Цитаты из книг — Евгений Кремчуков

Они запели хором, но слова, стеснённые гортанью, превращались В пернатый гомон, грай, трескучий гвалт (Уильям Батлер Йейтс)

Здесь нам – смотреть, здесь нам – слушать. Всякая история наполнена смыслами, как летний лес птицами. Но едва ли стоит пытаться услышать их все сразу.

Этот мир земной - отражённое в зеркале марево теней. Есть, но не скажешь, что есть. Нет, но не скажешь, что нет.

все сложилось именно так, как сложилось, потому что судьба, о которой ты думаешь, - совсем не то, что с тобой будет. Судьба тождественно равна тебе самому, всему, что с тобой было. Судьба всегда тебе по росту.

Борис Павлович немного струхнул - он не то чтобы боялся странных людей, говорящих полную белиберду, но странные люди, говорящие полную белиберду, вдобавок знающие его имя-отчество и номер телефона... Чуть тревожно.

Полный офлайн по нынешним временам означает отсутствие всякого нашего присутствия в мире, то есть виртуальную смерть.

У счастливых людей для разговора есть близкие сейчас, им нет никакой необходимости вести беседы с самим собой - через время или как угодно.

Не удивляемся же мы тому, что река течёт, что невидимый ветер кружит октябрьский лист, что звезда движется через ночь, ведомая законами небесной механики, что маленький человек – по каким-то здешним, земным, но не менее таинственным законам – появляется на свет из поцелуя и переплетённых пальцев.

В начале истории можно назваться любым из имён. Потом уже – да. Потом дело другое – там, конечно, придётся держаться избранного. Но в эти первые минуты перед нами ещё открыты все возможности: фигурки пока не расставлены, имена не даны, не проведены линии связей, – история только началась.

Полнота события возможна, только когда оно уже находится в прошедшем, когда оно совершенно совершено и невозвратимо, когда оно – утрачено

С легкой руки незрячего старикавизионера из волшебного Буэнос-Айреса принято считать, что историй, которые мы рассказываем, так или иначе всего четыре: об осажденном и обреченном городе, о странствии и возвращении домой, о поиске сокровища, о самоубийстве бога. Однако, осмелюсь сказать в примечание к Борхесу, мне известна…

Стрелка сценария перемещается и теперь указывает на Ершова. Он поначалу, похоже, отнекивается и разводит руками, но затем говорит, что котенок его, которого младший подобрал недели три назад на улице из жалости и которого на семейном совете решили назвать Спутником, пообвыкся и недавно взял в привычку приходить по утрам…

Сын - это настоящее. А внук - это будущее. Будущее без тебя, по крайней мере в большей своей части. 

Бабушка ушла очень рано, и теперь все те двери, конечно. навсегда уже затворены, и все ключи от них утеряны - а все-таки, случается, удаётся незримо увидеть, что оставлено за ними: вот и баб Нади уже нет, и Мити нет, а энергоинститут стоит, и в глубине она, бабушка, все так же моет полы в поточной аудитории, а внук сидит…

Слово, произнесенное нами, сделано оно артикуляцией и гортанью из невесомого воздуха; но иные слова оказываются крепче и тверже железа и камня. И воздух их, воздух той горечи, памяти, обиды долговечнее и камня, и металла, и пластика.

— И я не знаю теперь, не могу в себе разобраться. С одной стороны — вроде как совесть. Вроде как долг. С другой стороны — здравый смысл. Он реально тут с другой стороны, понимаешь? И как же мне быть, что делать? — спросил он. — А знаешь что, — сказала Соня, — будь так, как если бы вспоминаешь это все уже из будущего. Из…

Вот так и получается, что будущее наступило, только совсем не то. И продолжает наступать. Никак от нас не отвяжется. А мы, выходит, со своими когдатошними смешными идеалами сквозь него отступаем через это неуловимое и неумолимое время, умаляющее нас. — Отходим, но не сдаемся? Правильно? Значит, есть какой-то смысл?