Рецензии

Для начала: этот роман больше всего подходит именно американскому читателю. Слишком много отсылок, сравнений, шуток на тему тех самых нестабильных восьмидесятых. Дело не только в упоминании исторически важных личностей, но и образ жизни, присущий тому времени. Каждое замечание казалось важным, но мне мало о чём говорило.

Изучая предварительно аннотацию можно подумать, что здесь история пойдёт о трёх закадычных друзьях и любовном треугольнике. Только на деле всё несколько иначе. Путешествия, поиск себя и много маниакальной депрессии. Вот, что вас ждёт.

Сегодня, уже давно закончив школу, я понимаю, насколько правильным решением для многих выпускников может оказаться "академический" годовой отпуск перед поступлением в ВУЗ. В США такое часто практикуется, учитывая, что окончание школьного обучения приходится на 18-19 лет. Согласитесь, в 16 лет очень трудно понять, куда тебя тянет и чего хочется от жизни. Прекрасное время для путешествия, познания такого разного мира вокруг и собственного я.

Сквозь страницы, естественно, проходит любовная линия. Слегка юная, наивная, но уже порядком сложная. Сложить личное впечатление несложно: можно питать отвращение к Леонарду, сочувствие к Митчеллу и неприязнь к Мадлен. Но проще - не значит верно. Этот роман способствует пониманию проблемы изнутри, помогает определить уровень жертвенности ради любви, дружбы и грядущего будущего.

Очень понравились главы о течении болезни Леонарда. Часто одёргивала себя - "я не в праве его ненавидеть". Душевные болезни - крайне неясная норма с неустойчивой моралью. К такому не будешь готов.

Книга будет кидать вас "из угла в угол", чтобы в итоге сложиться в цельную картину. Не всем понравится, кому-то станет скучно, кто-то бросит на середине. А дочитавшие - пересмотрят своё первое впечатление о каждом герое.

Несмотря на название, ничего матримониального я не увидела. В той степени, чтобы отдавать термину имя книги. Важно другое: теперь я знаю, что такое "матримониальный"....

Я дочитал эту книгу на обеденном перерыве, в парке, где коммунальные работники бодро косили траву и одуряюще пахло сеном. Боги shuffl'а послали мне максимально страдательных песен, и если бы не сигарета, то можно было бы и трогательно прослезиться. Ведь в это время где-то далеко в США, на последнее странице книги и где-то в моей голове трое людей ставили точки в длинном сложноподчиненном предложении текста своей жизни.

Весной трава молодо и дерзко зеленеет под пока еще щадящим солнцем. О чем мы думаем в свои ранние двадцать, на излете университетской жизни, в последний раз надевая мантии и бонеты? Голова полнится мыслей и мечтаний, подкрепленных сочными, свежими еще знаниями и легким привкусом юношеского максимализма. Начитавшись постмодерных философов, тщишься построить себя и свое будущее так, чтобы яд современного общества не вытравил из него дух подлинности. Обладая живым умом, стремишься совершать великие открытия, переворачивая представления о реальности. Со сверкающими глазами стремишься открывать все новые грани духа, путешествуя по миру. Глядя на пример родителей, убеждаешь себя, что у тебя-то точно будет все по-другому, гораздо лучше.

Но под жарким солнцем изумруд травы быстро приобретает оттенки жухлого сена. Проходят годы, не так много, едва ли больше десятка. Романтика молодости сдувается пережитой болью и цинизмом будней. Прекрасная на страницах философия в жизни оборачивается бессмысленным цереброкоитусом и бесполезной игрушкой, которую привык считать важным инструментом. Мечты о науке скатываются в вечно недописанную диссертацию и зажеванные безвкусные банальности. В путешествиях тела и духа вместо нахождения себя теряешься еще больше. Да и понимаешь, что до успеха отношений своих родителей еще ой как далеко. И порою становится очень грустно.

Матримониальный сюжет, собственно, оригинальное название книги, здесь едва ли уникален. Извечный треугольник, в котором у нее чувства к обоим - но все равно приходится делать выбор. Вторая точка - мистицизм и интеллект, направленный наружу, жаждущий познания и открытий, вечно удивляющийся - и эмоционально уступающий. Третья - еще более мощный разум, затягиваемый вовнутрь и постепенно превращающийся в черную дыру, пожирающую саму себя. Депрессивный психоз - не шутка, знаете ли. Понятное дело, героиню тянет спасать обоих: первого - от пронизывающего ветра одиночества, что гонит по жизни как перекати-поле. Второго - от самого себя и от сосущей пропасти внутри. Однако же, как замечает кто-то, стремясь спасть кого-то, мы всегда пытаемся спасти самого себя.

