Блудная дочь

У закрытой двери

1. «Пап, мам, помогите!»

Аня часто плачет во сне.

Сны – это пустое, ненастоящее. А слезы – вот они, катятся со щеки на подушку. И бормотание вполне различимое:

– Пожалуйста, пожалуйста, отдайте. Не забирайте, пожалуйста.

У Миши сердце от жалости к жене переворачивается. Знать бы, как помочь. Все бы сделал. Горы бы свернул. Но был у них уговор перед свадьбой: никогда не расспрашивать о прошлом. Все, что было до них, – закрытая книга. Закрытая и зарытая.

Он любил Аню всю жизнь. Еще до их знакомства знал, что полюбить сможет раз и навсегда. И именно такую. У них в семье все однолюбы. Мельтешат, острят, веселятся, всех вокруг своим смехом заражают, но любят и хранят верность тем, кого выбрали.

Если сердце подсказало, если душа наполнена горечью и трепетом любви, что остается? Беречь и хранить то, что послано. Иначе что? Пустота.

Нестерпимо видеть слезы любимой жены и не уметь помочь.

Лучше думать, что сны – ерунда. Приходят из ненастоящего. Приносят напраслину.

Развеять их – ничего не стоит.

Миша легонько дует на Анечкину щеку, на которой застыла слеза.

Жена вздыхает, открывает глаза и улыбается.

И кто был прав? Сон убрался восвояси.

В настоящем – они. Их жизнь, их живое тепло, дочка Любочка, драгоценные мелочи, из которых составляется неповторимое чудо повседневности, основанной на любви.

В любви он эгоист. Он получает свою радость и наслаждается ею сполна. Энергия наслаждения заразительна.

Вот и сейчас. Он тянется к сонной жене – его женщине, по всем правам его – и жадно приникает к ней. Его жар сливается с ее теплом. И вот сонное неслышное дыхание, горькие всхлипы ее снов превращаются в счастливые стоны ее ответного желания.

Такой ее никто не знает. Теперь уже не только он жаждет, но и она требует, двигается ему навстречу, раскрывается перед ним вся: настойчивая, горячая, счастливая.

Они оба проваливаются в обморок любви.

Ни одной мысли не остается. Только стремление: слиться друг с другом, раствориться самозабвенно. Быть.

Потом они лежат, не размыкая объятий, приходят в себя, входя в новый день.

Так начинается почти каждое утро их жизни с тех пор, как они вместе.

Он не представляет себе, что может быть по-другому.

Что кто-то кого-то не хочет, кто-то не дает, кто-то устал…

Если соединяешь свою жизнь с единственной, с не случайной, то как это – не дарить друг другу радость?

Лишь бы только Аня не плакала во сне. Не звала бы кого-то, не умоляла вернуть.

А может быть, все это лишь ночные кошмары? Она просыпается, радуется и ничего не помнит из того, что приносит ей тьма.

Но на всякий случай… На всякий случай он никогда не рассказывает ей о ее ночных слезах.

Пока он рядом, она будет счастлива.

Начинается утренняя обычная суета.

Дочь Люба, как всегда, окопалась в ванной. Гнать и торопить бессмысленно. Девица-красавица не выйдет, пока не будет полностью готова. Родители наводят утреннюю красоту в своей хозяйской ванно-туалетной комнате, примыкающей к спальне. Дочь не дает им разлучиться, им и тут приходится суетиться вместе. Аня принимает душ в кабинке, Миша – стоя в ванне. Потом дружно чистят зубы над двойной раковиной.

К завтраку все собираются свежие, веселые. День в этой семье положено начинать с интересом и радостным ожиданием. Так завел Михаил, по-другому он не может.

Он, влюбленный в нежную хрупкость жены, доволен, что Любаша пошла в него. Крепкая, жизнерадостная, уверенная в своих силах – такая не пропадет. В любой ситуации сумеет отшутиться, договориться. Страха не ведает.

Миша по роду своей деятельности, как никто, знает, что движет людьми. Может, раньше было иначе, но им на сегодняшний день досталось время страха и гордыни. Сколько их, мечтающих о неверной и ничтожной славе, о невероятных богатствах, наслаждениях! Но бок о бок со славой и богатством идет страх все это потерять. И именно страх этот толкает людей на нечто немыслимое.

Вот недавно вспоминали они слова одного святого: «Мое только то, что я отдал».

– Я согласна так жить, – заявила Люба. – В этом свобода. Но учтите, родители, вашу дочь будут считать идиоткой.

– Идиоткой тебя будут считать те, кто живет по принципу «Мое только то, что я н е отдал, или то, что я взял у другого», – тихо сказала Аня. – А это, как правило, или очень скучные, или опасные люди.

