Year Of The Death Of Ricardo Reis

ISBN: 9781860465024

Год издания: 2018

Язык: Английский

Length: 384 pages
Dimensions: 196mm x 28mm x 130mm

Жанры:  Современная зарубежная литература

Теги:  1001 books you must read before you die, Португальская литература, Современная литература, Жозе сарамаго, Зарубежная литература, Лауреат Нобелевской премии по литературе, Португалия, Portuguese, Реализм, Вокруг светаВсе теги

Ферна́нду Анто́ниу Нуге́йра Песо́а (порт. Fernando António Nogueira Pessoa, 13 июня 1888 года, Лиссабон, Португалия — 30 ноября 1935 года, там же) — португальский поэт, прозаик, драматург, мыслитель-эссеист, лидер и неоспоримый авторитет в кружках столичного художественного авангарда эпохи, с годами из непризнанного одиночки ставший символом португальской словесности нового времени.
На основе биографии и произведений поэта написаны романы «Год смерти Рикардо Рейса» Жозе Сарамаго и «Три последних дня Фернандо Пессоа» Антонио Табукки. В 1996 году в Порту основан Университет Фернанду Песоа. (Wikipedia)

Е. В. Огнева

"ГОД СМЕРТИ РИКАРДО РЕЙСА" ЖОЗЕ САРАМАГО КАК РОМАН-СИНТЕЗ

(Филология в системе современного университетского образования. Материалы научной конференции 22-23 июня 2004 года. - Вып. 7. - М., 2004. - С. 199-203)