И тогда отношения, построенные на попытке спасения и противостояния, возможно, неизбежному, словно сами сражаются депрессией. И как мозг убеждает себя, что тело умирает, так и эмоции начинают распадаться на маленькие атомы чувств, излучая болезненную радиацию. Полураспад может длиться долго - пока кто-то в итоге не найдет в себе силы разорвать связь, пусть и делая себе хуже. И - парадоксально - освобождение может спешно пролистнуть несколько страниц жизни, и внезапно очаровать запахом свеженапечатанного текста, отчасти вернув тебя в солнечный день выпуска и подарив ощущение нового старта.

И, возможно, впереди порою еще будет неудержимо весело и по-молодому счастливо. А порою - очень грустно.

В оригинале книга называется «Брачный сюжет», и этот двигатель абсолютного большинства западных романов присутствует во всех трёх фабульных линиях. Красотка Мадлен в поединке с чудовищем постструктурализма очень чётко понимает, что занимается филологией только в ожидании брачного сюжета. Интелелектуал-заложник собственного интеллекта Митчелл в духовных поисках не забывает о брачном сюжете, верней, брачный сюжет не забывает о нём. Леонард…
Ах, да. Леонард.
Переводчице выговор. Как вы вообще представляете маниакальную депрессию? Хотя встречался и вариант похлеще – депрессивный маньяк. Нет, тут уж либо-либо. Маниакально-депрессивный психоз или, как сейчас принято – биполярное расстройство тем и отличается, что нельзя быть на двух полюсах одновременно.
А начинается с гениально описанного Высоцким состояния «Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята». То есть действительно всё не так. Не так встаёшь, не так идёшь, не так лежишь. Ручку на стол не так кладёшь. Если не кладёшь, то тоже не так. И постепенно вокруг тебя встают нерушимые стены. Тоска. Та самая тоска тоскучая, сухота сухотучая, о которой русские заговоры: На поганом море доска, а на той доске сидит тоска, без рук, без ног, без глаз, а сама плачет, тоскует и горюет по ясных очах и по белому свету. А коль тошно и горько той тоске на той доске, столь бы было тошно и горько рабу Божию, тосковал бы да горевал, сохнул да плакал, не мог бы ни пить, ни есть, ни с кем слова говорить. Медленно, томительно карабкаться из каменной ямы, из чёрного логова, обрываться, падать, разбиваясь, снова лезть, аж кровь сочится из-под ногтей, снова падать… Пока не придёт огненная волна и не вынесет наверх. На те зияющие высоты, где человеческие лёгкие не дышат.
И зажгись в нем, в рабе Божием, ретивое сердце, горячая кровь, хоть и плоть и мочь, юность и ярость и все седмьдесять жил и седмьдесять составов...
Не всякий больной в «высокой» фазе – маньяк, но всякий, кто более-менее сохранен, подозревает о такой возможности. Если депрессивная фаза опасна тем, что вселяет предельное отвращение к происходящему, то опасность фазы маниакальной – в том, что происходящее нравится. И экзальтация не кажется нелепой, и возбуждение – искусственным, и желания – кощунственными. Расторможение, когда тебе прекрасно, но ничего от тебя не зависит, несёт тебя лиса за тёмные леса, а куда занесёт – вряд ли сама знает. В сцене с девочкой-подростком в лавке Евгенидес так передал этот взлёт, эту неестественную приподнятость, что хочется плакать. Непоправимое могло свершиться в любую секунду, а Леонард-то блаженствовал, в нём горело сердце, кипела кровь.
Горе на пустом месте – это цветочки. Ягодки – счастье на пустом месте.
Потому что от счастья не побежишь лечиться.
И если болезнь предполагает определённые награды, то лечение можно сравнить с химиотерапией при раке. Чтобы победить патологию, угнетается весь организм, и надеяться можно лишь на то, что последний окажется сильнее. К чему приведут эти упования в случае Леонарда?

Тоска, тоска.
Ты йди, тоска, во тёмные леса.
Там твои мяста.

Там твои мяста.

Как ни возьмусь за Евгенидиса, так каждая последующая книга хуже предыдущей.

Девственницы-самоубийцы были в целом норм, с интересной идеей, когда несколько сестёр будто образовывали собой единый организм, но оформленной в рамки невероятно скучного повествования.

Средний пол оказался не столько исповедью человека-гермафродита, сколько мерзковатой семейной сагой с рассматриванием грязного бельишка и кровосмесительными браками.

А порою очень грустны (или Свадебный сюжет , кому как нравится) - это вообще какой-то невероятно лютый треш с поехавшими персонажами.

Впрочем, я рада, что с Евгенидисом на этот раз покончено навсегда. Бог свидетель, я давала ему слишком много шансов.

