Любимые стихи — стр. 3

Как хочется порядочных мужчин...
И знать, что это редкость, так досадно,
И среди тех, кто дожил до седин,
И средь юнцов безусых и нескладных.

Как хочется надёжного плеча,
Обдуманного, сдержанного слова,
Не обещаний, данных сгоряча,
Не клятв, порой пустых и бестолковых.

Как не хватает сильных рук мужских-
Их крепких и заботливых объятий.
Порывов - чистых, помыслов – простых,
И мелочей, подаренных не к дате.

Цветов, преподнесённых без причин.
Признаний – не избитых и шаблонных.
Как настоящих хочется мужчин,
А не мужчинок липких, беспардонных.

Не глянцево - лощёных жеребцов,
Не грубых, неотёсанных мужланов,
Не вечно инфантильных молодцов,
Не одержимых властностью тиранов.

Как хочется красивых, умных лиц.
Улыбок тёплых, взглядов благородных,
В смущении опущенных ресниц,
Ухаживаний долгих, старомодных.

И среди тех, кто дожил до морщин,
И в молодом цветущем поколеньи
Мы так и ищем рыцарей – мужчин,
Но редко их находим, к сожаленью...

А ветры закружили, завертели
листву и закачали сосняком,
но ласточки еще не улетели,
и даже люди ходят босиком.

Шальная развеселая картина -
мне осень платит листьями за грусть,
но все они застряли в паутине,
и я до них никак не дотянусь.

А может быть в стране далекой где-то,
куда не долетали корабли,
в ходу такие желтые монеты -
раскаянья и совести рубли.

Осталось две получки до метели
и ни одной любви до рождества,
но ласточки еще не улетели,
и на березах желтая листва.

АЛЕКСАНДР ДОЛЬСКИЙ

Встаньте, кто помнит чернильницу-непроливайку,
Светлый пенал из дощечек и дальше по списку:
Кеды китайские, с белой каемочкой майку,
И промокашку, и вставочку, и перочистку.
Финские снежные, в синих обложках тетради,
День, когда всем принести самописки велели,
Как перочистки сшивали усердия ради,
С пуговкой посередине, — и пачкать жалели.
Встаньте, кто помнит стаканчик за семь и за десять,
Пар над тележками уличных сиплых кудесниц, —
С дедом однажды мы в скверике при Моссовете
Сгрызли по три эскимо, холоднейших на свете.
Разные нити людей сочленяют: богатство,
Пьянство, дворянство… порука у всех круговая,
Пусть же пребудет и наше случайное братство:
Встаньте, кто помнит, — и чокнемся, не проливая!
Марина Бородицкая

Вопли щенка Мартына, запертого в комнате за плохое поведение

О, хозяин! Каюсь, каюсь — сгрыз я твои тапочки!
Что ж теперь, в любви откажешь ты такому лапочке?

Или глупый дохлый тапок для тебя дороже,
Чем живой любимый пёс с такой смышлёной рожей,
На сеттера и пойнтера немножечко похожий?

Неужели не имеет для тебя значенья,
Что собака погибает, не вкусив печенья?

Хорошо, я виноват, уничтожил тапочку,
Но ведь я почти не тронул ни пальто, ни шапочку!

Всё, прощайте, погибаю без любви и ласки!
На могилку положите докторской колбаски.
Марина Бородицкая

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».

Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».

Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».

Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчиненных, как кегли, считаю по головам –
Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам».

«Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души»...

Вера Полозкова

НЕ ИСЧЕЗАЙ
Не исчезай... Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.

Не исчезай... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.

Не исчезай... Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.

Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.

Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли на свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.

Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.

Евгений Евтушенко

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.

Борис Пастернак

Порой любовь мешает жить…
Все на себе сосредоточив.
Вмиг паутиной станет нить
И станет точка многоточием.
Порой прекрасно без любви…
Когда ты разлюбил сегодня,
Когда все действия твои,
Когда все помыслы свободны,
Когда подведена черта…
И слов пустых не повторяя,
Но возникает пустота…
И смысл все действия теряет.
Уйдешь в работу с головой,
Чтоб под руками строки пели,
Но все же ходишь сам не свой,
Как будто нет в работе цели…
Прикован взгляд к ночным огням,
К твоей работе непричастным
И вновь завидуешь тем дням ,
Когда считал себя несчастным…

Виктор Тростянский

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Перед мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

Александр Блок

Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.
Во мгле, что со мною всегда на земле.

