Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Наша Жучка
Когда я был маленький, я учился в военной гимназии. Там, кроме всяких наук, учили нас ещё стрелять, маршировать, отдавать честь, брать на караул – всё равно как солдат. У нас была своя собака Жучка. Мы её очень любили, играли с ней и кормили её остатками от казённого обеда.
И вдруг у нашего надзирателя, у «дядьки», появилась своя собака, тоже Жучка. Жизнь нашей Жучки сразу переменилась: «дядька» заботился только о своей Жучке, а нашу бил и мучил. Однажды он плеснул на неё кипятком. Собака с визгом бросилась бежать, а потом мы увидели: у нашей Жучки на боку и на спине облезла шерсть и даже кожа! Мы страшно разозлились на «дядьку». Собрались в укромном уголке коридора и стали придумывать, как отомстить ему.
– Надо его проучить, – говорили ребята.
– Надо вот что… надо убить его Жучку!
– Правильно! Утопить!
– А где утопить? Лучше камнем убить!
– Нет, лучше повесить!
– Правильно! Повесить! Повесить!
«Суд» совещался недолго. Приговор был принят единогласно: смертная казнь через повешение.
– Постойте, а кто будет вешать?
Все молчали. Никому не хотелось быть палачом.
– Давайте жребий тянуть! – предложил кто-то.
– Давайте!
В гимназическую фуражку были положены записки. Я почему-то был уверен, что мне достанется пустая, и с лёгким сердцем сунул руку в фуражку. Достал записку, развернул и прочитал: «Повесить». Мне стало неприятно. Я позавидовал товарищам, которым достались пустые записки, но всё же пошёл за «дядькиной» Жучкой. Собака доверчиво виляла хвостом. Кто-то из наших сказал:
– Ишь гладкая! А у нашей весь бок облезлый.
Я накинул Жучке на шею верёвку и повёл в сарай. Жучка весело бежала, натягивая верёвку и оглядываясь. В сарае было темно. Дрожащими пальцами я нащупал над головой толстую поперечную балку; потом размахнулся, перекинул верёвку через балку и стал тянуть.
Вдруг я услыхал хрипенье. Собака хрипела и дёргалась. Я задрожал, зубы у меня защёлкали, как от холода, руки сразу стали слабые… Я выпустил верёвку, и собака тяжело упала на землю.
Я почувствовал страх, жалость и любовь к собаке. Что делать? Она, наверно, задыхается сейчас в предсмертных мучениях! Надо скорее добить её, чтобы не мучилась. Я нашарил камень и размахнулся. Камень ударился обо что-то мягкое. Я не выдержал, заплакал и бросился вон из сарая. Убитая собака осталась там… В ту ночь я плохо спал. Всё время мне мерещилась Жучка, всё время в ушах слышалось её предсмертное хрипенье. Наконец настало утро. Разбитый, с головной болью, я кое-как поднялся, оделся и пошёл на занятия.
И вдруг на плацу, где мы всегда маршировали, я увидел чудо. Что такое? Я остановился и протёр глаза. Собака, убитая мною накануне, стояла, как всегда, около нашего «дядьки» и помахивала хвостом. Завидев меня, она как ни в чём не бывало подбежала и с ласковым повизгиваньем стала тереться у ног.
Как же так? Я её вешал, а она не помнит зла и ещё ласкается ко мне! Слёзы выступили у меня на глазах. Я нагнулся к собаке и стал её обнимать и целовать в косматую морду. Я понял: там, в сарае, я угодил камнем в глину, а Жучка осталась жива.
Вот с тех пор я и полюбил животных. А потом, когда вырос, стал воспитывать зверей и учить их, то есть дрессировать. Только я их учил не палкой, а лаской, и они меня тоже любили и слушались.
Чушка-Финтифлюшка
Моя звериная школа называется «Уголок Дурова». Называется «уголок», а на самом деле это большой дом, с террасой, с садом. Одному слону сколько места надо! А ведь у меня ещё и обезьяны, и морские львы, и белые медведи, и собаки, и зайцы, и барсуки, и ежи, и птицы!.. У меня звери не просто живут, а учатся. Я их обучаю разным вещам, чтобы они могли выступать в цирке. При этом я и сам изучаю зверей. Так мы учимся друг у друга.