Сюжет вертится вокруг студенточки филологического факультета в местном универе - Мадлен. Год на дворе 1982-й, сексуальная революция давно свершилась: в моде феминизм, гомосексуализм, анаша, беспорядочные половые связи и всякая прочая деконструкция. Начало романа, прерываемое пространными рассуждениями о Деррида и матримониальных сюжетах викторианских романов, было в целом достаточно интересным чтивом. Пока не началась свистопляска с ЛюБоВнЫмИ оТнОшЕнИяМи.

Понимаете ли, как популярная университетская давалка, Мадлен, переспав с кучей народа, находит себе двух парней, которым и будет выносить мозги в дальнейшем на протяжении нескольких лет кряду.
Знакомьтесь! Леонард - брутальный красавчик, шикарный любовник, умеющий стильно завязывать свои патлы банданой. И Митчелл (Грамматикус, ха-ха :'D), этакий ботан, совершенно бесхарактерный, да ещё и к тому же с кафедры теологии.

Оба имели неосторожность влюбиться по уши в Мадлен, чем та, ясное дело, пользуется в собственных интересах. За счёт Леонарда подымает свой ЧСВ, выполняя роль курицы-наседки (Леонард-то у нас психически нестабильный), но и Митчелла отпускать на волю не планирует (как-никак, запасной вариант с перспективами в случае чего). Это даже не похоже на любовный треугольник или вроде того. Никто никого не уважает, а следовательно, и не любит. Хотя, думаю, всем троим следовало бы вступить в полигамные сношения, да и не делать больше себе мозги. Тем паче, у Митчелла точно в наличии гомосексуальный опыт и куколдские фантазии.

Вот и всё, сюжета тут особо и нет. Повествование не линейное и состоит преимущественно из флешбэков, нанизанных на каркас бытовухи, типа "проснулся, умылся, сходил на работу".

Для меня чтение этой книги оказалось сущим мучением. Дело вовсе не в переводе или в авторском слоге (тут, к слову, всё более чем в порядке, признаюсь), а в самой сути содержания. Я ненавижу любовные романы. Особенно такие, где какая-то истеричка не может выбрать, с кем ей быть. С психом или с челом из френдзоны. Ответ: ни с кем!!! Меня невероятно бесит эта тупорылая легкомысленность и ветреность. Да, дело только во мне и в моём отношении в этим всем "любовным страдашкам", которые я считаю инфантильностью и блажью. Хуже всего, когда подобное происходит не на страницах зарубежного романчика, а в реальности. Ну, есть, увы, в природе подобные любители потрепать свои нервишки. Я не из их числа, увольте.

Университет был не похож на реальный мир

Считаю должным упомянуть два плюса по итогу прочитанного.
Первое. Цитатки тут и вправду хороши (привет, Ремарк).
Второе. Загорелась идеей почитать ещё каких-нибудь campus novel или университетских романов, по-нашему. Вроде Тайной истории и Обладать . Штош, удачи мне.

Ой, даже и не знаю, почему евгенидис назвал книгу именно так. Из-за увлечения главгерши женской георгианской литературой, что ли. В общем, это как-то странно и совершенно не в тему, собственно, с сюжетом. Потому что здесь совсем нет классического любовного треугольника, положенного на современность. На мой взгляд, во всяком случае.
Тут скорее об иллюзиях, о несбыточных мечтах, об осознании того, что не всегда и далеко не все желания сбываются, как бы сильно ни хотелось, как бы к этому не стремились, и о смирении, о принятии ситуации. К сожалению, или напротив, что ни делается, значит, так было нужно, так было суждено, даже если сначала или навсегда случается некое разочарование.
Не все мечты сбываются, и ничего страшного в этом в общем-то и нет.

Что раздражало в начале книги. Какие-то тонны каких-то малоинтересных мне писателей, львиную долю которых я никогда не стану читать. Но персы же типа учатся на кафедре английского и вообще языка. И евгенидис закидывает читателя всеми этими мутными чуваками.
Короче, я мужественно пропускала их фио сквозь себя, ибо не было ни малейшего желания узнать кто, что и пошто. Ну, епрст. Чувствуется, что сам он учился и варился в подобной среде. Нда. Слишком уж специфично оно, на любителя.

А в целом классика любовного жанра, на первый взгляд. Девушка и два парня. Причем, один прочно сидит во френдзоне. Второй - сексуально притягательный, но очень проблемный из-за серьезного заболевания. Девушка же любит трудности, не забывая активничать во френдзоне. Неистово ерзает на двух стульях, значит.
Что мне понравилось. При таких раскладах, никто из персов все же не выглядит унылой рабой любви. Они, конечно, страдают. В какие-то моменты даже сильно-сильно, но жизненные реалии, в конце концов, берут свое. И в них есть учеба, экзамены, дружба, романтические отношения с другими людьми. И отрезвление, принятие наступает не через десятки лет, прожитых бесплодно, а довольно-таки быстро.
На самом деле, можно только мечтать, чтобы розовые очки спадали с глаз настолько быстро. Потому что зачастую люди неистово цепляются за иллюзии, боясь принять неудобную, болезненную правду. Видимо, так срабатывает механизм самозащиты. Добровольный мазохизм все же не распространен массово.

