Цитаты — стр. 5

Говорить об общественных институтах маленького протогородского поселения можно лишь с большой натяжкой. Если отбросить идеи об исключительности Рима и считать городок типичным архаичным средиземноморским поселением (да и в других местах возникали подобные древние сообщества), то его жизнедеятельность была намного менее структурирована, чем это представлено в античных источниках. Сложные процедуры вроде назначения промежуточного царя, народного голосования и ратификации сенатом кажутся для архаичного городка малоправдоподобными. В лучшем случае это просто переписывание ранней истории в более поздних терминах. Военные действия тоже оказались ареной для домыслов. Тут на помощь приходит география. Надо лишь взглянуть на расположение этих героических сражений: они все произошли в радиусе 20 км от Рима. Несмотря на высокий стиль описания битв как миниатюрной модели сражения римлян с Ганнибалом, те схватки скорее напоминали традиционный угон скота. Это не было каким-то особо римским занятием в строгом смысле слова. Во многих примитивных культурах понадобилось некоторое время для перехода от различных форм личного насилия, от жесткого несправедливого суда, вендетты и партизанской войны, к войне под общественным контролем. Всевозможные конфликты разрешались исключительно отдельными личностями с их свитой, античными «полевыми командирами», как бы мы сейчас сказали. Четкую грань между миссиями во имя «государства» и теми «разборками», которые осуществлялись по инициативе какого-то могущественного лидера, провести чрезвычайно трудно. Очень вероятно, что так оно и было на первых порах в римском государстве.

Царский период пришелся на ту загадочную переходную зону исторической шкалы, где проходит своеобразный водораздел между мифом и историей. У них были, по крайней мере, невымышленные имена – например, Нума Помпилий, в отличие от выдуманного Ромула или просто «мистера Рима». При этом в их жизнеописаниях есть откровенно мифические элементы. Например, говорят, что Сервий Туллий, подобно Ромулу, был зачат от фаллоса, появившегося в огне. Всегда нелегко понять, какие факты прячутся за сказочной фабулой, которая до нас дошла сквозь века. Просто отбросить все неправдоподобные элементы и оставшееся повествование назвать реальной историей – это как раз тот метод, которому противостояли ученые XIX в., и они были правы. Миф и реальность переплетены гораздо более густо, чем это видится при упрощенном подходе. Между двумя полюсами существует богатый спектр возможных вариантов и неизвестных подробностей. Мог ли Анк Марций в действительности проживать в Риме, но не быть связанным со всеми деяниями, которые ему приписывают? Значит, его дела были совершены другим, независимым лицом или другими лицами и они остались неизвестными? И много, много аналогичных вопросов.

В надписи, обнаруженной в 1899 г. под черным камнем на Форуме, присутствует слово «царь» (в более поздней латыни rex, а в этой надписи – RECEI, на архаичной латыни). Одно только это слово прославило надпись и перевернуло представления о ранней истории Рима.

Текст во многих отношениях невероятно труден. Прежде всего, он неполон, верхняя треть столба утеряна, из-за чего надпись стала еще менее понятной. В латыни и без того не всегда легко разобраться, но отсутствующий фрагмент делает эту задачу почти невыполнимой. И хотя мы можем быть уверены, что камень не указывает нам место захоронения Ромула или кого-либо другого, интерпретации текста по большей части сводятся к тому или иному соединению тех немногих отдельных слов, которые удается распознать. Одна современная теория предполагает, что это было предостережение горожанам не позволять животным оставлять экскременты возле святилища, что было бы, безусловно, плохим предзнаменованием. Непросто определить и возраст надписи. Единственный способ датировать текст – сравнить язык и шрифт с другими сохранившимися надписями на архаичной латыни, большая часть которых тоже не имеет четкой привязки по времени. Предполагаемые даты имеют разброс в 300 лет: от примерно 700 г. до н. э. до 400 г. до н. э. На данный момент установился зыбкий консенсус: наиболее вероятной датой считается вторая половина VI в. до н. э.