За то, что ты светлой невестой была,
За то, что ты тайну мою отняла.

За то, что связала нас тайна и ночь,
Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.

За то, что нам долгая жизнь суждена,
О, даже за то, что мы - муж и жена!

За цепи мои и заклятья твои.
За то, что над нами проклятье семьи.

За то, что не любишь того, что люблю.
За то, что о нищих и бедных скорблю.

За то, что не можем согласно мы жить.
За то, что хочу и смею убить -

Отмстить малодушным, кто жил без огня,
Кто так унижал мой народ и меня!

Кто запер свободных и сильных в тюрьму,
Кто долго не верил огню моему.

Кто хочет за деньги лишить меня дня,
Собачью покорность купить у меня...

За то, что я слаб и смириться готов,
Что предки мои - поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,
И эта рука не поднимет ножа...

Но люблю я тебя и за слабость мою,
За горькую долю и силу твою.

Что огнем сожжено и свинцом залито -
Того разорвать не посмеет никто!

С тобою смотрел я на эту зарю -
С тобой в эту черную бездну смотрю.

И двойственно нам приказанье судьбы:
Мы вольные души! Мы злые рабы!

Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!
Огонь или тьма - впереди?

Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?
Вдвоем - неразрывно - навеки вдвоем!

Воскреснем? Погибнем? Умрем?

Александр Блок

ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ
из Марциала

---

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.

Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!

---

Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Ввместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.

---

Здесь лежит купец из Азии, толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.

Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

---

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

---

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
все равно, что дранку требовать у кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
Он и будет протекать на покрывало

---

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум,- или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

---

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.

---

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

---

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Иосиф Бродский

ЛЮБОВЬ
Надменный, как юноша, лирик
Вошел, не стучася, в мой дом
И просто заметил, что в мире
Я должен грустить лишь о нем.
С капризной ужимкой захлопнул
Открытую книгу мою,
Туфлей лакированной топнул,
Едва проронив: не люблю.
Как смел он так пахнуть духами!
Так дерзко перстнями играть!
Как смел он засыпать цветами
Мой письменный стол и кровать!
Я из дому вышел со злостью,
Но он увязался за мной,
Стучит изумительной тростью
По звонким камням мостовой.
И стал я с тех пор сумасшедшим.
Не смею вернуться в свой дом
И все говорю о пришедшем
Бесстыдным его языком.

Гумилев Н.С.

А мне нравится Андрей Дементьев, но выбрать что-то из огромного множества его стихов не могу, хотя и не всё впечатлило при чтении, но сам слог завораживает.

* * *

На черный бархат лист кленовый
я, как святыню, положил:
лист золотой с пыльцой пунцовой
между лиловых тонких жил.

И с ним же рядом, неизбежно,
старинный стих — его двойник,
простой, и радужный, и нежный,
в душевном сумраке возник;

и все нежнее, все смиренней
он лепетал, полутаясь,
но слушал только лист осенний,
на черном бархате светясь...

Владимир Набоков

Николай Гумилёв

Волшебная скрипка

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбкa,
Не проси об этoм счастье, отpaвляющем миры,
Ты не знaeшь, ты не знаешь, что тaкoе эта скрипкa,
Что тaкое тёмный ужас нaчинaтеля игры!

Тот, ктo взял её однажды в повелительные руки,
У того исчез нaвеки безмятежный свeт очeй;
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дорогe скрипачей.

Нaдо вечно петь и плaкaть этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим бypуном,
И кoгдa пылает запад, и когдa горит восток.

Ты устaнешь и замедлишь, и нa миг пpервётся пенье,
И уж ты не cможeшь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, -
Тотчас бешеныe волки в кpовожaдном исступленье
B гopло вцепятся зубами, встанут лапами на гpудь.

Ты поймешь тогдa, кaк злобно насмеялось вcё, что пело,
B очи, глянет запоздалый, но влаcтитeльный иcпуг.
И тоскливый смертный хoлод обoвьёт, как ткaнью, тело,
И нeвeстa. зарыдает, и зaдyмается дpуг.

Мальчик, дaльше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Ho я вижу - ты смеёшься, эти взoры - двa луча.
На, влaдей волшебной cкpипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной cмepтью, страшной смертью скрипача !

