Глубочайший роман. Нет, только подумать, сколько душевных и умственных сил требовалось, чтобы прочувствовать, продумать и разработать такую тему, так подробно и всесторонне рассмотреть проблему. Ведь обломовщина - это вещь такая неочевидная, а в те времена тем более. Подумаешь, горе, подумаешь, погиб человек от обломовщины. Просто меньше есть надо было и ходить побольше, все просто и физиологично. Руки-ноги на месте были, никто его ни в жизнь не обидел, ни унизил, не оскорбил. Никаких преступлений он не совершал, со своей-то хрустальной душою - не то что уголовных, а даже нравственных, ни в чем не согрешил против своей совести. А вот поди ж ты - какие страдания! И ты читаешь это спустя века, а у тебя в душе и в уме все трепещет, все волнуется, горит! Восхищаюсь мастерством Гончарова.
А все потому, что в себе видишь, в себе знаешь этот страх жизни, это желание, чтоб за тебя решили твои проблемы (и проблемы-то самые житейские, насущные - другие вон как-то справляются), это временами ощущаемое бессилие перед трудностями жизни, которое порой доходит до отчаяния. С каким болезненным пониманием читаешь:
Обломов вздохнул.
— Ах, жизнь! — сказал он.
— Что жизнь?
— Трогает, нет покоя! Лег бы и заснул… навсегда…
Ну или пусть хотя бы мама придет и все сделает, как надо, она уж знает... И иногда кажется, что ты не сдаешься, ты все же пытаешься бороться только потому, что у тебя нет трехсот Захаров, никто с тебя сапоги не снимет, никто рубашку не заштопает, никто обеда не сварит. Ты один у себя, один за себя отвечаешь.
И в то же время - слова Штольца:
Хороша жизнь! Эх, Илья! ты хоть пофилософствовал бы немного, право! Жизнь мелькнет, как мгновение, а он лег бы да заснул! Пусть она будет постоянным горением! Ах, если б прожить лет двести, триста!
так же трогают и поражают, потому что ты и сама так думала, когда в очередной раз тебя ослепляло сознание краткости человеческой жизни в сравнении с огромными потребностями и желаниями ума и сердца достичь чего-то в этой жизни, чтоб полной и ценной была она...
Несколько слов об Ольге. Вот уж неожиданная для девушки 19 века эмансипация, сознание собственного достоинства, своих потребностей и желаний! Честно, она меня тоже восхищает. Так любить, как она любила Обломова (а она любила, не ошибалась, как потом не переубеждал ее и себя Штольц) и всё-таки суметь порвать с ним, поняв, что он не даст ей той жизни, которая ей нужна! Я бы так не смогла.
— Ты засыпал бы с каждым днем все глубже — не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать рождества, потом масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья?
...ты прячешь голову под крыло — и ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей… да я не такая: мне мало этого, мне нужно чего-то еще, а чего — не знаю! Можешь ли научить меня, сказать, что это такое, чего мне недостает, дать это все, чтоб я… А нежность… где ее нет!
Да и Штольц потом понял и оценил в ней ту серьезность, с которой она относилась к себе, то достоинство, которое в ней было. Как она могла устоять против бесконечного потока верований, убеждений, стереотипов, снисхождения, с которыми относились к женщинам тех лет? Современные-то женщины часто сдаются, покоряются общественному суждению, начинают считать себя недостойными настоящей, чистой, деятельной жизни.
Как он тревожился, когда, за небрежное объяснение, взгляд ее становился сух, суров, брови сжимались и по лицу разливалась тень безмолвного, но глубокого неудовольствия. И ему надо было положить двои, трои сутки тончайшей игры ума, даже лукавства, огня и все свое уменье обходиться с женщинами, чтоб вызвать, и то с трудом, мало-помалу, из сердца Ольги зарю ясности на лицо, кротость примирения во взгляд и в улыбку.
...обстановив Ольгу цветами, обложив книгами, нотами и альбомами, Штольц успокаивался, полагая, что надолго наполнил досуги своей приятельницы, и шел работать или ехал осматривать какие-нибудь копи, какое-нибудь образцовое имение, шел в круг людей, знакомиться, сталкиваться с новыми или замечательными лицами; потом возвращался к ней утомленный, сесть около ее рояля и отдохнуть под звуки ее голоса. И вдруг на лице ее заставал уже готовые вопросы, во взгляде настойчивое требование отчета. И незаметно, невольно, мало-помалу, он выкладывал перед ней, что он осмотрел, зачем.
Не только себя не потеряла, но и другого смогла заставить уважать себя! Очень здорово, что в нашей литературе есть такая героиня.
Прекрасный роман. Всем советую.