Несмотря на все неясности, археологи едины во мнении, что распознанное слово RECEI – именно в дательном падеже, т. е. царю или для царя – подтверждает то, о чем писали римские историки, а именно, что в течение двух с половиной веков, вплоть до конца VI в. до н. э., Рим находился под властью царей. Ливий среди прочих авторов приводит стандартный список из шести монархов, следовавших за Ромулом, у каждого рядом с именем – свой набор заслуг.

По одному римскому преданию, храм Юпитера, где Цицерон произносил свою пламенную речь против Катилины 8 ноября 63 г. до н. э., был построен семью веками ранее Ромулом, отцом-основателем Рима. Представим себе, как Ромул и члены его маленькой общины сражаются с соседним племенем сабинян на том месте, где позже появился Форум, политический центр Рима времен Цицерона. Дела идут не очень хорошо для римлян, они вынуждены отступать. Ромул предпринимает последнюю попытку ухватить победу – он молится богу Юпитеру, и не просто Юпитеру, а Юпитеру Статору, т. е. «помогающему выстоять». Ромул обещает в благодарность богу построить храм, если римляне, отстаивая свою землю, смогут противостоять страху и не разбегутся. Римляне справились. Храм Юпитера Статора был возведен точно на месте молитвы Ромула и стал первым в ряду святилищ и храмов, посвященных божественной помощи Риму в достижении побед.

Такова, по крайней мере, была история, рассказанная Ливием и некоторыми другими авторами. Археологам еще не удалось найти надежные свидетельства о местонахождении храма Юпитера, учитывая, что ко времени консульства Цицерона здание, являющееся ровесником города, много раз перестраивалось. Безусловно, Цицерон, назначая там собрание сенаторов, хорошо знал, что делал. У него перед глазами стоял образ Ромула, и он намеревался использовать место символически. Он хотел внушить римлянам непоколебимость («помочь выстоять») перед лицом нового врага, Катилины. Фактически это он и сказал в конце своей речи, когда, простирая руки, конечно, к статуе Юпитера Статора, напомнил своим слушателям об обстоятельствах основания храма:

А ты, Юпитер, чью статую Ромул воздвиг при тех же авспициях, при каких основал этот вот город, ты, которого мы справедливо называем оплотом нашего города и державы, отразишь удар Катилины и его сообщников от своих и от других храмов, от домов и стен Рима, от жизни и достояния всех граждан. [5]

Мысль Цицерона о том, что он подобен Ромулу, была вполне очевидна современникам, но эта аналогия оказала и «медвежью услугу»: для некоторых это стало поводом напомнить о провинциальном происхождении Цицерона насмешливым прозвищем «арпинский Ромул».

Время от времени история заговора кардинально переписывалась. По одному средневековому преданию из Тосканы, Катилина выжил в сражении с римскими легионерами и продолжал свой путь народным героем; в дальнейшем его судьба пересеклась с женщиной по имени Белиция, с которой он вступил в запутанные романтические отношения. По другой версии, у него родился сын Уберто, и он стал, таким образом, родоначальником флорентийской династии Уберти. Проспер де Кребийон, чья пьеса «Катилина» была поставлена в середине XVIII в., пошел еще дальше: его фантазия соединила Катилину с дочерью Цицерона Туллией, не утаив некоторые откровенные любовные сцены в римском храме.

Когда заговор становился частью сюжета в литературе или драматургии, обычно четко проступали политические наклонности автора и политический климат эпохи. Генрик Ибсен в своей первой пьесе, отражая настроения в Европе после революций 1840-х гг., сделал события 63 г. до н. э. основной темой. Революционер Катилина здесь противостоит коррупции, заразившей мир, в котором он живет, в то время как Цицерон в действии не участвует, на сцене не появляется и вообще едва ли упоминается (мог ли он вообразить себе что-то страшнее?). Для Бена Джонсона, писавшего под впечатлением раскрытия Порохового заговора, напротив, Катилина был антигероем, садистом, чьи многочисленные жертвы пришлось погрузить на целую флотилию для транспортировки по реке Стикс в подземный мир. Его Цицерон, правда, ненамного лучше, он просто бубнящий зануда, настолько скучный, что во время премьеры в 1611 г. часть публики покинула зал как раз во время нескончаемой речи, разоблачающей Катилину.