Сегодня я видел, как Ваши тяжелые слёзы
Слетали и долго блестели на черных шелках,
И мне захотелось сказать Вам про белые розы,
Что раз расцветают на бледно-зелёных кустах.

Я знаю, что плакать Вы можете только красиво,
Как будто роняя куда-то свои лепестки,
И кажется мне, что Вы словно усталая ива,
Что тихо склонилась и плачет над ширью реки.

Мне хочется взять Ваши руки в тяжелом браслете,
На кисти которых так нежно легли кружева,
И тихо сказать Вам о бледно-лазурном рассвете,
О том, как склоняется в поле и плачет трава.

Лишь только растают вдали полуночные чары
И первые отблески солнца окрасят луга,
Раскрыв лепестки, наклоняются вниз ненюфары
И тихо роняют на темное дно жемчуга.

Я знаю, тогда распускаются белые розы
И плачут они на особенно тонких стеблях.
Я знаю, тогда вы роняете крупные слёзы
И долго сверкают они на тяжелых шелках.

Илья Эренбург

Роман

Ну и замечательно, в чашке заварен чай,
Кленовые листья в стакане стоят у окна.
Такая толстая книга, хоть совсем не читай,
Но она шелестит и не может остаться одна.

Он, в поисках Шамбалы не спавший десяток лет,
Доказавший, что Аверс и Реверс дали начало людскому роду,
Изобрел пустоту и провел туда воду и свет,
И не подпускал никого к своему огороду.

Он говорил: во сне рыбы не видят блесну,
Баки заполнены, фары потушены, отхожу ко сну,
Вчера на таксиста Панина набросился эшафот.
Когда все закончится? Когда Достоевский помрет?

Она танцевала сама с собой, немножко пела.
Ходила голой по дому и ничего не хотела.
Пока в воскресенье, принимая ванну,
Не решила отдаться водопроводному крану.

Она говорила: нету Бога,
Чтоб дотянуть эту прозу до нужного эпилога,
Вот вы все бегаете, не оставляя следов,
Рисуете мелом стрелки, прячетесь в кусты,
Думаете, вас не видно? Ладно.
Когда я плачу, слезы мои чисты,
Душа невесома, а сердце прохладно.

А больше никого не было, не было, никого.
Проза двигалась и задвинулась глубоко.
Всякие там пассажи, вроде: кистеперая рыба, скрипя плавниками...
Жизнь — Марианская впадина с утопленными моряками...
И потому, нам вечно будет сниться
Амб-згара-амба, северная столица,
Упитанный домашний кот,
Что выполнил подъем-переворот.

Так подвинься ты, книга, — на своей кровати
Я и так помещаюсь с трудом, и места тебе не хватит.
Ветер раскрыл окно. Кленовые листья, растопырив фаланги,
Едут к обрыву, едут в граненой склянке.

/Дмитрий Тонконогов/

Белла Ахмадулина

КОФЕЙНЫЙ ЧЕРТИК

Опять четвертый час. Да что это, ей-богу!
Ну, что, четвертый час, о чём поговорим?
Во времени чужом люблю свою эпоху:
тебя, мой час, тебя, веселый кофеин.

Сообщник-гуща, вновь твой черный чертик ожил.
Ему пора играть, но мне-то — спать пора.
Но угодим — ему. Ум на него помножим —
и то, что обретем, отпустим до утра.

Гадаешь ты другим, со мной — озорничаешь.
Попав вовнутрь судьбы, зачем извне гадать?
А если я спрошу, ты ясно означаешь
разлуку, но любовь, и ночи благодать.

Но то, что обрели,— вот парочка, однако.
Их общий бодрый пульс резвится при луне.
Стих вдумался в окно, в глушь снега и оврага,
и, видимо, забыл про чертика в уме.

Он далеко летал, вернулся, но не вырос.
Пусть думает свое, ему всегда видней.
Ведь догадался он, как выкроить и выкрасть
Тарусу, ночь, меня из бесполезных дней.

Эй, чертик! Ты шалишь во мне, а не в таверне.
Дай помолчать стиху вблизи его луны.
Покуда он вершит свое само-творенье,
люблю на труд его смотреть со стороны.

Меня он никогда не утруждал нимало.
Он сочинит свое — я напишу пером.
Забыла — дальше как? Как дальше, тетя Маня?
Ах, да, там дровосек приходит с топором.

