Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Сцена 5
Сад Оливии. Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.
Поди сюда, синьор Фабиан.
Конечно, пойду. Если я упущу хоть крупицу этой забавы, пусть меня заживо сварят в котелке меланхолии.
Не порадует ли тебя, что эта каналья осрамится с головы до ног?
Я был бы в восторге от этого! Вы знаете, однажды он навлек на меня немилость графини по случаю медвежьей травли.
Чтобы насолить ему, мы еще раз выпустим медведя, который славно отделает его. Не так ли, сэр Эндрю?
Если мы не сделаем этого, значит, мы даром жили на свете!
Входит Мария.
Вот и бесенок. Ну что, мое индийское сокровище?
Станьте втроем за куст. Мальволио идет этой дорогой. Он с полчаса стоял там на солнце и кривлялся перед собственною тенью. Ну, теперь следите в оба! Я знаю, это письмо превратит его в философствующего болвана. Тише, ради всего веселого!
Мужчины прячутся.
Ты лежи здесь. (Бросает письмо.) Вон плывет рыбка, которую надо поймать на удочку.
Уходит.
Входит Мальволио.
Всё – дело случая, только случая. Мария сказала мне однажды, что графиня ко мне неравнодушна, и сама она в разговоре со мной намекала довольно ясно, что если когда-нибудь влюбится, то только в человека, похожего на меня. Со мной она обращается с бóльшим уважением, чем с кем-либо из прочих своих слуг. Что я должен об этом думать?
Чванная скотина!
Тс!.. Эти умствования превращают его в великолепнейшего индюка. Ишь как он надувается, распуская перья!
Право же, так бы и отколотил этого негодяя!
Тише!
Стать графом Мальволио…
О скот!
Пулю в лоб ему, пулю!
Тише, тише!
Тому есть примеры: графиня Стречи вышла замуж за своего камердинера.
Погибни, Иезавель!
Тише! Теперь он окунулся по уши. Смотрите, как воображение его раздувает.
Три месяца прошло после нашей свадьбы, – и я сижу в кресле под балдахином…
Ах, если бы запустить ему в глаз камнем из самострела!
Велю собраться всем слугам… Сижу среди них в бархатном халате, только что поднявшись с постели, где оставил Оливию спящею…
Гром и молния!
Тс!.. Тс!..
Потом находит барский каприз: окидываю их важным взглядом, как бы говоря: «Я знаю свое место, – и вы знайте свое», и наконец спрашиваю о сэре Тоби…
Ад и проклятие!
Тише, тише! Теперь слушайте!
Семеро из моих слуг покорно бегут за ним. Я тем временем хмурю брови, может быть, завожу часы или играю драгоценным перстнем. Тоби подходит, отвешивает мне поклон…
Неужели оставить его в живых?
Молчите, хоть бы лошадьми тянули из вас слова!
Протягиваю ему руку вот так и благосклонную улыбку подавляю строгим взглядом неудовольствия…
И Тоби не ударит тебя по роже?
И говорю: «Дядюшка Тоби, так как судьба соединила меня с твоей племянницей, то я имею право сделать тебе некоторые замечания…»
Что? Как?
«Ты должен перестать пить…»
Осел!
Потерпите, пожалуйста, или мы все дело испортим.
«Кроме того, ты тратишь свое драгоценное время с этим безмозглым рыцарем…»
Это я, будьте уверены!
«С каким-то сэром Эндрю…»
Я так и знал, что речь идет обо мне, потому что многие называют меня безмозглым.
Это что такое?
(Поднимает письмо.)
Вот птичка и в силке.
Тс!.. И да внушит ему дух веселья читать вслух!
Клянусь жизнью, это почерк графини! Это ее Л, Р, Т; именно так она пишет большое П. Это ее рука…
Ее Л, Р, Т… Послушаем дальше.
«Неизвестному предмету любви моей это письмо и дружеский привет». Это совершенно ее слог! Ба! И печать ее: с головой Лукреция. Это графиня! Кому бы это могло быть?
Завяз с душой и телом!
«Признаться в том не смею!» Дальше – еще стихи… «Признаться в том не смею!..» Если бы это был ты, Мальволио!
«М. О. А. И., кумир моей души». Позвольте… здесь надо подумать, подумать!