Цицерон назначил Катилину на роль сорвиголовы, погрязшего в жутких долгах игрока, аморального человека. Но ситуация не могла быть такой однозначной. В 63 г. до н. э. в Риме существовали ограничения кредитования, были и другие экономические и социальные проблемы, которые Цицерон, возможно, не был готов признать. Еще одним достижением «великого консульства» Цицерона была отмена предложения о раздаче земли в Италии некоторым бедным горожанам. Иными словами, если Катилина вел себя как сорвиголова, это значит, что у него могла быть серьезная причина для этого и широкая поддержка простых людей, доведенных до отчаяния схожими обстоятельствами.

Откуда мы можем про это узнать? Экономику труднее реконструировать по прошествии 2000 лет, чем политику, однако некоторые неожиданные штрихи мы можем разглядеть. Информация, которую раскрывают нам сохранившиеся монеты, исключительно ценна, она свидетельствует как о жизни тех времен, так и об изобретательности современных историков и археологов, выжимающих из полученного материала максимум сведений. Римские монеты могут быть довольно точно датированы, потому что в этот период каждый год менялось их оформление и они «подписывались» ответственными за выпуск должностными лицами. Их чеканили, используя серии вручную созданных матриц или штемпелей, и на поверхности готовых монет до сих пор видны еле заметные отличия. Можно примерно подсчитать, сколько монет мог вычеканить один штемпель, ведь в процессе работы он затуплялся и терял способность оставлять четкое изображение. И если мы имеем достаточно большую выборку монет, можно оценить, сколько штемпелей могло понадобиться для изготовления одного выпуска монет. Таким образом, можно определить, сколько всего монет выпускалось в год: чем больше штемпелей, тем больше монет, и наоборот.

Согласно всем этим выкладкам, чеканка монет в Риме в конце 60-х гг. до н. э. резко сократилась, общее количество монет в обращении уменьшилось по сравнению с предыдущими годами. Восстановить причины такого явления невозможно. Как и во всех европейских государствах вплоть до XVIII в. или еще более позднего времени, в Риме не было денежно-кредитной политики как таковой, равно как и государственного органа, которым такая политика могла бы разрабатываться. Однако результат очевиден. Проиграл ли в азарте свое состояние Катилина или нет, ему могло просто не хватать наличности, равно как и многим другим римлянам; а те, кто уже имел долги, столкнулись с кредиторами, жаждущими в условиях дефицита денег получить обратно займы.

Все это, скорее всего, лишь сопровождало более давние экономические проблемы, что могло подтолкнуть бедных и неимущих жителей Рима к восстанию или присоединению к тем, кто обещал радикальные перемены. Громадное неравенство между бедными и богатыми, нищенские условия проживания для большинства населения и, если не голод, то постоянное недоедание большую часть года – вот некоторые штрихи к исторической зарисовке Рима того времени. Невзирая на пренебрежительное описание Цицероном сторонников Катилины как распутников, негодяев, бандитов и нищих, логика его собственного изложения, а также работ Саллюстия подсказывает другой вывод. В них прямо или косвенно говорится, что Катилина лишился поддержки, когда стало известно, что он намеревается поджечь город. Если это так, то не стоит представлять себе сторонников Катилины нищими, которые «были никем и станут всем» благодаря «мировому пожару» (т. е. римскому). Более вероятно, что это скромные несчастные бедняки, которым было за что держаться и что терять в родном городе.

Цицерону, безусловно, было выгодно сгустить краски при описании опасности, исходящей от Катилины. Ведь, несмотря на успехи в политике, его положение на вершине римского общества было весьма шатким. Ему приходилось уживаться с представителями аристократических семей, которые, подобно Катилине, были прямыми потомками основателей Рима или даже богов. Семья Юлия Цезаря, например, гордилась своим происхождением от богини Венеры, а другая семья, как ни странно, утверждала, что ведет родословную от мифической Пасифаи, жены царя Миноса, которая от необычной связи с быком произвела на свет чудовище Минотавра. Чтобы упрочить свое положение в этих кругах, Цицерону хотелось, несомненно, вызвать какую-нибудь сенсацию во время своего консульства. Эффектная победа над воинственными варварами была бы идеальна, это как раз то, о чем мечтали многие римляне. Рим всегда был страной воинов, и самый верный путь к славе лежал через победы на военном поприще. Но все это было чуждо Цицерону: он обрел свою известность в судах, а не на войне, не сражаясь с опасными или менее удачливыми иноземцами. Ему требовалось «спасти отечество» каким-то другим способом.