Пока же стих глядит, что делает природа.
Коль тайну сохранит и не предаст словам —
пускай! Я обойдусь добычею восхода.
Вы спали — я его сопроводила к вам.

Всегда казалось мне, что в достиженье рани
есть лепта и моя, есть тайный подвиг мой.
Я не ложилась спать, а на моей тетради
усталый чертик спит, поникнув головой.

Пойду, спущусь к Оке для первого поклона.
Любовь души моей, вдруг твой ослушник — здесь
и смеет говорить: нет воли, нет покоя,
а счастье — точно есть. Это оно и есть.

12 марта 1981, Таруса

смс

- моя птичка! здесь в европе

оный день начался со снега

снегопад пошел в обратном направленьи

все белое снялось с места

подгоняемое в спину гортанными штыками минаретов

и ушло в небо

европа осталась черна и безвидна

черным льдом обледенели

посадочные полосы аэропортов

на железных дорогах

с глухим утробным звоном

полопались рельсы

и на горизонт за волосы подняли

как голову последней королевы

судное солнце

и отворились конвульсивные очи

«не гляди» --мир не удержался и глянул

бежать не сумел в накопителе аэропорта

поставлен на колени

ангелы-искусители (кинжалы газыри зубы)

идут шеренгой переговариваются смеются громко

каждому велят произносить шахаду

кто-то отказался в сторону за ноги тащат

(вот

велят всем сдать мобильники

впрочем и не жалко

батарея из без того почти сдохла

жизнь моя еще минуту)

я не помню кто я

но я не боюсь - - со мной

твой подарок(смайлик)

на прошлое рождество помнишь

ты подарил мне гранату

я сделала как ты учил запихала вжала

туда под свитер

где кончается лифчик грудь сердце

где серебром пульсирует тяжко

твой нательный крестик

вытащила кольцо (сломала ноготь)

(смайлик)

они все ближе

ну давайте давайте

я знаешь

я уже почти спокойна

(смайлик)

я разожму покажу им в разверстой ладони

всю нашу весну



- моя рыбка! у нас уже полдень

шесть часов разницы я уже в завтра

сколько раз тебя просил я

не тяни брось ты эту европу

сломя голову к едрене фене

приезжай в криминальную россию обратно

были бы теперь вместе

в конце концов на твоей ладони линия жизни

в сантиметрах всегда была длиннее чем в дюймах

здесь как всегда неразбериха

толпа осаждает вагоны

комендант матерится по громкой связи

захлебывается плачет потерявшийся ребенок

патруль наломал штакетника развел костерок греется курит

ни во что не лезет

меня толкают сшибают с ног но я

держусь не двигаюсь с места

(надо только терпеть держаться

ты же знаешь

здесь в дикой нищей бесправной россии

на этой станции где вечно

в кассе нет билетов ни на одно направленье

врет расписание буфет не работает туалеты закрыты

именно здесь от века

сходятся все маршруты

гонимого судом обезумевшего мира)

я терплю я помню – уж лучше

не поддаться общей панике и тебя дождаться

чем потом тратить

еще целых пятнадцать минут вечности

на поиски: что ты где ты

по какой статье на какой срок

в какую сторону ночи летит состав плачет

куда повезли какую на карантин определили

одну из обителей многих



держись помни

я с тобой (смайлик)

помни: я - - -

(конец связи)

(сбой в сети

сеть не найдена

сеть найдена но не нами

резкий рывок в сети

сеть переполнена

улов трепещет

задыхается

сеть

неумолимо тянут на берег

к свету)



/С. Круглов/

Хулио Кортасар

Забытая, любимая, - как я желал бы
воскресить то страданье в Буэнос-Айресе,
ту безнадежную надежду.
Если бы вновь полюбить тебя
в доме моем - открытом в сторону порта,
если бы вновь встретить тебя утром в кафе, -
и чтоб ничего-ничего
еще не случилось.
Чтобы не надо было ни о чем забывать,
рук твоих не вычеркивать из памяти,
и пусть одно остается - окно в беззвездное небо.

