Цитаты — стр. 4

После того как девушки заболели корью, у всех них стали большими клоками выпадать волосы, у Марии особенно, и в начале июля им пришлось обрить головы. Через день и Алексей сделал то же самое в знак поддержки. Пьер Жильяр зафиксировал в своём дневнике и на фотографии, как стоически они это приняли: "Выходя в парк, они обматывают головы шарфиками, уложенными так, чтобы это было незаметно. Только я собирался их сфотографировать, как по знаку Ольги Николаевны все они вдруг сняли головные уборы. Я запротестовал, но они настаивали, их очень веселила идея сфотографироваться в таком виде, им не терпелось посмотреть на удивленный вид возмущённых родителей".

15 апреля 1821 года Наполеон составил завещание. Оно начиналось так: «Я умираю в апостольской римской религииОн разделил состояние и имущество (в том числе много миллионов франков, на самом деле ему не принадлежавших) между своими родными, слугами и бывшими генералами. Так, 10 000 франков полагалось несостоявшемуся убийце Веллингтона [Мари-Андре-Николя] Кантийону, который, по словам Наполеона, «имел такое же право убить этого олигарха, как и тот отправить меня гибнуть на скалу Святой Елены», в лоне которой родился более пятидесяти лет назад. Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегах Сены, среди французского народа, так любимого мною»{толь же недостойны обвинения в адрес Лоу: «Я умираю преждевременно, убитый английской олигархией и ее палачом; английский народ не замедлит отомстить за меняаполеон объявил причиной «двух столь несчастных исходов вторжения во Францию» (в 1814 и 1815 годах) «измену Мармона, Ожеро, Талейрана и Лафайета» и прибавил (хотя в его искренности здесь можно усомниться): «Я им прощаю; пусть им также простит потомство Франции»В завещании Наполеона упомянут ряд вещей, ему не принадлежавших, например «будильник Фридриха II, взятый… в Потсдаме», и перечислено содержимое его бельевого шкафа, в том числе «6 рубашек, 6 платков, 6 галстуков, 6 полотенец, 6 пар шелковых чулок, 4 черных воротничка, 6 пар носков, 2 пары батистовых простыней, 2 наволочки, 4 куртки и 4 трико из белого кашемира, 2 халата, 2 пары ночных панталон, 1 пара подтяжек, 6 фланелевых жилетов, 4 кальсон, 6 пар гетр, 1 коробка с табакомолотой несессер для чистки зубов, оставленный у зубного врача» отходил королю Римскому. Верный своей привычке устраивать чужое счастье, Наполеон предписал сыну Бессьера жениться на дочери Дюрока, а Маршану – на вдове, сестре или дочери офицера или солдата Старой гвардииНаполеон и здесь отказался признать вину в гибели герцога Энгиенского, написав: «Так было необходимо для безопасности, интересов и чести французского народа… В подобных обстоятельствах я снова поступил бы так же»Он отписал «пару золотых застежек для башмаков» Жозефу, «маленькую золотую пару застежек для подвязок» – Люсьену и «золотую застежку для воротника» – ЖеромИзготовленные из его волос «браслеты с маленькими золотыми застежками» надлежало отослать «императрице Марии-Луизе, [его] матери, каждому из… братьев, сестрам, племянникам, племянницам, кардиналу [Фешу]», а «самый лучший – сыну». Слугам Наполеона по завещанию досталось больше, чем его родным (кроме короля Римского), хотя он и отметил: «Я всегда восхвалял мою дорогую супругу Марию-Луизу; до последних мгновений я сохранял к ней самые нежные чувства»Я благодарю мою добрую и прекрасную мать, кардинала [Феша], – писал Наполеон, – моих братьев и сестер Жозефа, Люсьена, Жерома, Полину, Каролину, Юлию [супругу Жозефа], Гортензию, Катарину [супругу Жерома], Евгения [Богарне] за интерес, сохраненный ими ко мне»

В июне 1817 года он заявил Малкольмам:

Я носил императорскую корону Франции, Железную корону Италии. Теперь же Англия дала мне еще больший и еще более великолепный, изношенный нашим Спасителем, терновый венец. Притеснения и всякое нанесенное мне оскорбление лишь увеличивают мою славу, и именно гонениям Англии я буду обязан ярчайшей частью моей славы

Казнь неаполитанскими Бурбонами Мюрата в Калабрии сначала вызвала ту же реакцию («Мюрат получил лишь то, чего заслуживал»), но, подумав, Наполеон признал: «Во всем виноват я. Мне следовало оставить его маршалом и не делать великим герцогом Бергским, тем более не делать его неаполитанским королем. Он спятил. Он был очень честолюбивым»

20 июля лорд Ливерпуль в письме министру иностранных дел лорду Каслри, который находился в Вене, изложил точку зрения правительства на этот вопрос:

Все мы целиком и полностью придерживаемся того мнения, что его заключение в этой стране не выход. Могут появиться премилые судебные решения, крайне стеснительные… Он немедленно, уже через нескольких месяцев, станет объектом любопытства и, возможно, сострадания, и обстоятельства его пребывания здесь или вообще в Европе в известной мере станут провоцировать брожение во Франции… Остров Святой Елены – вот место в мире, наилучшим образом подходящее для заключения такого человека… Условия чрезвычайно безопасные. Имеется лишь одно место… где могут пристать корабли, и у нас есть возможность не допустить нейтральные суда… В подобном месте и в таком отдалении любые интриги окажутся невозможными; о нем, оказавшемся столь далеко от европейского мира, вскоре забудут

Сам Мейтленд признал:

Может показаться удивительным, что английский офицер мог оказаться настроенным в пользу того, кто принес его стране столько несчастий. Однако он [Наполеон] до такой степени обладал умением нравиться, что мало кто сумел бы, как я, почти месяц сидеть с ним за одним столом и не почувствовать печали, сопутствующей сожалению о том, что человек столь многочисленных и удивительных достоинств, занимавший столь высокое место, низведен до положения, в котором я его увидел

Около полуночи 14 июля Наполеон написал письмо принцу-регенту: «Ваше королевское высочество! Являясь жертвой борьбы партий, раздирающей мою страну, и жертвой вражды ко мне великих держав Европы, я завершил свою политическую карьеру. Я, подобно Фемистоклу, пришел к очагу английского народа. Отдаю себя под защиту его законов, которой я прошу у вашего королевского высочества как наиболее могущественного, наиболее непоколебимого и наиболее великодушного из всех моих противников»

Французы! – объявил он. – Начиная войну за независимость Франции, я рассчитывал, что все национальные власти соединятся со мной в одном усилии, в одной воле, и имел основание надеяться на успех. Но обстоятельства, как вижу, изменились, и я приношу себя в жертву врагам отечества… Моя политическая жизнь кончена, и я объявляю моего сына императором французов под именем Наполеона II. Нынешние министры образуют временный государственный совет. Приглашаю палату установить, согласно закону, регентство. Все должны объединиться ради общественного спасения и сохранения независимого государства»

Когда Люсьен обвинил его в измене, Лафайет заявил: «Неужели вы забыли, что прах наших детей и наших братьев свидетельствует о нашей верности ему повсюду – и в песках Африки, и на берегах Гвадалквивира и Вислы, и в снежных пустынях Московии? За последние десять лет три миллиона французов лишились жизни ради одного человека, который и теперь еще намерен сражаться со всей Европой? Довольно! Мы достаточно сделали для него! Теперь долг повелевает нам спасать нашу родину