Отец семейства слушал и наслаждался: умные у него девушки. И жена, и дочь.

Сегодня, однако, умные девушки о чем-то довольно энергично препирались, накрывая стол к завтраку.

– Ну, мам, мамочка, ну почему? Я же сказала, что буду! – с надрывом вопрошала Люба.

– Потому, что мечты не всегда совпадают с реальностью, – возражала Аня. – И потом… ты просто сама рассуди: когда. Вот просто четко скажи: когда и как ты сможешь осуществлять опеку, заботу, уход…

Миша понял, что речь идет о собаке. Уффф! Новая атака. Дочке упорства не занимать. Она уже лет десять как требует собаку. Десять? Да, точно так. В день своего пятилетия обиделась на всех гостей, вместе взятых, за то, что никто не догадался подарить ей щеночка.

– Братика-сестрички нет, щеночка подарить не могут, – гудело чудо-дитя. – Что вы вообще можете?

– У тебя Женька вместо братика, – пытались тогда уйти от ответа родители.

Женька – это Любин названый брат, сын соседей, одногодка, с которым они вместе с грудного возраста.

– Еще спасибо, что Женька есть, – не сдавалась тогда дочь. – Но он тут ни при чем. Я у вас щеночка просила.

– Щеночек – это не игрушка, это ответственность, – веско отстаивал свою позицию папа Миша.

И вот: нашла коса на камень.

Десять лет то затухает, то разгорается эта тема, с одними и теми же аргументами за и против.

– Девчонки, ша! За завтраком обходим острые углы, – велел Миша.

Как только они старательно собрались с силами, обходя эти самые острые углы, почти одновременно пропищали Анин и Мишин мобильники. Эсэмэски прилетели. С утра пораньше.

Он не успел еще руку протянуть к своему телефону. Увидел, как изменилось лицо жены. Оно приняло затравленное выражение, осунулось в какие-то доли секунды. Аня резко в непонятном диком испуге повернулась к дочери, которая в это время стояла у холодильника, за Аниной спиной.

Потом, как совсем еще недавно, во сне, по щеке жены поползла слеза.

Миша взял из безвольной Аниной руки мобильник, глянул на сияющий экран и прочитал вслух:

– «Пап, мам, помогите! У меня проблемы. Срочно положите на этот номер 1000 руб. Потом все объясню».

Была у Ани эта мучительная черта: она могла испугаться по совершенно необъяснимой, нелепой причине. Ведь сколько раз между делом говорили об этих подлых телефонных мошенниках, о том, как наивные люди покупаются на этот идиотизм. Кладут деньги на незнакомый номер… Его секретарше, например, такое сообщение почему-то приходит регулярно. И все бы хорошо, только растит она сына без отца, то есть никаких «пап, мам», а единственно «мам». И эта «мам» не из пугливых. Давно предлагает своему шефу провести расследование и сделать интересный материальчик в номер. Миша – главный редактор известного всей стране журнала – все откладывал на потом. Теперь, увидев болезненную реакцию жены, решил, что откладывать нельзя. Ведь не одна она во всей стране такая. Что там тысяча рублей! Человек со слабым сердцем может от подобной весточки всерьез пострадать.

– Ну, Анечка, ну что ты, в самом деле? – укорил он жену. – Смотри: Любаша здесь. Все хорошо. Это проходимцы, вымогатели эсэмэски рассылают.

Аня, конечно, уже все понимала и нерешительно улыбалась в ответ на ласковую улыбку мужа.

– Миш, а давай пошлем эту тыщу, а? – предложила она.

И эта реакция была хорошо ему знакома. Аня готова отдать все тем, кому плохо. Она объясняет так: если я сейчас чужому помогу, моему ребенку тоже чужие помогут. Логично, конечно, если все настроены помогать, а не вымогать. Но в данном случае вариант «положить тысячу» абсолютно ни под каким видом не катит.

– Ни в коем случае, Ань. Это – мучители, понимаешь? Знаешь, сколько старичков-старушек из-за них с сердечным приступом слегли?

– Ладно, Миш, – Аня глубоко вздохнула, встряхнула головой, словно проснулась.

Люба, моментально сообразив, что можно вернуться к мирному бытию, застонала плачущим голоском:

– Дааа, мам, ты вот тыщу этим гадам собралась посылать. А я тебя о добром деле прошу: щенка взять. Они сказали, что, если не найдут кому отдать, утопят. Нормально, да? Живого ребенка, пусть собачьего, это не важно, возьмут от родной матери и утопят. Тебе это все равно?

По выражению Аниного лица Миша понял, что десятилетняя осада завершилась. Крепость пала под натиском осаждающих.

