. И только лютеранин-немец вступается за староверов и не просто сочувствует им, но входит с ними в прямой заговор, пытаясь помочь им вернуть отобранную властями чудотворную икону.

Повесть, поскольку является изустным рассказом (едва ли не прямой речью) одного из персонажей, имеет совершенно особенную языковую форму, усыпанную архаизмами и многочисленными местечковыми разговорными словечками. Эта манера придаёт литературному произведению именно вид записанного рассказа, вот как будто не читаешь, а слушаешь запись с магнитофона. Но, возможно, это уже просто особенности моего личного восприятия.

Что касаемо именно религиозных смыслов, то для меня здесь как раз показательно, что в самой принадлежности к церкви, т. е. к тому или иному религиозному институту, нет никакой сопричастности богу и с богом. Потому что практически любая церковь, прикрываясь именем всевышнего и действуя от имени создателя, творит дела вполне земные и зачастую неправедные. И каждая церковь считает именно самоё себя истинно верной, а все прочие — извращениями и отходами от истинной веры. А ведь это сродни спору между чёрными и белыми шахматными фигурами — каждая сторона противостоит другой и каждая сторона то побеждает, то проигрывает в процессе игры. А между партиями и те и другие фигуры мирно полёживают в коробке…

Запечатленный ангел совсем небольшая повесть, но насколько она мне по душе пришлась!!
Не так давно открыла для себя Лескова и очень мне нравятся его произведения и даже само воззрение на жизнь и людей. Он не приукрашивает жизнь, показывает и самые неприглядные людские поступки, и в тоже время его произведения очень светлые, наполненные верой в людей, в то хорошее, что в них есть.
Так и эта повесть. И вроде бы маленькая совсем, и при этом очень много в ней всего: и отношения старообрядцев с официальной церковью, и вмешательство государства в эти отношения, и корыстолюбцы и обманщики, и чистые и честные люди, и написания икон. Очень интересно было и окончание повести, достаточно неожиданный поворот. И вроде бы и все объяснено, никакой мистики, а все равно за душу берет.
Читает Козичев неплохо, но можно было чуть и поживее эту повесть исполнить.