Лучшие книги Пьера Мишона

Пьера Мишона ценят прежде всего за богатейший французский язык, оригинальный выбор тем и персонажей, необычный способ описания как самых знаменитых, так и самых "мизерных" жизней. Всё это составляет уникальный, ни на что не похожий стиль Мишона, чей роман-рассказ-эссе (к какому жанру отнести произведения Мишона, критики ещё не определились) об Артюре Рембо открывает номер.

Ежемесячный литературно-художественный журнал "Иностранная литература", №11, 2012. - с. 3-57.

"Император Запада" (1989) - третье по счёту сочинение Мишона, и его можно расценить как самое загадочное, "трудное" и самое стилистически изысканное.

Действие происходит в 423 году нашего летоисчисления. Молодой римский военачальник Аэций, находящийся по долгу службы на острове Липари, близ действующего вулкана Стромболи, встречает старика, про которого знает, что он незадолго до того, как готы захватили и разграбили Рим, был связан с предводителем этих племён Аларихом и даже некоторое время, по настоянию последнего, занимал императорский трон.

«Вот они, все одиннадцать, слева направо: Бийо, Карно, Приёр, Приёр, Кутон, Робес пьер, Колло, Барер, Ленде, Сен-Жюст, Сент-Андре. Застывшие, неизменные. Комиссары. Великий Комитет Великого Террора. Четыре и три десятых метра на без малого три». Роман Пьера Мишона (р. 1945), удостоенный Большой премии Французской Академии, — история вымышленного художника, в юности беспечного подмастерья Джамбаттисты Тьеполо, а ныне поденщика эпохи Террора, создателя группового портрета Комитета общественного спасения во главе с Максимильеном Робеспьером. Шедевр Франсуа-Эли Корантена, двоякий козырь в трусливой игре противников Робеспьера, некогда вызванный к жизни политической грязью, парадоксальным образом приносит в будущее ощущение исторической грозы.

Конец зимы и начало 1984 года. Во Франции издательство «Галлимар» выпускает «Мизерные жизни». Не будучи ни собранием биографий, по сути, и ни автобиографией, ни сборником новелл, ни романом, эта книга подобно метеору грянула на литературной арене...

Родившись в 1945 в Крёзе, захолустном и культурно изолированном департаменте, Пьер Мишон потратил восемнадцать лет, чтобы написать «Мизерные жизни». Не то, чтобы он писал книгу целых восемнадцать лет, скорей все эти годы страдал от одиночества и мук творчества. Пока в нем не родился писатель, он буквально опускался на самое дно, постепенно разлагался, в результате, превращаясь, по его собственному признанию, чуть ни в клошара. Но он использовал шанс — первая же книга сделала его одним из крупнейших писателей Франции... Теперь, через двадцать с лишним лет, его книга уже стала литературной классикой. Она, как и ее автор, вошла в круг общеобязательного чтения... Ван Гог, Рембо, Бальзак, Фолкнер и прочие небожители, упомянутые в «Мизерных жизнях», становятся героями следующих книг... Книга «Королевское тело» вышла в 2002 году, став последним книжным изданием Пьера Мишона. В ней он рассуждает о нескольких великих писателях и литературных произведениях, но, опять-таки, обращаясь к собственной биографии...

Иоанн Барберо

Il a caresse des petits serpents tres doux; il parlait tou-jours. Le megot brulait son doigt; il a pris sa derniere bouffee. Le premier soleil Га frappe, il a chancele, s'est retenu a des robes fames, des poignees de menthe; il s'est souvenu de chairs de femmes, de regards d'enfants, du delire des innocents: tout cela parlait dans le chant des oiseaux; il est tombe a genoux dans la bouleversante signifiance du Verbe universel. Il a releve la tete, a remercie Quelqu'un, tout a pris sens, il est retombe mort.

This welcome volume brings to English-language readers two beautifully crafted works by the internationally acclaimed French author Pierre Michon. Populated by distant and little-known figures—Irish and French monks, saints, and scientists in Winter Mythologies; Benedictine monks in the Vendée region of France in Abbots—the tales frequently draw on obscure histories and other literary sources.

Michon brings his characters to life in spare, evocative prose. Each, in his or her own way, exemplifies a power of belief that brings about an achievement—or catastrophe—in the real world: monasteries are built upon impossibly muddy wastes, monks acquire the power of speech, lives are taken, books are written, saints are created on the flimsiest of evidence. Michon’s exploration in ancient archives has led him to the discovery of such often deluded figures and their deeds, and his own exceptional powers bestow upon them a renewed life on the written page. This in turn is an example of the power of belief, which for Michon is what makes literature itself possible. Winter Mythologies and Abbots are meant to be read slowly, to be savored, to be mined for the secrets Michon has to tell.

Les voilà, encore une fois : Billaud, Carnot, Prieur, Prieur, Couthon, Robespierre, Collot, Barère, Lindet, Saint-Just, Saint-André.

Nous connaissons tous le célèbre tableau des Onze où est représenté le Comité de salut public qui, en 1794, instaura le gouvernement révolutionnaire de l'an II et la politique dite de Terreur.

Mais qui fut le commanditaire de cette oeuvre ? À quelles conditions et à quelles fins fut-elle peinte par François-Élie Corentin, le « Tiepolo de la Terreur » ?

Mêlant histoire et fiction, Michon fait apparaître, avec la puissance d'évocation qu'on lui connaît, les personnages de cette « cène révolutionnaire », selon l'expression de Michelet qui, à son tour, devient l'un des protagonistes du drame.

Über die erhabene und lächerliche Berufung der Kunst

September 2001, Pierre Michons Mutter liegt im Sterben, der Sohn »betet« für sie: ein Villon-Gedicht, die Ballade der Gehenkten. Auch nach der Geburt seines Kindes hat er »gebetet«: ein Gedicht von Victor Hugo, Der Schlaf des Boas. Solche Verse, resümiert Michon in seinem autobiographisch erklärenden Essay Der Himmel ist ein sehr großer Mann, »… beruhigen die Leiche, helfen dem Kind, auf seinen Beinen zu stehen. Wahrscheinlich ist das die Funktion der Poesie.«

Auch in den weiteren Essays des Bandes geht es um nichts anderes als die ebenso erhabene wie lächerliche Berufung der Kunst. Michon schreibt über Samuel Beckett, Gustave Flaubert, Ibn Manglî, William Faulkner und eben über sich selbst – so pathetisch und sarkastisch, resolut und poetisch, wie nur er das kann.