– Любочка, ладно, берем его. Ты права! – решительно произнесла Аня.

– Йоооо-ху! – завопила осчастливленная дочь, обнимая и целуя пап-маму. – Вы – самые лучшие. Самые-самые!!! Пойду Женьке скажу. Только, пап, там деньги за него заплатить надо. Десять тысяч. Он породистый!

– А что за порода? – хором крикнули родители в спину стремительно убегающему дитю.

Только той уже и след простыл.

– Ничего не понимаю, – усмехнулся Михаил, доставая из кармана требуемую сумму. – Вроде несчастного щеночка топить собрались злые люди. А тут оказывается – он сильно породистый. Денег стоит – мама не горюй!

– Зря я согласилась, да? – огорчилась Аня.

– Ты и так молодец: столько лет держалась под таким натиском! Ничего, все к лучшему. Хорошо б только щеночек не болонкой оказался. Пусть уж будет покрупнее. Чтоб хоть внешне создавалось ощущение защиты. Тревожно, когда Любка одна на улицу вечером выходит.

Любка, конечно, умеет настырно двигаться к цели. Знает, как и к кому подойти. Улучила подходящий момент, когда отца рядом не было, тут же начала на мать давить. А потом и ситуацию использовала в своих мирных целях. С Мишей у нее так не получается. Вот и смекнула. Папочка маневрирует куда лучше своего бойкого, но еще не совсем оперившегося птенца. Взять недавнюю историю, когда велась такая же осада крепости, причем по не менее серьезному поводу: Люба с Женей поставили в известность своих дремучих предков о намерении сделать татуировки. У всех в классе есть, а у них нет. И никто своих не предупреждает. Просто идут и делают. И ничего.

Неделю ныли им про эти татуировки. Женькина мама кричала, что, если только попробуют, устроит такое – мир содрогнется. Все тату-салоны позакрывают в городе Москве. Это же рассадник заразы: СПИД, гепатит С, рожистое воспаление… И это происходит гораздо чаще, чем кажется. И потом… когда эти картинки вконец надоедят, их не вывести. Так и будете, уроды, в 60 лет со своими идиотскими картинками красоваться.

– Нам не надоест! Не надоест! – держали оборону деточки. – Так нечестно! У всех есть, а у нас нет!

– Не надоест? – уточнил Миша.

– Никогда! – уверенно и твердо поклялись Люба и Женька.

– Хорошо. Только сделаем так. Я пойду вам навстречу. Отведу вас в тату-салон. Заплачу за работу. Но: дизайн мой и место татуировки на теле выбираю я. Без обсуждений и предварительного показа.

Юные мечтатели даже не поверили такому счастью.

Соседка Ира просто захлебнулась от возмущения, но Миша за спиной показал ей кулак, и она догадалась замолчать.

Дочь своего отца, хитроумная Любовь, заподозрила неладное:

– Ты небось какую-то точку скажешь сделать. И все.

– Нет, не точку. Когда это я тебя обманывал? Большую, хорошо заметную татуировку. Делать так делать. Зачем из-за точки сыр-бор разводить?

Видно было, как Любаша мысленно взвешивает, соглашаться ли на условия отца или продолжать добиваться полной свободы. Обманывать не обманывал. Обещания исполнял. Тут – большую татуировку обещает. И в салон сам отведет. Они с Женькой переглянулись и решили согласиться.

– Ну, раз папа Миша согласен, мы тоже на его условия пойдем, – подтвердила Женькина мама.

Миша долго старательно делал рисунок, которому предстояло украсить кожу их выросших детей.

Давно ли они оба в колясках лежали? Улыбались своими младенческими ртами, протяжно агукали…

Сейчас вот жесткач им подавай. Тату. Чтоб все как у дикарей. Тотемные знаки. Символы силы…

Ладно. Будет вам символ. Заказали – получайте.

В салон пошли, так сказать, семьями.

Никто, кроме Миши, эскиз не видел. Матери вышагивали со скорбными лицами, как на проводы в армию. Обе, хоть и доверяли Михаилу, боялись неожиданностей. Люба и Женька дико стеснялись идти вместе со своим старичьем, поэтому двигались в отдалении, независимые гордые жертвы невыносимого родительского произвола.

У дверей салона собрались всей компанией.

– Ну тут-то можно посмотреть? – настойчиво потребовала Люба, пытаясь заполучить из Мишиных рук свиток с рисунком.

– Заходим, заходим, – отказался он. – Договорились без просмотров и худсовета, выполняйте свою часть уговора.

– Усаживайтесь, – предложил сопровождающим лицам молодой крепыш-татуировщик. – Что будем делать? Картиночки показать?

– А мы уже со своей картиночкой, – похвастался Миша. – Вот.

