Ася Петрова о книге «Я признаюсь» Анны Гавальды

Критик: Ася Петрова
Рецензия на книгу Я признаюсь
Оценка: *

Французы — мастера на эксперименты и хитрости. То напишут роман без буквы «о» (французское «е»), то изобретут новый гибридный жанр, то смешают стили и регистры языка так, что на русский не перевести. В общем, всегда от них ждешь чего-то эдакого. Редкие попадаются во Франции писатели, от которых ничего не ждешь. Анна Гавальда как раз из их числа. Особенно ничего не ждешь от такого банального названия: «Я признаюсь». Правда, во французском варианте было несколько больше обаяния. В оригинале книга называется «Разбить доспехи», то есть сложить оружие, снять доспехи, может, заодно и признаться.

Перевод Татьяны Поздневой в целом кажется бойким. Но в нем не чувствуется свойственный текстам Гавальды шарм. Интонационно сборник новелл очень энергичный, лексически местами жесткий, как будто его Бегбедер писал.

Семь новелл о «живых людях», как выразился сам автор, то есть о людях, который мы, читатели, должны воспринимать как живых. Сразу скажу — я именно так и восприняла, но мне не кажется, что это делает книге честь. Персонажи очень разные, от девушки, которая переживает о небритом лобке, вечеринках, сексе и стразах до недолесбиянки с детьми-сиротами, ночь напролет беседующей о жизни с женщиной, к которой испытывает странные чувства. Тут следует сделать акцент на слове «странный». В плане странности персонажи Гавальды строго вписываются в традицию классической французской литературы: с тех пор, как в начале XX века Гийом Аполлинер объявил о том, что быть фриком — это круто, французские писатели штампуют психологически недоразвитых, закомплексованных и неуравновешенных фриков на каждом шагу. Вот и Гавальда взялась рисовать психологические портреты странных людей.

Один герой пытается оправдать сына, который зачем-то проткнул циркулем колесо инвалидной коляски одноклассника; другой, вернее, другая, переживает трагическую смерть мужа и становится, как выше было сказано, недолесбиянкой со склонностью к аномальному говорению; третий не в силах перенести смерть пса, который заменял отцу погибшего ребенка; четвертый просто не может смириться со своим бессмысленным бытованием на свете и пьет запоем. И так далее. При этом если начинается сборник с новеллы в стиле «Секса в большом городе» с многообещающих перечислений: «отыметь, оттрахать, засадить, вдуть, перепихнуться, отхерачить, чпокнуться, отработать, шпилиться, проштамповать…» (респект переводчику), то продолжилось всё унылыми пересказами историй об эмоциях и странных психологических реакциях разных людей. Можно ли сопереживать этим несчастным, держащимся за бутылку, потерявшим пса, мужа, ребенка? Безусловно. Тем более что говорят они о своем несчастии много, с упоением, с бусами однородных членов предложений: «Я пила слишком много алкоголя. Распространяться на эту тему я не хочу, кто знает, тот знает, им незачем рассказывать, с какой изобретательностью мозг отправляется в услужение зеленому змию, ну а тем, кто не знает, все равно не понять. Однажды наступает момент, когда вдруг понимаешь, что выпить (и все связанные с этим помыслы: бороться, противостоять, торговаться, уступать, отрицать, продвигаться, сражаться, вести переговоры, ходить гоголем, сдаваться, раскаиваться, наступать, отступать, колебаться, падать, терпеть поражение) — это твое основное занятие. Пардон. Единственное занятие. Тот, кто однажды или не раз, но всегда тщетно, пробовал бросить курить, может иметь смутное представление о том моральном страдании, в которое нас погружает бессмысленность таких отношений с самим собой, с той лишь разницей, и разницей огромной, что курение в глазах общества не считается чем-то постыдным. Ну вот. Ладно, проехали». Или такое высказывание: «Да, это несправедливо по отношению к людям, но это так. И мой любимый не такой… хотела сказать «не такой смелый», но это неверно, он по-своему смел, просто не отважнее других, потому что не хочет… не хочет сердить жизнь, настраивать ее против себя, терять ее расположение, лишиться ее и сдохнуть однажды вечером в полном одиночестве. Но самое ужасное заключается в том, что, оставаясь с ним в моем возрасте, я рискую остаться бездетной. Это все-таки печально, разве нет?» Подобных монологов в книге полным-полно, и все вместе они создают ощущение не вопля, но стона, поскуливания: всем главным и второстепенным действующим лицам плохо в этом мире, в их шкурах, в их жизнях. И хотя классик уверял нас, что несчастен каждый по-своему, в книге Гавальды создается впечатление, что несчастны все примерно одинаково — невыразимо.

Триста двадцать страниц персонажи потратили на разговоры о том, как им плохо, но, кажется, так и не смогли толком выговориться, понять, почему же им так безвыходно плохо. Герой последней новеллы «Мальчишка», прочтя слова Жана Геенно: «Мы живем одной жизнью, грезим о другой, и та, о которой мы грезим, истинна», сказал: «Не знаю почему, но я вдруг как-то сразу протрезвел. На меня навалилась пелена грусти. Не знаю почему. Быть может, потому, что в этом отражении я увидел себя таким глупцом…» Хочется спросить: каким таким? Кстати, слово «такой» применительно к существительным «глупец», «дурак» повторяется в книге довольно часто, будто персонажи не понимают, почему они такие, кто их такими сделал, что произошло. Они действительно не понимают. Конечно, их жалко. А вот читать о них не очень интересно. То ли не хватило им искомой искрометной странности, то ли самим новеллам недостает сюжетности, структуры, какой-то генеральной линии, основной мысли (рассказчики обильно цитируют писателей, поэтов, философов, но сам автор как будто теряет нить); то ли Гавальда ступила на территорию серьезной психологической прозы, которую пока не совсем освоила, то ли чересчур бойкий и не без огрехов перевод не передает глубины переживания, обаяния языка — сложно сказать. Один мой знакомый, не любивший оценочных плохо/хорошо, о чем бы ни шла речь, всегда выносил только два вердикта: секс и антисекс. Что касается сборника «Я признаюсь», однозначно антисекс. Спасает книгу лишь то, что это антисекс в Париже.

* Оценка указана редакцией Livelib