Как во всякой школе, у меня были хорошие ученики, были и похуже. Одна из первых моих учениц была Чушка-Финтифлюшка – обыкновенная свинья.
Когда Чушка поступила в «школу», она была ещё совсем новичок и ничего не умела. Я приласкал её и дал ей мяса. Она съела и хрюкает: давай ещё! Я отошёл в угол и показал ей новый кусок мяса. Она как побежит ко мне! Понравилось ей, видно.
Скоро она привыкла и стала ходить за мной по пятам. Куда я – туда и Чушка-Финтифлюшка. Первый урок она усвоила отлично.
Мы перешли ко второму уроку. Я принёс Чушке кусок хлеба, намазанный салом. Пахло очень вкусно. Чушка со всех ног бросилась за лакомым кусочком. Но я ей не дал и стал водить хлебом над её головой. Чушка потянулась за хлебом и перевернулась на месте. Молодец! Это мне и надо было. Я поставил Чушке «пятёрку», то есть дал кусочек сала. Потом я заставил её несколько раз повернуться, приговаривая при этом:
– Чушка-Финтифлюшка, перевернись!
И она перевёртывалась и получала вкусные «пятёрки». Так она научилась танцевать «вальс».
С тех пор она поселилась в деревянном домике, на конюшне.
Я пришёл к ней на новоселье. Она выбежала мне навстречу. Я расставил ноги, нагнулся и протянул ей кусочек мяса. Чушка приблизилась к мясу, но я быстро переложил его в другую руку. Чушку влекла приманка – она прошла между моими ногами. Это называется «проходить через ворота». Так я повторил несколько раз. Чушка быстро научилась «проходить через ворота».
После этого я устроил настоящую репетицию в цирке. Свинка испугалась было артистов, которые суетились и прыгали на арене, и бросилась к выходу. Но там её встретил служащий и погнал ко мне. Куда деваться? Она робко прижалась к моим ногам. Но и я, её главный защитник, стал гонять её длинным кнутом.
В конце концов Чушка поняла, что ей надо бегать вдоль барьера до тех пор, пока не опустится кончик бича. Когда же он опустится, надо подойти к хозяину за наградой.
Но вот новая задача. Служащий принёс доску. Один конец положил на барьер, а другой поднял невысоко над землёй. Хлопнул бич – Чушка побежала вдоль барьера. Дойдя до доски, она хотела было обойти её, но тут снова хлопнул бич, и Чушка перепрыгнула через доску.
Постепенно мы поднимали доску всё выше и выше. Чушка прыгала, иногда срывалась, опять прыгала… В конце концов мускулы её окрепли, и она стала отличным гимнастом-прыгуном.
Тогда я стал учить свинью становиться передними ногами на низенькую табуреточку. Как только Чушка, дожёвывая хлеб, тянулась за другим куском, я клал хлеб на табуретку, к передним ногам свиньи. Она нагибалась и торопливо съедала его, а я опять поднимал кусок хлеба высоко над её пятачком. Она задирала голову, но я снова клал хлеб на табуретку, и Чушка снова нагибала голову. Так я проделал несколько раз, давая ей хлеб только после того, как она опустит голову.
Таким путём я научил Чушку «кланяться». Третий номер готов!
Через несколько дней мы стали разучивать четвёртый номер.
На арену вынесли разрезанную пополам бочку и поставили половинку дном вверх. Чушка разбежалась, вскочила на бочку и сейчас же соскочила с другой стороны. Но за это она ничего не получила. А хлопанье шамберьера снова пригнало свинью к бочке. Чушка снова перепрыгнула и опять осталась без награды. Так повторялось много раз. Чушка измучилась, устала и проголодалась. Она никак не могла понять, чего же от неё хотят.
Наконец я схватил Чушку за ошейник, поставил на бочку и дал ей мяса. Тут-то она сообразила: надо просто стоять на бочке и больше ничего.
Это сделалось её любимым номером. И правда, что может быть приятнее: стой себе спокойно на бочке и получай кусок за куском.
Раз, когда она стояла на бочке, я забрался к ней и занёс правую ногу над её спиной. Чушка испугалась, кинулась в сторону, сбила меня с ног и удрала в конюшню. Там она в изнеможении опустилась на пол клетки и пролежала часа два.