Некоторые римские комментаторы заметили, что кризис играл на руку Цицерону. В одном анонимном памфлете, ошибочно принятом за произведение Саллюстия и потому сохранившемся, недвусмысленно сказано, что Цицерон «обернул тяготы государства себе во благо» и даже более того – что его консульство стало причиной заговора, а не спасением от него. Вопрос, проще говоря, состоит не в том, действительно ли Цицерон преувеличивал опасность заговорщиков, а в том, насколько сильно он это делал.

В Риме I в. до н. э. репутация и слава зависели не только от стихийной молвы, но и тщательно (хотя порой и неуклюже) организованной публичной хвалы. Известно, что Цицерон пытался уговорить своего друга историка Луция Лукцея дать хвалебную оценку победе Цицерона над Катилиной и последующим событиям. («Я особенно ревностно желал бы, чтобы мое имя было на виду в твоих работах», – признавался он в письме.) Он также надеялся, что один модный греческий поэт сочинит достойную эпическую поэму на ту же тему, ведь Цицерон защищал его сложное дело об иммиграции в римских судах. В конечном счете ему пришлось самому писать поэтическое посвящение – себе. Некоторые современные критики пробовали, правда, не очень убедительно, отстаивать литературные достоинства этого произведения и даже той самой фразы из него: «O fortunatam, natam…» Но в большинстве сохранившихся трудов римских критиков высмеивается как тщетность затеи, так и язык поэмы. Даже один из его почитателей, увлеченно бравший у него уроки ораторского мастерства, сожалел, что Цицерон «проявил излишнее рвение». Остальные с радостью высмеивали или пародировали поэму.

Своей репутацией законченного злодея Клодий почти целиком обязан враждебности Цицерона. Он остался в истории как полоумный патриций, который не только выхлопотал усыновление плебейской семьей, чтобы иметь возможность стать трибуном, но и довел дело до абсурда, выбрав себе приемного отца моложе, чем он сам.

Опасность идеи «самоопределения» в том, что в действительности такой вещи, как «нация», в смысле этнокультурной группы, которой соответствует некий кусок земли, попросту не существует. В отличие от деревьев и гор, у людей есть ноги. Они переезжают в места, где больше возможностей, и зовут с собой друзей и родственников. внутри меньшинств внутри меньшинств. Правительство, обладающее суверенной властью над территорией и заявляющее, что представляет нацию, никогда не сможет представлять интересы множества отдельных личностей, живущих на этой территории, проявляя при этом собственническую заинтересованность в людях, живущих на других территориях.

Способность смотреть на мир чужими глазами меняет убеждения и другим способом. Знакомство с мирами, которые может увидеть только иностранец, путешественник или историк, помогает превратить неоспоримые нормы («вот как это делается») в высказанные наблюдения («сейчас у нас принято делать так»). Подобное самоосознание — первый шаг к вопросу, нельзя ли делать это как-то по-другому.

Работа, выполняемая рабами, хотя она как будто требует расхода только на их содержание, обходится дороже всякой другой. Человек, не имеющий права приобрести решительно никакой собственности, может быть заинтересован только в том, чтобы есть возможно больше и работать возможно меньше. Только насильственными мерами, а не его собственной заинтересованностью можно заставить его работать больше того, что достаточно для оплаты его собственного существования.

Задолго до того, как европейцы превратили в рабов жителей Африки, тех порабощали другие африканские и исламские государства Северной Африки и Ближнего Востока. Некоторые из них законодательно запретили рабство совсем недавно: Катар в 1952 г., Саудовская Аравия и Йемен в 1962-м, Мавритания в 1980-м [399] .

В истории нашей цивилизации рабство скорее правило, чем исключение. Его одобряют Ветхий и Новый Завет, Платон и Аристотель оправдывали его как естественное установление и неотъемлемую черту цивилизованного общества. Так называемые демократические Афины в правление Перикла обратили в рабство 35 % своего населения, так же поступала и Римская республика.