Ну, конечно, она может мне повелевать, потому что я ей служу и она моя госпожа, – это ясно для всякого здравого ума. Тут никаких затруднений нет. А конец? Что бы означал этот порядок букв? Если бы мне удалось как-нибудь приладить их ко мне! Постой! «М. О. А. И…»
Борзая залаяла, как будто почуяла лисицу.
М – Мальволио. Ведь, мое имя начинается с М.
Не сказал ли я, что он нападет на след? У него удивительное чутье.
М… Но с этим не согласуется дальнейшее: должно бы стоять А, а стоит О. Ничего не получается.
Этим О, надеюсь, все и кончится.
Да, или я стану бить его, пока он не закричит: о!..
А за ним следует АИ.
Если бы у тебя был хоть один глаз позади, ты увидел бы больше стыда за собою, чем счастья впереди.
«М. О. А. И.» – это уж не так ясно, как начало; однако же, слегка переместив, можно приладить ко мне: в моем имени есть каждая из этих букв. Но вот следует проза.
(Читает.)
«Если это письмо попадет в твои руки, – обдумай. Звезда моя возвышает меня над тобою, но не бойся величия. Одни родятся великими, другие достигают величия, а иным оно само дается. Твоя судьба протягивает тебе руку. Душой и телом вцепись в свое счастье, а чтобы привыкнуть к положению, которое предстоит тебе занять, сбрось эту смиренную оболочку и предстань новым человеком. Будь груб с моим родственником, резок со слугами; рассуждай обо всем, как государственный муж; веди себя необычно. Этот совет дает тебе та, которая по тебе вздыхает. Вспомни, кто хвалил твои желтые чулки, кто всегда желал тебя видеть с накрест завязанными подвязками; я говорю тебе: вспомни! Смелей! Ты можешь высоко подняться – лишь пожелай. Если же нет, оставайся навсегда дворецким, жалким слугой, недостойным коснуться перстом Фортуны. Прощай. Та, которая хотела бы поменяться с тобой положением.
Счастливая несчастливица».
Свет солнечный не яснее! Это очевидно. Я буду гордым; буду читать политические книги; я унижу сэра Тоби; очищу себя от низких знакомств; до последнего волоска стану таким, как должно. Теперь я не обманываюсь, воображение не ослепляет меня. Все указывает на то, что моя госпожа влюбилась в меня. На днях она хвалила мои желтые чулки, восхищалась моими подвязками; здесь открывается она в любви и тонким намеком заставляет меня одеваться по ее вкусу. Благодарю звезду мою – я счастлив! Я буду странен, горд, стану носить желтые чулки, накрест завязывать подвязки, как только надену чулки! Да будут благословенны боги и мое созвездие! Но вот еще приписка. (Читает.)
«Ты не можешь не догадаться, кто я. Если ты отвечаешь на мою любовь – пусть будет знаком твоя улыбка. Тебе так к лицу, когда ты улыбаешься, и потому прошу тебя, дорогой мой, любимый, улыбайся всегда в моем присутствии».
Боги! благодарю вас! Я буду улыбаться, буду делать все, что ты потребуешь!
Уходит.
Я не отдал бы своей доли в этой потехе за пенсию в десять тысяч от персидского шаха.
За такую выдумку я готов жениться на этой девке.
И я тоже готов…
И не взял бы другого приданого, кроме еще такой шутки.
И я тоже.
Мария возвращается.
Вот она, наше золото!
Сделай из меня табурет для твоих ног, если хочешь…
Или из меня.
Или прикажи мне проиграть в кости мою свободу и сделаться рабом твоим.
Или мне.
Ты погрузила его в такой сон, что, когда его видения рассеются, он непременно сойдет с ума.
Нет, скажите правду: это подействовало на него?
Как водка на повивальную бабку.
Так вот, если хотите увидеть плоды нашей выдумки, смотрите в оба, когда он явится теперь к графине. Он придет в желтых чулках, а она ненавидит этот цвет; подвязки будут застегнуты накрест, а она этого терпеть не может; он будет, глядя на нее, улыбаться, а это так мало подходит к ее грусти, что он лишится всей ее милости. Если хотите взглянуть на это, так идите за мною.
До ворот самого ада, несравненный дьявол остроумия!
И я до ворот.
Уходят.