Когда ей принесли ведро месива и она с жадностью набросилась на еду, я снова вскочил ей на спину и крепко сжал ногами бока. Чушка начала биться, но сбросить меня не сумела. К тому же ей хотелось есть. Забыв про все неприятности, она принялась есть.
Так повторялось изо дня в день. В конце концов Чушка научилась возить меня на спине. Теперь можно было выступить с ней перед публикой.
Мы устроили генеральную репетицию. Чушка отлично проделала все номера, какие умела.
– Смотри, Чушка, – сказал я, – не осрамись перед публикой!
Служащий вымыл её, пригладил, причесал. Настал вечер. Загремел оркестр, зашумела публика, прозвенел звонок, «рыжий» выбежал на арену. Представление началось. Я переоделся и подошёл к Чушке:
– Ну как, Чушка, не волнуешься?
Она посмотрела на меня как будто с изумлением. И на самом деле, меня трудно было узнать. Лицо намазано белым, губы – красным, брови подведены, а на белом блестящем костюме нашиты портреты Чушки.
– Дуров, твой выход! – сказал директор цирка.
Я вышел на арену. Чушка побежала за мной. Дети, увидев свинью на арене, весело захлопали. Чушка испугалась. Я стал её гладить, приговаривая:
– Чушка, не пугайся, Чушка…
Она успокоилась. Я хлопнул шамберьером, и Чушка, как и на репетиции, перепрыгнула через перекладину.
Все захлопали, а Чушка, по привычке, подбежала ко мне. Я сказал:
– Финтифлюшка, хотите шоколаду?
И дал ей мяса. Чушка ела, а я говорил:
– Свинья, а тоже вкус понимает! – И крикнул оркестру:
– Пожалуйста, сыграйте «Свинячий вальс».
Заиграла музыка, и Финтифлюшка закружилась на арене. Ох и смеялась же публика!
Потом на арене появилась бочка. Чушка забралась на бочку, я – на Чушку и как закричу:
– А вот и Дуров на свинье! – И опять все захлопали.
«Артистка» прыгала через разные препятствия, потом я ловким прыжком вскочил на неё, и она, как лихой конь, унесла меня с арены.
А публика изо всех сил хлопала и всё кричала:
– Браво, Чушка! Бис, Финтифлюшка!
Успех был большой. Многие побежали за кулисы смотреть на учёную свинью. Но «артистка» ни на кого не обращала внимания. Она с жадностью уписывала густые, отборные помои. Они ей были дороже аплодисментов.
Первое выступление прошло как нельзя лучше.
Мало-помалу Чушка привыкла к цирку. Она часто выступала, и публика её очень любила.
Но Чушкины успехи не давали покоя нашему клоуну. Он был знаменитый клоун; фамилия его была Таити.
«Как, – думал Таити, – обыкновенная свинья, хавронья, пользуется большим успехом, чем я, знаменитый Таити?.. Этому надо положить конец!»
Он улучил минуту, когда меня не было в цирке, и забрался к Чушке. А я ничего не знал. Вечером я, как всегда, вышел с Чушкой на арену. Чушка отлично проделывала все номера.
Но как только я сел на неё верхом, она заметалась и сбросила меня. Что такое? Я прыгнул на неё ещё раз. А она опять вырывается, как необъезженная лошадь. Публика смеётся. А мне совсем не до смеху. Я бегаю за Чушкой с шамберьером по арене, а она со всех ног удирает. Вдруг она юркнула между служителями – и в конюшню. Публика шумит, я улыбаюсь, будто ничего не случилось, а сам думаю: «Что же это такое? Неужели свинья взбесилась? Придётся её убить!»
После представления я кинулся осматривать свинью. Ничего! Щупаю нос, живот, ноги – ничего! Поставил градусник – температура нормальная.
Пришлось позвать доктора.
Он заглянул ей в рот и насильно влил туда изрядную порцию касторки.
После лечения я снова попробовал сесть на Чушку, но она опять вырвалась и убежала. И, если бы не служащий, который ухаживал за Чушкой, мы бы так и не узнали, в чём дело.
