Цитаты — стр. 5

Отвлекаясь, необходимо заметить, что поисковый инстинкт – один из самых сильных инстинктов высокоразвитых млекопитающих – доставлял своему носителю не только массу неприятностей, но и много поводов для развлечения. Именно он гнал наиболее беспокойных особей с гипертрофическим развитием этого инстинкта открывать новые земли, проливы и горы, а особей менее озабоченных приводил к чтению детективов и выслушиванию сплетен, каковыми занятиями они расчесывали свой зуд до полного удовлетворения.

Анна не обратила внимания на то, что в ее отношении самец использовал слово «дорогая», прямо вытекающее из товарно-денежных отношений, поскольку так было принято – чтобы выказать человеку приязнь, его номинировали в условных единицах стоимости, правда, без указания конкретного числа и наименования валюты.

Половое размножение было величайшим приспособительным механизмом эволюции и заключалось в том, что тело детеныша строилось не просто на основании заложенной матерью программы – хитрость состояла в том, что программа составлялась из двух частей, это позволяло смешивать разные программы от разных носителей, то есть вносить в конструкцию величайшее разнообразие, варьировать морфологию и внутренние свойства тел.

Здесь совершенно необходимо прояснить, что означает слово «символизирует». Дело в том, что никакой реальной смысловой нагрузки данный термин не несёт, и в этом состоит сложность его понимания. Проще всего данный термин можно было бы определить так: символизм – это принудительное установление псевдосвязи между предметами и явлениями, которые никак не связаны между собой.

"Помню, когда мы наконец прорвали окружение", рассказывал потом Гриша дружкам по парилке уже после демобилизации, "и прибыли на место битвы с опозданием ровно на одни сутки, там только проститутки, которые шли за солдатами от самого Рима, сидели и плакали, потому что в жизни не видели такого количества мужского мяса вперемежку с конским в одном месте". Фрау ж его, Гришина, просила прощенья, стоя на коленях возле подоконника. Выла, как сука, у которой отбили кобеля товарки по стае, а злые люди впридачу выкололи глаза неизвестно за что. Григорий, ни слова не говоря, прибил ее гвоздями к полу, чтоб не дергалась, а сапогом выбил все зубы начисто. Штыком после щекотал ребра в волю, а на лбу написал тесаком - овчарка немецкая. И только после таких предварительных процедур взял ее, как говорится, медленно, но верно. Нежно даже, ласково, не муча, не увеча во время акта. Добрая была немочка, при всех делах, в теле такая дамочка. Аж через сорок лет - как вспомнит текут слюньки. Когда кончил, облил ее всю бензином и запалил нахер вместе с хатой. Она хохотала, он слышал, удаляясь от этих мест проклятых, орала, как бешанная тварь, ругалась на чисто русском мате с легким советским акцентом, будто и не стопроцентная арийка, а наша рязанская баба. Она стояла у него перед глазами и лузгала семечки - в разорванной, окровавленной блузке, домашних тапочках на босу ногу... не какая-нибудь шалава...
"C cоветским акцентом"

Рассеянно глядя вокруг, Анна шла по улице мимо жилищ, напоминающих огромные термитники…в этот момент ее окликнули.
– Анна! Боже мой, вот так встреча…
Эту воздушную волну модулировал вкусовым анализатором не очень высокий, но плотно сбитый самец среднего возраста с короткими и слегка кривоватыми ногами, что говорило о силе половой конституции. Его кличка была Вронский. Если Каренин – брачный партнер Анны – в последнее время совокуплялся с нею не чаще одного раза в месяц, то пышущий тестостероном Вронский мог осуществить до нескольких завершенных коитусов в сутки. Конечно, прямо Анна об этом не подумала, поскольку мыслила она лобными долями, а кривые и короткие ноги отметило ее подсознание, дав короткий, но неосознаваемый сигнал наверх: «качественный самец, радость, удовольствие».
Они пошли вместе вдоль Невского прешпекта, попеременно издавая колебания звуковой частоты, которые не несли особой смысловой нагрузки и лишь вербально прикрывали то, что против воли начинало зарождаться на химических фабриках их организмов.

Практически все половозрелые самцы города Петербурга были готовы скрещиваться практически с любыми опрятно выглядящими самками репродуктивного возраста. Однако их половые инстинкты до поры до времени сдерживались нервными импульсами коры головного мозга, и этот эволюционный стопорящий механизм назывался цивилизованностью

"А помнишь, как мы стрелки на часах с тобой переведем вперед под партой, и уже звонок! А если воскресенье к сумеркам и понедельник на носу, и никуда не деться - вернем на день назад, и так сидим, и смотрим друг на друга. И довольны. Довольны, дураки! Как будто правда больше понедельника не будет... А Воскресение всегда... Часы волшебные придворного кота Степана воскресят. Корабль нас дождется. Будет чай из лужи. Солнце. Лакричная карамель и сны"

На бортике песочницы котлеты. К чаю куличи. Из одуванчиков компот. Картошка из камней. И Шишин камни чистил, а девочка из тридцать третьей снизу их в ведре варила. И посыпала все укропом из травы. Поели супа, стали чай варить. Но чаю оказалось мало в ближней луже, и вместе к морю Черному пошли, под горкой.

"Но чтобы не было конца у моря, всего лишь нужно берег пруда заслонить под козырек рукой - всего лишь! Фокус покус! - чтоб морю не было конца. Чтоб не было окна - глаза закрыть. Чтоб завтра не было - всего лишь не проснуться. И всё-таки мне грустно стало, Саша, о том, что как же мир потом, один, без нас?"

Один мусульманин пришел к своей угасающей матери и спросил:
— Чем окупить могу все, что ты сделала для меня, матушка? Чем оплачу животворное молоко твое, бессонные ночи и проплаканные глаза?
— У меня есть давняя мечта, — отвечала мать. — Дни мои сочтены, а я никогда не была на Хадже. Возьми меня на плечо и ступай в Мекку. Да поможет тебе Аллах!
Добродетельный сын повиновался. За девять месяцев до Хаджа он посадил на плечо свою матушку и отправился на Святое Место. Дорога легла сквозь стиснутые зубы и пропиталась соленым потом. Волею Всемогущего остались позади пустыни и горы, ожоги морозов и зноя, секущие ветры и жало скорпиона. И когда, наконец, сын опустил перед Каабой иссохшее тело матери, он осмелился заговорить:
— Ну, теперь ты, матушка, довольна?
— И часа не окупил ты, сынок, из тех девяти месяцев, что я носила тебя под сердцем.
Мне всегда казалось, что на всей круглой земле один я знаю цену этим словам.
Проснулся я взрослым.