Полибий передал слова Катона о том, что один из признаков вырождения Республики он видел в том, что красивый мальчик стал стоить дороже поля, а горшочек маринованной рыбы - дороже пахаря. Он был не одинок в своих опасениях. В середине II в. до н.э. еще один выдающийся деятель настаивал, чтобы выстроенный в Риме театр в греческом стиле был снесен, поскольку гораздо полезнее в воспитательных целях смотреть спектакли стоя, как римские исстари и делали, а не сидя, развалившись в восточной неге. Если вкратце суммировать подобные выводы, становиться очевидно: что для грека хорошо (утонченность), то для римлянина плохо (расслабленность, mollitia). Роскошь подрывала силу римского характера.

Римляне знали, что боги существуют, но не веровали в них как в глубоко усвоенную внутреннюю истину, в отличии от приверженцев большинства мировых религий. Древняя римская религия почти не заботилась ни о спасении души, ни о морали. Зато она обращала много внимания на тщательность выполнения ритуалов, которые обеспечивали правильный порядок в отношениях Рима с богами, гарантируя успех и процветание.

По мнению Скоукрофта, качества самого Горбачева как руководителя привели краспаду СССР. «При всем его блеске, у Горбачева, по-видимому, был один фатальный недостаток. Он оказался неспособен принимать трудные решения, а затем от них не отступать. Он довел до совершенства умение идти на компромисс, откладывать и лавировать», - размышлял Скоукрофт в позднейшем интервью. Этот недостаток «с нашей точки зрения… стал настоящим благословением… Обладай Горбачев авторитарной политической волей, как у Сталина, и решимостью своих предшественников, мы, возможно, до сих пор имели бы дело с Советским Союзом».

В то же время Брейди с редкой откровенностью сформулировал стратегический приоритет США: «Главная цель - изменить советское общество так, чтобы оно не могло позволить себе (нынешнюю) оборонительную систему. Если Советы перейдут к рыночной экономике, они просто не смогут позволить себе мощный оборонный комплекс. Настоящая программа реформ превратит их в третьестепенную державу, что и является нашей целью».

Историки часто обсуждают «кризис» III в. Они вкладывают в это понятие мысль, что после убийства Коммода в 192 г. модель, созданная Августом, дала трещину. Одно только количество императоров – явный признак этого. В течение почти 180 лет между 14 и 192 гг. (не считая трех неудачливых претендентов на трон во время единственного короткого периода гражданской войны после смерти Нерона) правило всего 14 императоров. В последующие сто лет между 193 и 293 гг. их было больше 70 (число может меняться в зависимости от того, сколько полузабытых имен соправителей, узурпаторов и самозванцев включать в список). Но, главное, не удалась ни одна попытка отстранить легионы от вмешательства в вопросы престолонаследия. Почти все претенденты на титул императора в середине III в. получали власть при содействии того или иного армейского подразделения. Это была почти постоянная гражданская война с вопиющими нарушениями традиционного преемства власти. Объявление Септимия Севера об усыновлении его самого задним числом как наследника и его семьи императором, которого уже 10 лет как не было в живых, вывернуло наизнанку римские правила усыновления.

В то же самое время Рим утратил роль центра империи. Императоры часто отсутствовали, предпочитая базироваться вместе со своими армиями в сотнях километров от города. У них не было времени, желания и средств действовать по прежней модели, пытаясь оставить свой след в кирпиче и мраморе или в роли благотворителей. После грандиозных терм, построенных Каракаллой в 210 г., не было осуществлено ни одного строительного проекта за 80 лет, пока в 290 г. император Диоклетиан не воздвиг еще больший общественный банный комплекс (немалая часть которого и сейчас стоит за главным железнодорожным вокзалом Рима). Отсутствие императоров в Риме свело на нет роль сената. Исчезла необходимость в civilitas – обходительности – в отношениях между императорами и сенаторами, в утонченных беседах между ними и даже в демонстративных выходках и упрямых протестах заносчивых и далеких от реальности сенаторов. Императоры все больше правили «дистанционно», при помощи декретов или писем и без обращения к сенату. Восхождение на трон Макрина, который не был сенатором (и за ним последовали и другие), было показательным: без сената легко можно было обойтись.