На следующий день служащий, купая Чушку, увидел: вся спина у неё изранена. Оказалось, Таити насыпал ей на спину овса и растёр по щетине. Конечно, когда я сел верхом на Чушку, зёрна впились в кожу и причинили свинье невыносимую боль.
Пришлось лечить бедную Чушку горячими припарками и чуть ли не по одному выбирать из щетины разбухшие зёрна. Чушка смогла выступать только через две недели. К тому времени я придумал для неё новый номер.
Я купил маленькую тележку с упряжью, надел на Чушку хомут и стал её запрягать, как лошадь. Сначала Чушка не давалась и рвала упряжь. Но я настоял на своём. Чушка постепенно привыкла ходить в упряжке.
Раз ко мне пришли приятели:
– Дуров, поедем в ресторан!
– Хорошо, – ответил я. – Вы, конечно, поедете на извозчике?
– Разумеется, – отвечали приятели. – А ты на чём?
– Увидите! – ответил я и стал закладывать Чушку в тележку.
Сам сел на «облучок», подобрал вожжи, и мы покатили по главной улице. Что тут творилось! Извозчики уступали нам дорогу. Прохожие останавливались. Кучер конки засмотрелся на нас и выронил вожжи. Пассажиры вскочили с мест и захлопали, как в цирке:
– Браво! Браво!
Толпа детей бежала за нами с криками:
– Свинья! Гляди, свинья!
– Вот так конь!
– Не дотащит!
– Привезёт в хлев!
– Вываляй Дурова в луже!
Вдруг точно из-под земли вырос полицейский. Я осадил «коня». Полицейский грозно крикнул:
– Кто разрешил?
– Никто, – спокойно ответил я. – У меня нет лошади, вот я и еду на свинье.
– Поворачивай оглобли! – крикнул полицейский и схватил Чушку под «уздцы». – Езжай глухими переулками, чтобы тебя ни одна душа не видела.
И он тут же составил на меня протокол. Через несколько дней меня вызвали в суд. Туда я не решился ехать на свинье. Меня судили за то, что я будто бы нарушил общественную тишину. А я никакой тишины не нарушал. Чушка даже ни разу не хрюкнула во время езды. Я так и сказал на суде, и ещё я сказал о пользе свиней: их можно научить развозить продукты, перевозить поклажу.
Меня оправдали. Тогда такое время было: чуть что – протокол и суд.
Раз Чушка чуть не погибла. Дело было так. Нас пригласили в один приволжский город. Чушка тогда уже была очень учёная. Мы сели на пароход. Чушку я привязал на палубе к перилам балкона около большой клетки, а в клетке сидел медведь, Михаил Иванович Топтыгин. Сначала всё было хорошо. Пароход бежал вниз по Волге. Все пассажиры собрались на палубе и смотрели на учёную свинью и на Мишку. Михаил Иванович тоже долго смотрел на Чушку-Финтифлюшку, потом потрогал лапой дверцу клетки – подаётся (видно, служитель, на беду, плохо запер клетку). Наш Мишка, не будь дурак, открыл клетку и, не мешкая, выскочил из неё. Толпа отпрянула. Никто и опомниться не успел, как медведь с рёвом бросился на учёную свинью Чушку-Финтифлюшку…
Она хоть и учёная, но справиться с медведем ей, конечно, было не под силу.
Я ахнул. Не помня себя, вскочил на медведя, уселся на него, одной рукой вцепился в мохнатую шкуру, а другую просунул в горячую медвежью пасть и стал изо всех сил рвать медвежью щёку.
Но Михаил Иванович только пуще заревел, теребя Чушку. Она визжала, как самая обыкновенная, неучёная свинья.
Тогда я дотянулся до медвежьего уха и стал его кусать что было силы. Михаил Иванович рассвирепел. Он попятился и вдруг втолкнул Чушку и меня в клетку. Он стал прижимать нас к задней стенке клетки. Тут сбежались служащие с железными палками. Медведь с яростью отбивал удары лапами, и чем больше снаружи колотили медведя, тем сильнее он прижимал нас к прутьям.
Пришлось спешно выпилить из задней стенки два прута. Только тогда нам с Чушкой удалось выбраться на свободу. Я был весь исцарапан, а Чушка основательно помята.
Долго болела Чушка после этого случая.