Парень развернул рулончик и присвистнул:

– Ого! Серьезная вещь! В цвете делаем?

– Ну да, – подтвердил Миша. – Вот тут внизу травка зелененькая. А лучи – красные.

– И ей, и ему? – кивнул в сторону жаждавших перемен Любы и Жени мастер.

– Ага. Им хочется одинаковое чтоб было.

– Где?

– А вот тут, на лбу. Повязочкой такой, – показал Миша на себе.

– Фига се! Первый раз вижу, чтоб родной отец… – растерянно проговорил умелец. – А если им потом надоест?

– Не, не надоест, они на сто процентов уверены, – убежденно заявил родной отец. – А нам для них ничего не жалко.

Женщины не выдержали напряжения, подскочили. И обе буквально взвыли от ужаса.

Тут уж и Люба с Женей не удержались, заглянули через плечи матерей. И папа Федя присоединился.

Картинка впечатляла. Миша же обещал!

Если попытаться передать ее словами (что нелегко), то основное содержание эскиза составлял огромный зоркий пристальный глаз с густым беспощадным зрачком. От глаза отходили ресницы-лучи, это они должны были изображаться красным цветом, по замыслу автора. Над глазом в лучах красовалось дугой предупреждение: «Бог правду видит!» Внизу же зеленела сочная растительность: травка, кусты – то есть весь необъятный, но обозримый оком простор.

И все это завораживающее художество должно было навечно впечататься в упрямые лбы настырных подростков.

Первой засмеялась Люба.

– И тебе ничего, что твоя дочь с третьим глазом всю оставшуюся жизнь будет выпендриваться?

– Обидно, конечно. Мне казалось, она и так прекрасна. В своем естестве. Какой мать родила. Но раз обещал… Уговор дороже денег.

– А если я соглашусь?

– Буду любить такой, какая есть. С третьим глазом. Я знал, на что шел. Но и у тебя память останется.

– О чем память, пап?

– О твоей собственной глупости и упрямстве.

– И о твоем коварстве, – вздохнула, улыбаясь, дочка. – Знал ведь, что не соглашусь.

– Не знал, но надеялся. А ты, Жень, как? Будешь картиночку делать?

Женька, с младенчества привыкший к особенностям дяди-Мишиного искрящегося чувства юмора, отрицательно покачал головой.

– Не, или вместе, или никак.

– Ну что? Полегчало? – обратился Миша к застывшим боевым подругам, которые стояли, держась за руки, как плакатные героини военных лет.

Видно было, что сдержанность давалась им нечеловеческими усилиями остатков воли.

– А если б они… – вскрикнула вдруг, поняв, что уже можно, Женькина мать, – если б они согласились?

– История не знает сослагательного наклонения, Ир, – успокоил ее супруг. – И потом… Это ж идиотом надо быть, чтоб на такое согласиться…

– А если б? – настаивала Ирина в пылу потрясения.

– Тогда сделали бы, – убежденно произнес Миша.

В это верили все. От своих слов Михаил не отступал никогда.

Хорошо они после тату-салона повеселились. Закатились в кофейню, пирожных набрали, кофе, соков. Придумывали устрашающие сюжеты для тату. Тема из актуальной превратилась в юмористическую. И главное: друзьями остались с отважными потомками.

Что ж! Сейчас победа за юными.

Один – один, стало быть. Боевая ничья.

Они ели свой любимый завтрак: гренки. Пили душистый кофе. Утро проходило, как ему полагалось: в улыбках и радостном настрое.

Жена проводила до дверей. Поцеловались.

– У тебя сегодня лошадки? Я приеду. Там увидимся.

– Я буду ждать, – помахала Анечка рукой.

Только подходя к машине, вспомнил Миша о том, что и его телефон пищал, предупреждая о сообщении.

Он нажал на кнопочку и прочитал: «Я в беде. Помогите. Не знаю, что делать».

– Идиоты, мать их! – выругался Миша.

Но потом снова глянул на сообщение. Что-то в нем не то. А, вот: денег не требуют. Всего-навсего просят помочь. Без имени. Без адреса. Кто это может быть? Очередной разводчик лохов? Или попавший в беду, совершенно растерявшийся человек?

В любом случае – он этого человека найдет и разберется. Вот только до работы доберется.

Он ехал и улыбался. Интересное начало дня. Любка – вот настоящий пионер-герой! Все ловко разрулила в свою пользу. Даже этой эсэмэской воспользовалась. Не пропадет человек в этой жизни. И ладно. А у них зато новый член семьи объявится!

Миша даже не подозревал, какое именно новое возникнет в их судьбе. Причем совсем-совсем скоро.

Св. Максим Исповедник.