Я люблю твои брови, твои волосы, я сражаюсь за тебя
в ослепительно белых коридорах, где плещут
фонтаны света,
я оспариваю тебя у любого имени, осторожно счищаю его
с тебя, как корку со шрама,
я осыпаю твои волосы пеплом от молний и лентами,
спящими в дожде.
Я не хочу, чтобы ты имела какую-ниюудь форму, была
именно тем,что нечинается после твоей руки,
подумай о воде, или о львах,
что растворяются в сиропе басен,
или о жестах - этой архитектуре из ничего,
зажигающей свои огни в самой середине встречи.
Каждое утро - это школьная доска, на которой
я выдумываю тебя, рисую тебя,
тут же готовый стереть: ты не такая, не с этими
гладкими волосами, не с этой улыбкой.
Я ищу твою сумму, ищу край бокала,
в котором вино, и луна, и зерцало,
ищу ту линию, что заставляет мужчину
дрожать в галерее музея.

А ещё я люблю тебя, а на улице идёт дождь и время.
(Хулио Кортасар)

Письма римских друзей

Милый мой, я пишу тебе в восемь рук.
Я сегодня повесил ребром на крюк
Молодого воина с тонкой губой,
Насмехавшегося в кучке козлов над тобой.
Я хочу тебя, но не как плоти плоть;
Я хочу, чтобы ты мог сам заколоть
Молодого воина, если он
Неугоден тебе, мой центурион.
"Мой центурион" - я буду звать тебя так c.
Мне нравится рисовать себе тебя с мечом.
Мне нравится представлять себе, как клинок (как флаг!)
Парит над твоим плечом.
Мне нравится думать о том, как твоя голова,
Светлая, как пеплом окутанная трава
Прислоняется к моему плечу...
Мой центурион, вот чего я хочу:
Не отдавай мне плоть, бог с ней, я могу переспать
С молодым каким-нибудь воином. Мне плевать.
Я хочу только, чтобы в плешивой твоей башке
Мысль обо мне отзывалась порывом к большой тоске.
Я хочу, чтобы выпив вина и блюя в саду,
Ты представлял себе, как я к тебе подойду,
И скажу: я - твой Цезарь, мой глупый Центурион,
Подниму свой меч - и вот ты уже казнен,
И твоя голова по рассыпчатому песку
Полетит к ногам молодого воина с рукой на моем паху

/Горалик/

Смотря на детей

Мальчик мой милый в коротких штанишках,
Я ухожу, а ты остаешься.
И будут твердить тебе устно и в книжках,
Что ты перестройкой всемирной займешься.

Что ты полетишь на другие планеты,
Поставишь на службу расщепленный атом,
У космоса новые вырвешь секреты
И сделаешь мир безконечно богатым.

Что ты чудодействием техники брызнешь,
На все, что подвержено смерти и горю,
И люди придут к ослепительной жизни
Не где-то, когда-то, но близко и вскоре.

Мой милый, мой бедный, доверчивый мальчик,
Все это — игрушки — твое обольщенье.
Чем дольше играешь, тем дальше и дальше
Отводится час твоего просветленья.

Но смерть приведет этот час за собою.
Поймешь ты, да поздно — уж силы иссякли —
Что целую жизнь ты напрасно простроил
Удобное кресло к финалу спектакля.

Что путь твой был предков извечной тропинкой,
Что двигался, дедов своих не догнав ты,
Хотя они шли в большинстве по старинке,
А ты пролетал в корабле астронавта.

И вот уже смерти открытые двери.
Войдешь в них и ты со всемирным теченьем,
И скажешь: «Зачем я, зачем я не верил,
Что жизнь — это к Вечности приготовленье.

Зачем не собрал я богатства другие —
Сокровища сердца — они б не иссякли.
Ведь целую жизнь я безсмысленно строил
Удобное кресло к финалу спектакля».

Александр Солодовников
1960-ые годы

Из под накидки напускной небрежности,
Из под рогожи грубости и грешности,
Из под лохмотьев несуразной внешности,
Которые мы носим на себе,
Достану желтого цыпленка нежности,
И осторожно протяну тебе.

Отчего умирают шуты

Отчего умирают шуты? - от обиды, петли и саркомы,
От ножа, от презренья знакомых,
От упавшей с небес темноты.
Отчего умирают шуты? - от слепого вниманья фортуны
Рвутся нервы, как дряхлые струны,
Рвутся жизни гнилые холсты.

Отчего умирают шуты? - от смертельного яда в кефире,
От тоски, от бодяги в эфире,
От скотов, перешедших на "ты".
Оттого, что увяли цветы, оттого, что становится поздно
Длить себя. Умирают серьёзно -
Лбом в опилки, как падают звёзды.
А живут? - а живут как шуты.

О.Ладыженский