И в конце концов каждый из персов получает совсем не то, о чем первоначально мечтал. Но не исключено, что как раз то, что нужно, что предопределено. И их пути, кажется, расходятся окончательно.
И, может быть, это все немного грустно. Но жизнь - все же не книга, где вершина мечты - это свадьба. Свадьба или разбитое сердце - это только начало. А не сбывшиеся мечты - вообще прекрасное продолжение любого сюжета. Это вам не какая-то точка, это многоточие, тире, скобки, новые предложения, новый поворот, загадочный туман на дороге. Это и есть настоящая жизнь. Нет, нет, мечты вовсе не должны сбываться. Честное слово, так было бы слишком скучно.

Насколько с первой страницы меня захватила книга Джеффри Евгенидис - Средний пол , настолько долго я не могла вчитаться в эту... Даже в какой-то момент решила, что не по Сеньке шапка, и надо было её читать, когда мне было 22, правда, тогда ещё этой книги не было... И тут сработал в пользу книге и моему мнению о Евгенидисе мой, во многих ситуациях дурацкий принцип дочитывать до конца...

Начало: сегодня выпускной. К Мадлен ( девочке из состоятельной семьи, но не без проблем, как связанных с родителями, так и в исполнении собственных тараканов) приезжают мама и папа, но ей немного не до торжества: жуткое похмелье, грязное парадно-выходное платье, и всё это последствия вчерашней вечеринки, на которой она обмывала-хоронила расставание с парнем. Ощущение полной неприкаянности и ненужности:

Может, рассказать родителям все, свернуться в клубок на заднем сиденье машины, и пускай они отвезут ее домой? Можно будет поселиться в своей бывшей спальне, где кровать, похожая на санки, и собственноручно выбранные обои. Можно стать старой девой, как Эмили Дикинсон, писать стихи, полные черточек и таланта, никогда не толстеть.

Далее штрихами, полуисториями, зарисовками - жизнь Мадлен с первого курса до выпуска и рассказ о её отношениях с наукой и двумя парнями, каждый из которых для неё важен. По части науки - чертовски всё скучно. Девочка "стала изучать английский язык и литературу по причине самой что ни на есть ясной и незатейливой — потому что любила читать." А окунувшись в университетскую интеллектуальную среду, потянулась к особо умным, записалась на семинар по семиотике, и дальше текст пестрит цитатами из Барта, Хандке и т.д. При этом сама Мадлен никак не проникнется их духом и постоянно именует себя дурой, да и ощущает ею же.

У Мадлен сложилось ощущение, что большинство специалистов по семиотической теории в детстве не пользовались всеобщей любовью: их травили или не обращали на них внимания, поэтому они направили свою неутихающую ярость на литературу. Им хотелось сбить спесь с автора.

Собственно, о Мадлен всё. Нет, дальше будут ещё её страдашки, метания между желанием учится дальше или жить спокойно, неопределённость в собственном отношении к Митчеллу и Леонарду, но мальчики вышли гораздо колоритнее.

Не скажу, что с середины книги сюжет поскакал семимильными шагами, его по-прежнему почти нет, но... Митчелл, парень греческого происхождения, давно и практически безнадёжно влюблённый в Мадлен, тяготеющий к мистике и религии, после учёбы отправляется в "большое путешествие". Европа глазами американца - чертовски интересные описания. Вот про Грецию, например:

Среди анархистов и поэтов с желтыми зубами в баре через улицу от их гостиницы, среди таксистов с горилльими шеями, возивших его по городу, и православных в сане священника, которых он видел на улицах и в дымных часовнях, Митчелл чувствовал себя американцем, как никогда в жизни.

Его посещения любых храмов, без разницы какой конфессии, его работа в госпитале матери Терезы в Индии, дорога - не только видимая, но путь, который он ищет в душе - очень здорово написано. Мадлен не выходит у него из головы, в каком состоянии бы он ни был: в возвышенном и почти экстатическом настроении в церкви (" Взволнованный, торжественный, он зажигал церковные свечи, всегда с одним и тем же неуместным желанием: чтобы Мадлен когда-нибудь как-нибудь стала его. Митчелл не верил, что свечи могут возыметь действие. Он был против просительных молитв."), обдолбанный или похмельный, уставший или полный сил. Мысленно он продолжает с ней дискутировать, не переставая её любить...

