Читала эту книгу год назад, хмыкнула с мыслью, что христианская литература как была фиговой, так и остаётся, и закрыла. А недавно решила‐таки перечитать "Раба Божия Владлена", потому что из всех рассказиков он мне больше всех глянулся и я хотела вспомнить, чего ж там такого было, что я фыркала и плевалась.
Сюжет. Он простой, спокойный. Говорить о нём мало что можно – сюжет как сюжет. Видно, что написано ради морали "христианство спасает людей", но это обычная мораль христианской литературы. Тут всё стандартно, и мне скучно пересказывать.
Куда интереснее будет сказать, какой же слабый там язык. Мёртвые диалоги, странные сравнения, идиотские шутки – это всё Вознесенская валом валит в текст и не стесняется. Итак, пример сравнений:
А над ними, будто белые рекламы-растяжки, трепыхались по ветру снежные полотнища метели.
Контекст: монах Агапит и Владлен бредут по лесу, после того как их выпнули из электрички месные гопари.
И вопрос: при чём тут рекламы‐растяжки? Какие чувства должно вызывать это сравнение? Какое настроение оно создаёт? Вознесенская написала это сравнение просто, чтоб было.
Персонажи все говорят очень топорно, диалоги настолько неживые, что им не поможет ни святая вода, ни молитва, ни свечка. Свечка – разве что за упокой.
– Он в случае чего может раздела потребовать и свою половину продать. Так?
– Ой, а ведь верно! Продаст и пропьет…
– Не продаст и не пропьет. Приедет он – ему и жене прописка потребуется. Я им прописку получить помогу, но не даром, а за отказ от своей доли наследства. А рыпнется – я ему дело устрою и под милицейский надзор подведу. И будет он жить у меня под надзором, как у Христа за пазухой! В крепком ментовском кулаке у меня будет твой братец! – и мент потряс кулаком с зажатой в нем рыбиной.
– До чего же ты умный у меня, Андрюшенька! – ласково пропела Наталья. – Это ведь и для братика лучше – на старое не потянет!
– Все-то ты у меня просчитала, прямо не жена, а калькулятор в юбке!
– Не в юбке, а в джинсах! – и Наталья, отведя полу передника, достала из кармана джинсов маленький школьный калькулятор и продемонстрировала его мужу.
Оба засмеялись.
Люди так не говорят. И шутка глупая. Персонажи говорят театрально, на публику, для читательниц, а не для сюжета. И диалог этот нужен лишь для того, чтобы показать, что Владлену хорошо будет только в монастыре. И это первый и последний раз, когда появляются эти персонажи.
– Так я ж неверующий! – выпалил и довольно глупо заулыбался Владлен.
– Ты уверен?
– А то! С детства неверующий, и родился таким. Нельзя ведь Бога обманывать, верно? Грех это, и ты меня на это не подбивай, отец Михаил.
– Кого, ты говоришь, обманывать нельзя?
– Бога, Иисуса Христа, Матерь Божью… Ну и всех остальных тоже.
– Так ты ж в них не веришь! Или веришь?
– Не верю.
Это глупо. Какой здравомыслящий человек выдаст эту тираду? Но Владлена нельзя назвать здравым хотя бы потому, что у него периодами случаются галюны, с последним из которых он даже вёл задушевные беседы. Видится ему его девушка Машенька, которую нам показывали только в галюнах Влада. И с этой Машей он и говорит. Зачем это? А затем, что авторша не знает, как показать, что Владлен Машу простил, не знает, как показать причины её поступка, поэтому вводит сие гениальное решение – всунуть галюны. Хотя логичнее было просто ввести телефонный разговор и показать всё то же самое, но с большей долей логики.
Язык Вознесенская не чувствует. Иногда она вбрасывает слова, которые не подходят по стилю к тексту, и понимает, что они выбиваются. Но вместо того, чтобы найти им подходящий по стилю синоним, она снова делает гениальное: ставит кавычки. И всё, и проблема решена, потому что это типа смешно‐забавно‐уместно, но нет, не уместно и не смешно. Это отвратительно выглядит.
Но тут, в «ущелье» между ларьками, именно эти трое чувствовали себя хозяевами жизни.
Слово по стилю не подходит, но старается, старается Вознесенская притянуть его за уши!
...
«Раб» лежал, прикрывая лицо руками.
Его просто обозвали рабом, а так – и речи нет про рабовладение. Его просто избивают и просят за него выкуп.
...
– Если он тебе понравился – выкупай, – насмешливо предложил самый молодой «рабовладелец», – цена ему всего пять тысяч.
Опять же, он не рабовладелец, но Вознесенская чихать хотела, у неё есть кавычки, кавычки всё решат.
...
...стоял его подопечный и с жадностью уплетал купленный «на сэкономленные деньги» восточный «фастфуд».
Восточный фастфуд – это Вознесенская так шавуху обозвала.
...
Он ел и поглядывал то на иеромонаха, то в сторону застопоривших возле остановки маршруток «восточных братьев».
Это она обозвала так граждан, избивавших Владлена. Глянулось ей, что ли, слово "восточный"?
Иногда она решает напомнить читательницам о своём присутствии, поэтому выделывает обороты вроде этого:
Вот таким нелепым и странным образом начинается знакомство с нашим героем, но мы в этом не виноваты – виновата, как всегда, жизнь.
Во‐первых, герой не "наш", а твой, авторша. Во‐вторых, раз уж ты решила напомнить нам, что Владлен – это герой, а не живой человек, каким по идее его должны воспринимать читающие, то зачем ты сваливаешь плод своей фантазии на "жизнь"? Все знают, что это ты придумала и написала. В‐третьих, почему ты сама даёшь оценку своему тексту? Дай читательницам самим оценить, нелепо это, странно или как‐то ещё, твоё дело написать, а не оценивать.
И зачем вообще отвлекать от истории ненужным напоминанием о том, что мы читаем про героя, а не про человека? Ты тут историю писать собралась или хочешь с читательницами поговорить? Избавь нас, пожалуйста, от своего общества и дай нормально почитать историю. Зачем надо вообще вводить такие конструкции? Для чего? Вырежи её – и ничего не поменяется. Ах да, в конце, во время последнего галюна, Владлен ответит Маше в своей голове:
– Это жизнь такая, Влад.
– Это мы такие, Маша.
Уффффф, как пафосно! Быстрее, быстрее, разбирайте на цитаты! Я вижу тут слабую связь между первым вывертом про вину жизни и размышлениями сими про невиновность жизни, но я не уверена, может, я стараюсь хоть как‐то оправдать первый вброс.
В итоге что? В итоге и персонажи неживые, и диалоги тухлые, и язык кособокий. "Нечаянная радость" искушала меня грехом уныния, когда я читала и понимала, в каком фиговом положении находится христианская литература. Петра Иисус научил ходить по воде, а вот христианская литература неизменно идёт на дно.
Я пробовала читать другие рассказы из сборника, но там было ещё хуже, чем у Владлена, поэтому за сим присуждаю Вознесенской половинку Ерусалимской звёздочки и отпускаю с Богом!
