5

Вы знаете, до "Ленинграда" я, карасиха-идеалистка, думала, что "отвисла челюсть" - это просто такое фигуральное выражение. Ничего подобного. Иногда она действительно отвисает. Я огорошена, смята, изрядно напугана. Сколько же талантов, сколько невероятных писателей втоптали в дерново-подзолистую почву, скольких вымарали из списка.
Рукописи горят. Что толковать, и печатные издания горят, беспомощно шевеля в мировом пожаре страницами. Но они прилетают обратно. На обугленных обложках, как на крыльях.
Михаил Козырев был сын кузнеца и почти закончил Политех. Выставили за политику. По большому счёту, он излагает "Ленинград" от своего лица - лица революционера-самоучки, рванувшего в нелегальную деятельность, как мальчишка в воду, очертя голову. Понятия не имею, как определить "Ленинград". Фантастика? Слишком уж реалистично. Социальная сатира? Слишком уж зловеще? Антиутопия? Слишком уж ... сбылось.

Через две недели меня не будет в живых. Стены моей тюрьмы крепки, законы государства строги, исполнители действуют с точностью и безжалостностью машины. У меня нет надежды ни на бегство, ни на помилование. Мне дана только двухнедельная отсрочка для того, чтобы я описал историю моего преступления.

Михаил Яковлевич предсказал вступительными строками себе судьбу. Донос на него [с наибольшей вероятностью] соорудил соавтор, и менее чем через месяц "русского Свифта" забили насмерть на допросе. Единственное, в чём ошибся создатель "Ленинграда" - отсрочки ему не дали.
Фабула бесхитростна: молодой партиец в 1913 году, пытаясь бежать из тюрьмы, притворяется мёртвым (по примеру Эдмона Дантеса) и просыпается... в гробу. Голодный, он выпрашивает хлеба Христа ради, но его докторальным тоном ставят в известность, что Христа отменили, и вообще, кто не работает, тот не ест.
Бунтарь угодил в 1950-й год, и за что боролся, на то и...
Похождения Напоровшегося нимало не инфернальны, стандартностью-то своей и нагоняют жуть. Квартирный вопрос, неподходящие знакомства, поиски работы, угрожающий брак по расчёту. Гротескных сцен всего две - преферанс, где вместо карт цитаты из классиков коммунизма, и богослужение с "Капиталом" на аналое под Интернационал, исполненный на глас шестый. Это не Город Солнца, не Мировое Государство, это наш Ленинград, наша Выборгская сторона, Лесной парк, и говорят здесь не на новоязе, не на надсате, а на обычном русском языке окраин, в котором Козырев знал толк. Он, кстати, сочинил несколько романсов, которые вошли в городской фольклор: "Называют меня некрасивою", "Эх, Андрюша,нам ли быть в печали"... Наверное, поэтому они все настоящие - от противненького Фетисова до очаровательной Маши-Мэри. Всяким там фам-фаталям вроде I-330 до Мэри, как до Луны. И горести у них знакомые: жилищные склоки, членские взносы... стукачи...
А управляет всей свистопляской не какой-нибудь там Благодетель, а такие же, как мы. И за следовательским столом сидит не какой-то преисподний О'Брайен, а самый обыкновенный гепеушник. Наверное, очень похожий на того, кто через пятнадцать лет забьёт Михаила Козырева до потери дыхания, а потом пойдёт зарплату получать.

Я глубоко благодарна Landnamabok за эту выдающуюся повесть, о самом существовании которой вряд ли узнала бы без флэшмоба 2011. Мне очень страшно, мне очень-очень страшно.