Наша «дружба» — на самом деле никакая не дружба, потому что все происходит на твоих условиях. Правила устанавливаешь ты, Мадлен. Решишь, что не хочешь разговаривать со мной три месяца, — мы не разговариваем. Потом решишь, что все-таки хочешь со мной разговаривать, потому что тебе надо родителей развлекать, — и пожалуйста, мы снова разговариваем. Мы друзья, когда ты хочешь дружить, а больше, чем друзьями, мы никогда не будем, потому что ты этого не хочешь. А мне приходится все это терпеть.

А в это время Мадлен выходит замуж за Леонарда Бэнкхеда - звезду курса, умного, общительного, популярного. Правда, к моменту их свадьбы он уже покинул все эти позиции, у него маниакальная депрессия.

Нервные парни были не во вкусе Мадлен. Если парень нервный, значит, у него есть причина нервничать. До этого момента Леонард казался скорее персонажем страдающим, чем нервным. Страдающий — это лучше.

И молодая жена получает "страдающего" по полной программе, не понимая, как придётся страдать и самой...Развитие болезни - небольшими кусками разбросанные по всему роману зарисовки, а потом и довольно плотный текст - показалось мне жутким, но увлекающим так, как редко получается написать у писателей, не имеющих отношения к психиатрии. Может, не очень достоверно с медицинской точки зрения, но как сюжетный ход - бесподобно. В четырёхлетнем возрасте, если у мальчика случалась "авария", ему на обед подавали её результат, с объяснением - ну тебе же это нравится, иначе бы ты не стал так делать, нет?

Хуже всего было то, что с течением времени эти воспоминания — то, как ты хранишь их в потайном ящичке в голове, время от времени доставая оттуда, чтобы покрутить в руках, — сделались чем-то вроде дорогих тебе вещей. В них — ключ к твоему несчастью. Они — свидетельство того, что жизнь несправедлива. Если в детстве тебе не везло, ты не знаешь о своей невезучести, пока не повзрослеешь. А потом только об этом и думаешь.

В подростковом возрасте - нервные срывы, травка, а мать, страдающая после развода, ничего не видит. Потом у мальчика как будто переключатель щёлкнул: буду самый крутой, если буду учиться лучше всех. Сказано - сделано, блестящий выпускник школы становится студентом.

Образ Леонарда-первокурсника, дающий о нем полное представление, был таков: парень, который приподнимает голову, чтобы прервать акт куннилингуса, ровно настолько, сколько понадобится, чтобы затянуться трубкой с марихуаной и правильно ответить на вопрос на семинаре.

Некоторое время в таком режиме - и

казалось, в голове у тебя происходит бурная вечеринка — вечеринка, во время которой ты, пьяный хозяин, не даешь никому уйти, хватаешь людей за шиворот со словами: «Да ладно тебе. Давай еще по одной!»

Мучительная "семейная жизнь", перемежаемая ремиссиями и обострениями - целый приключенческий роман. И Мадлен начинает всё чаще вспоминать Митчелла...

Единственный раз в жизни мне захотелось иметь друга — не подружку, не парня. Не считая нашей недавней размолвки, ты был мне именно таким другом. Я знаю, что тебе это счастья не принесло. Но мне было невероятно хорошо, и я всегда думала, что и ты в глубине души испытывал нечто похожее.

Слегка невнятная концовка, если немного подумать, - абсолютно закономерна...

А поговорить?

Если ваш молодой человек способен вместо секса просто лежать рядом с вами в постели и заинтересованно рассуждать на отвлеченные темы, задумайтесь, а не патология ли это? Обычный, то есть нормальный, юноша должен хранить свой внутренний мир при себе, и даже если глубина его переживаний превосходит Марианскую впадину, на деле он всегда косноязычен.
Вот такой практический вывод напрашивается после прочтения романа Джеффри Евгенидиса «А порою очень грустны».

Дальше...

В романе три главных героя, выпускники-бакалавры не слишком престижного университета. Мадлен – девушка, выбравшая своей специализацией английскую литературу, потому что с детства любит читать. Основу ее читательского опыта составляют викторианские романы, а в них ей интересен матримониальный сюжет в его развитии (кто кого любит, а на ком женится), сюда же можно приплести зарождение феминизма, но мне кажется, что это для Мадлен уже тяжеловато. По характеру барышня патриархальна, собрана и скучна. Следующий герой – Митчелл, американский полугрек, внутренне захваченный влюбленностью в Мадлен и поисками «своей» религии. Он изучает историю веры и, кажется, вполне в этом преуспевает. По крайней мере, в результате он получает приглашение поступить в богословскую школу, но вместо этого едет путешествовать по миру, чтобы в Индии попробовать себя добровольцем в приютах матери Терезы. Он как раз из тех нормальных парней, которые умеют сдерживать любые романтические и не очень порывы, в присутствии предмета своей страсти становятся на редкость неуклюжими и туповатыми, но нравятся родителям любимых девушек. Отсутствие способности связно выражать свои чувства приводит к полному непониманию между Митчеллом и Мадлен, в результате их матримониальный сюжет состоит из глупых недоговорок и странных поступков. Третий герой романа – Леонард. Вот он как раз способен разговаривать с девушками (и не только с ними) на любые темы, он живой в общении, интересный, увлекающийся, перспективный, умный, очаровательный, сексуальный, но… только в маниакальной стадии своего заболевания. Леонард страдает биполярным расстройством, вернее, живет с ним. Разумеется, способность разговаривать, столь редкая у сверстников Мадлен, немедленно очаровывает поклонницу Джейн Остин. Ведь с Леонардом она чувствует себя почти героиней любимых книг, которая вступает в остроумные словесные пикировки со своим возлюбленным. Но незнание природы застенчивых юношей-подростков здорово осложняет Мадлен жизнь и не дает возможности вовремя разглядеть в Леонарде просто больного человека, а в Митчелле неплохого партнера для брачного сюжета. Вот, собственно, и весь сюжет.

История Митчелла оставила меня равнодушной, это довольно скучно описанные бюджетные странствия по Европе и Азии, приправленные массой рассуждений о смысле жизни, религии и любви. В рассуждениях этих Митчелл представляется именно тем, кто он и есть, юный, неопытный, начитанный мальчик, ищущий «с кого бы сделать жизнь». Здесь автору плюс за точную передачу стандартного характера, банального, но очень распространенного. Так что, если юные девушки хотят знать, что может творится в головах их незадачливых кавалеров, когда они зевают или пьют пиво – роман Евгенидиса просто отличный словарь для перевода поведенческих паттернов в общедоступные слова. Что касается Мадлен, то она была мне интересна только в контексте отношений с Леонардом, а точнее с его болезнью, поскольку после того, как Мадлен узнает всю правду о перепадах настроения своего любимого, самого Леонарда она уже не видит. Она либо сопровождает его депрессию, либо боится очередного маниакального эпизода. При этом Мадлен вполне довольна своим положением рядом с Леонардом, поскольку оно дает ей почувствовать собственную нужность и жертвенность, что является одной из главных отличительных черт ее любимых героинь. Однако все это длится до тех пор, пока Мадлен не устает от романтического восприятия леонардовой болезни и не задается вопросом, а где же тут моя жизнь? Способна ли она на свою собственную жизнь или просто найдет себе другого партнера с более предсказуемым поведением, но которому тоже можно будет посвящать свои дни, остается загадкой. Лично мне кажется, что она создаст обычную американскую семью со своими радостями и огорчениями и будет в ней вполне органично смотреться.

А вот какой матримониальный сюжет меня действительно заинтересовал, так это отношения Леонарда и его маниакально-депрессивного психоза. Эта линия развивается по всем законам жанра. Сначала Леонард, уже знакомый со своей болезнью, не желает ее замечать. Можно сказать, он игнорирует ее знаки внимания на балу собственной юности, принимая их как должное, как взрывы работоспособности или периоды подавленного настроения, ну с кем не бывает. Но расстройство крайне настойчиво, оно умеет обратить на себя внимание и даже подпортить жизненные планы, ну ни дать ни взять, ревнивая барышня. И вот уже Леонард обнаруживает себя в клинике и приговор врачей звучит, словно речь священника. Теперь и в богатстве и бедности, и в болезни и в здравии… Его МДП – это его жизнь, он не лечится, а может только сдерживаться лекарственными методами, для чего нужно принятие болезни, личная дисциплина и терпение, как и в семейной жизни, вообще говоря. В какой-то степени с приходом болезни жизнь Леонарда даже обогащается, он учится рефлексии, наблюдению за собой, депрессия открывает ему глубины собственного сознания, а маниакальная стадия дарит ни с чем не сравнимые взрывы энергии во всех смыслах, в том числе и сексуальном. Однако, как и всякий насильно обвенчанный, Леонард бунтует против навязанного сожительства, он пытается отказываться от лекарств, сокращает дозы, экспериментирует. Но депрессия не прощает увиливание от супружеских обязанностей, она мстит жесточайшими приступами после нескольких дней маниакального взлета. К сожалению, Леонард оставлен жизнью один на один с непрошенной супругой, рядом с ним нет человека, который может понять всю тяжесть его положения, его метания, его попытки отделиться от болезни, указать ей место, которое она может занимать, раз уж все равно нужно как-то жить вместе. Такая задача не под силу слабой и не особо умной Мадлен. Она боится третьей лишней в браке с Леонардом, чувствует себя не только беспомощной, но и обманутой, обиженной, и может лишь призывать Леонарда потерпеть или взять себя в руки, что совершенно бессмысленно. При всей своей схематичности, сюжетная линия отношений Леонарда с его болезнью показалась мне наиболее правдивой и живой во всем романе, дающей много вопросов для размышлений. Прежде всего, это вопрос о способности принять болезнь близкого и научиться видеть за ее проявлениями самого человека. Причем это может касаться не только психического заболевания, но и физического. Также вопрос трезвой оценки собственных сил и возможностей, открытого взгляда на вещи. Если болезнь действительно есть, то с ней надо жить, а не отрицать ее проявлений и не надеяться на лучшее, что только усугубит положение, добавив к его тяжести груз несбывшихся надежд. А еще есть вопрос ответственности самого больного перед близкими ему людьми: что возможно перекладывать на их плечи, а что лучше оставлять только для профессионалов.

Еще роман Евгенидиса был мне интересен с точки зрения рассмотрения американской системы (вернее, по-моему, бессистемности) высшего образования. Я так поняла, что студенты в Штатах, выбирая себе определенную специализацию, могут после этого посещать самые разнообразные семинары, далеко выходящие за рамки изучаемого предмета. Так, Леонард, специализирующийся в биологии, слушает курс истории буддизма и сдает по нему экзамен. Интересно, в ущерб какому биологическому курсу это происходит? Мадлен посещает лекции по семиотике, просто потому, что там занимаются наиболее популярные студенты. В результате подобных вольностей и вкусовщины какие же получаются специалисты? А вот такие, как однокурсники Мадлен: одна барышня, желавшая быть актрисой, занимается недвижимостью в папенькиной фирме, Митчелл сбегает на край света, а, вернувшись, понимает, что ни в какую богословскую школу не пойдет, Леонард несколько месяцев подвизается в качестве лаборанта в биологическом институте, но дальнейшего пути не видит. Грустная картина, впрочем, как и весь роман.

Что хочется сказать в заключении? Я бы все-таки рекомендовала «А порою очень грустны» к прочтению. Медленному и печальному…

Однажды, когда я понял, что мне дозволено то, что запрещается другим детям, я спросил маму почему.
Она ответила: «Квентин, я больше волнуюсь, когда ты смотришь новости. Кино тебе не навредит».
В самую точку, Конни!

Как и с книгами, моя любовь к кинематографу началась в довольно раннем возрасте, пусть я никогда и не была его большим знатоком, во многом благодаря тому, что всегда тяготела к низким жанрам, не особо люблю интеллектуальное, авторское или какой-нибудь артхаус. Но тем не менее порой меня тянет узнать о нём немного больше, побыть больше чем просто зрителем, правда не так уж много именно книг по этой тематике меня привлекают. На эту же вышедшую относительно недавно я обратила внимание сразу, так как Тарантино люблю давно, ещё с моего первого знакомства с ним (и с Клуни кстати) в далёких 90-х в фильме Роберта Родригеса "От заката до рассвета", который до сих пор считаю одним из лучших фильмов про вампиров (но только не в отцензуренном переводе, это жуткое прилизанное убожество!). Так что было сразу решено читать, я даже особо не приглядывалась, биография это, история кино, кинокритика или ещё что-то, тем интереснее было открывать первую страницу. И по итогу я до сих пор не могу ответить, что именно это было, тут есть и автобиографические вставки, и критический разбор конкретных фильмов, и исторический экскурс в Голливуд 60-х, 70-х и 80-х годов прошлого века.

Наверное, если суммировать впечатления, то у меня было ощущение, что автор просто рассказывает о том, о чём хотел рассказать, чем хотел поделиться, не особо парясь насчёт структуры, жанра или тем паче языка (если вас корёжит нецензурная лексика, даже когда она максимально в тему, смело топайте мимо!) и мне очень зашла такая подача, я как будто слушала монолог интересного человека, с которым у меня, как оказалось, довольно много общего в плане общности взглядов. Например, мне было очень легко провести параллель с его кинодетством, в котором мама разрешала ему смотреть фильмы для взрослых, забив на рейтинги, меня тоже никто никогда в этом плане не контролировал, максимум говорили закрыть глаза на каких-то сценах, но это в основном касалось сексуального подтекста, а не жестокости. Так что любимый фильм детства у меня это трилогия Сэма Рейми "Зловещие мертвецы" о брутальном парне с бензопилой вместо руки, который пытается справиться с древним демоном и ожившими трупами своих друзей, да и тот же вышеупомянутый "От заката до рассвета" я впервые посмотрела лет в 9-10. Видимо, отсюда растут ноги у моей дикой нелюбви к цензуре во всех её проявлениях. Ещё большую связь с автором я почувствовала, когда он назвал, какой именно фильм среди всей той чернухи, что он смотрел, напугал и расстроил его больше всего. Та-дам! Это долбанный диснеевский "Бэмби", над которым я рыдала и в жизни не буду пересматривать! Также как и самой страшной книгой детства навсегда для меня останется далеко не Кинг, которого я поглощала также лет с 10, а "Белый Бим Чёрное ухо", как говорится, ноу комментс...

На примере самых впечатливших его фильмов, просмотренных в дешёвых кинотеатрах сначала вместе с матерью и её очередным бойфрендом, а потом и самостоятельно Тарантино отправляет читателя в увлекательное путешествие не только по миру кинематографа, но и в принципе по Америке тех лет, рассказывает, например, о расизме и как он влиял на снимаемые фильмы, как отразились на кинематографе движение хиппи или война во Вьетнаме, чего боялись среднестатистические американцы и как их страх проявлялся на плёнке. Это было очень захватывающе и интересно, несмотря на то, что большую часть этих фильмов я не видела, но о большинстве я слышала, что уже радует. Плюс опять же Тарантино не рассказывает о шедеврах мирового кинематографа, а о том, что лично мне ближе, поэтому, видимо, не мешают восприятию незнакомые мне имена сценаристов (кто вообще из зрителей в этом разбирается?), кинокритиков, да даже и актёров, режиссёров, кого-то знаю, о ком-то узнаю здесь, с таким подходом книга прочиталась крайне увлекательно и влёт, я давно не выписывала себе такое количество цитат, если честно, и теперь я очень надеюсь, что Тарантино не остановится лишь на одной части, а продолжит свои киноспекуляции рассказами о последующих десятилетиях.

Так что, если вы взялись читать эту книгу в надежде узнать что-нибудь о кино и теперь ваша голова кружится от незнакомых имён, – не отчаивайтесь, что-то в ней отложится.

Я бы хотела читать эту книгу бесконечно долго, удобно устроившись в тёплых объятиях закрученной психологической прозы. Но жажда развязки подстегивала любопытство, словно от решения героев зависело моё собственное восприятие жизни.

Три человека, три судьбы, три выбора. Наблюдать за каждым в отдельности интересно, а рассматривать их взаимодействие — увлекательно.

Мадлен, утонченная натура, живет в мире книг и не особо уверена в себе.

Митчелл верный и добрый друг, безуспешно балансирующий на грани порочности и целомудрия.

Их истории связаны, а будущее не определено. На дворе 80-е годы прошлого столетия, мир безумен, как и всегда, а приоритеты вчерашних выпускников колледжа ещё не расставлены. 

Интеллектуально и со вкусом автор преобразует судьбы героев на глазах читателя. Показывает путь становления личности, который у кого-то будет лежать через пол мира, а у кого-то — через саморазрушение.

Не удивляйтесь, если после прочтения почувствуете тоску или впадёте в задумчивость. Терпкое послевкусие повествования останется надолго и потребует нечто подобное.

Опять двадцать пять! Сколько Тоулза не читаю, никак не пойму, кто он. Ясно одно – Йель и Стэнфорд не пропьёшь. Но есть подозрение, что именно образование сослужило Тоулзу решающую службу. Человек, не знающий Достоевского, никогда не будет ему подражать. Но чем глубже ты погружаешься в Достоевского, тем больше у тебя шансов зарубить старушку. Примерно то же, кажется, произошло с Тоулзом – он так глубоко проник в американскую классику, что стал её продолжением, но скорее воспроизводящим, чем оригинальным. И если “Шоссе Линкольна” – это Сэлинджер, Стейнбек и сказочник Баум, то “Правила вежливости” – это Фицджеральд.

Роман раскрывает перед нами год жизни обитателей Нью-Йорка: от синих воротничков до old money – переплетения судеб и движения по классовой лестнице. Главная героиня (рассказчица) тут как бы и не главная (привет, Фицджеральд!). Она скорее свидетель судеб других персонажей – тех, кто всеми правдами и неправдами стремится в высокий мир “правил вежливости”, и тех, кто изо всех сил пытается избежать их лицемерия и удушливого влияния.

Большая часть романа медленная и довольно пресная с точки зрения драмы, но ближе к концу Тоулз добавляет перца, и роман обретает драматичность – становится понятно, к чему были все эти люди. Кстати, что у Тоулза выходит превосходно – это характеры. Он выписывает их такими колоритными, что они долго держатся в памяти. Как и общая атмосфера его книг.

Туолз пишет великолепно, но он не стремится к самобытности. Он умён и тонок, у него прекрасное чувство юмора, в нём ощущается благородство академического образования, но при чтении его романов возникает ощущение вторичности – словно он ещё раз, подражая тону классиков, повторяет уже сказанное. Да-да, всё уже было в “Симпсонах”, но речь не про то. Ведь одну и ту же мысль можно высказать по-разному. Тоулз же филигранно мимикрирует, лишая читателя возможности понять, кто он есть на самом деле... но взамен даря глоток добротной американской неоклассики.