1980-е годы вошли в историю португальской прозы как годы поисков романного синтеза. В этом русле работали такие писатели, как Фернандо Намора, Урбано Таварес Родригес, Жозе Кардозо Пирес и будущий нобелевский лауреат Жозе Сарамаго. Последний в 1984 г. выпустил роман «Год смерти Рикардо Рейса», в котором синтез, целостность обретаются из воссоединения частей, на первый взгляд, саму идею синтеза опровергающих: здесь есть двойники и призраки, разноголосица эпох. Да и сама история кажется поначалу лишь сосуществованием различных текстов.
На самом деле замысел Сарамаго гораздо более многопланов и причудлив - уже в самом заглавии его романа мы сталкиваемся с двойной мистификацией. Дело в том, что Рикардо Рейс (португальский поэт, стихи которого были опубликованы посмертно в 1942 г.) в действительности никогда не существовал. На самом деле это был гетероним, «другое я» (точнее, одно из многих «других я») величайшего португальского поэта ХХ в. Фернандо Пессоа (1888-1935). И «года смерти Рикардо Рейса» сам Пессоа, умерший в 1935 г., для созданного им поэта придумать не успел. Так что гетероним «пережил» своего создателя. Вернее, история его жизни оставалась незавершенной, пока ее не дописал для нас в своей книге Жозе Сарамаго. Разворачивая перед нами картины последних месяцев жизни «призрачного» Рикардо Рейса, Сарамаго включает в число персонажей романа и его «создателя» - Фернандо Пессоа - продлевая для последнего возможность - уже после смерти! - общаться со своим гетеронимом и влиять на его судьбу. Развитие взаимоотношений Рикардо Рейса с его «прародителем» - одна из интереснейших тем, проходящих через весь роман. Так что, с одной стороны, слова, вынесенные в заглавие романа - химера, а с другой - неоспоримая реальность. Были же написаны и остались в истории литературы «Оды Рикардо Рейса», и 1936 год - бурный, лихорадочный, позорный и будничный - в истории Португалии тоже существовал.
Само заглавие романа - «Год смерти Рикардо Рейса» - задает определенный ракурс освещения грядущих в нем событий: когда на первых страницах романа Рикардо Рейс сходит на пристань в лиссабонском порту, мы уже знаем, что время его жизни жестко ограничено. Поэтому, хотя сам Рейс ведет себя как человек, который не знает об этом, для нас каждый его шаг, жест и слово приобретают особый смысл и трагическое значение, особую ценность и вес - это последние стихи, последние встречи, последние открытия. Любой поступок героя обретает статус экзистенциального выбора. Поневоле присутствует и еще один аспект восприятия событий, почти детективный и жутковатый, хотя и весьма увлекательный. Мы гадаем, как именно, от чего погибнет Рикардо Рейс? Играя с читателем, Сарамаго делает множество тонких обманных ходов.
Узнав о смерти Пессоа, Рейс возвращается на родину с намерением «занять пустующее место» в португальской поэзии, но, как ни странно, пишет свои стихи «в ящик стола», так что даже близкие ему женщины не догадываются, что этот суховатый врач - поэт. Он хочет жить только поэзией, но загипнотизирован происходящими событиями реальной жизни в стране и в мире. И - опять парадокс - не принимает в этой жизни деятельного участия, а только скользит по поверхности, не в силах отвести от нее глаз.
Рикардо Рейс привозит с собой в Лиссабон недочитанную книгу некоего Герберта Куэйна «Бог лабиринта» и на протяжении всего романа безуспешно пытается дочитать ее. Это изящно сделанный детектив, однако, каждый раз что-то отвлекает Рейса, и чтение продвигается медленно. Именно эту книгу Рикардо Рейс захватывает с собой на последней странице романа Сарамаго, уходя «в никуда», в смерть вместе со своим «создателем» Фернандо Пессоа. Жест вроде бы бессмысленный, ибо там, как предупреждает поэт, читать будет невозможно. «Избавлю мир хоть от одной загадки», - отвечает Рейс. Речь идет, конечно, не только о загадке, скрытой в детективном сюжете Куэйна. Дело в том, что сам Герберт Куэйн тоже не кто иной, как своего рода гетероним Хорхе Луиса Борхеса. Аргентинский писатель в 1941 г. создал рассказ «Анализ творчества Герберта Куэйна», где в числе прочих «подарил» вымышленному Куэйну детективный роман «Бог лабиринта» и свои собственные излюбленные художественные приемы - недостоверность разгадки, авторские умолчания, двусмысленность финала, которые насторожат вдумчивого читателя-интеллектуала и заставят его еще раз перечесть весь текст. Жозе Сарамаго выстраивает художественное здание своего романа так же. Рейс не доберется до финала «Бога лабиринта», но неискушенный читатель, даже слыхом не слыхивавший о гетеронимах Пессоа, добравшись до финала книги Сарамаго, насторожится, вспомнит весь текст и поймет, куда Пессоа уводит Рейса, как связаны их судьбы. А читатель-интеллектуал, знакомый с творчеством Борхеса, припомнит, что именно Герберту Куэйну Борхес припишет сюжет собственного рассказа «Круги руин», где герой в финале «с облегчением, с болью унижения, с ужасом» понимает, что сам он только «призрак, который видится во сне кому-то». (В сходной ситуации Рейс у Сарамаго испытал не ужас, а скорее облегчение). «Я - вымысел, живой до боли, сон, хотя мне чувствовать дано...», - писал Фернандо Пессоа, словно предвосхищая «прозрение» своего гетеронима в романе...
О «Боге лабиринта» известно лишь, что это роман о двух шахматистах и убийстве: ни Борхес, ни Сарамаго больше ничего не сообщают. Но и этого достаточно, чтобы возникли ассоциации со стихотворением Рикардо Рейса: «Я помню повесть давнюю, как некогда война сжигала Персию... А в этот страшный час два шахматиста играли в шахматы».
Скрытые, явные, видоизмененные и стилизованные цитаты и образы из этого стихотворения растворены в романе Сарамаго. Идет ли речь о мирном Лиссабоне, о воюющей ли Абиссинии, о соседней Испании - в тексте возникают отзвуки той старинной войны. Это стихотворение для Рейса - программное. Игроки, склонившиеся над шахматной доской, не просто настолько поглощены игрой, что не замечают вплотную подступающую к ним смерть. Они сознательно делают свой выбор, отворачиваясь от безобразия жизни, уходя с головой в чистое наслаждение и искусство игры - другую, свою собственную реальность. Рушится мир, текут реки крови «по стогнам городским», а игроки в персидском саду встречают смерть, самозабвенно глядя на доску... Как тут не вспомнить «последнего игрока в бисер» из стихотворения, внесенного Германом Гессе в приложение к его знаменитому роману! У Гессе в «Игре в бисер» старец на руинах опаленного мира упрямо перебирает бусинки, играя «всеми ценностями и смыслами» культуры - уже погибшей. У Рейса шахматисту так и не удается доиграть свою партию: в сад ворвется вражеский воин и занесет над ним саблю... У Сарамаго пальба по мятежным кораблям станет последним вторжением грозного и реального мира в мирок, который пытался построить и оградить от бурь Рикардо Рейс.
Этим житейским и политическим бурям нет места в его поэзии, основные темы которой - быстротечность человеческой жизни, красота уходящего мига, неумолимый ход времени. Подобно античным поэтам, поклонником творчества которых он является, Рейс уподобляет бескрайнее, необозримое время морской волне, что стирает следы человека на песке. И стоически приемлет свою судьбу, свое бессилие перед лицом вечности. Но в контексте романа Жозе Сарамаго эта философская позиция приобретает двоякое объяснение. Рейс-человек перед лицом агрессивной и пошлой действительности «защищается», возводя между миром и собой стену поэзии и философии... Или по-другому: Рейс-вымысел, сознавая химеричность своего существования, ищет аналогию и опору в мироощущении античных поэтов. Знает он правду о себе или не знает? Исходя из разных предположений на этот счет, можно прочитать роман по-разному, придавая различные оттенки интерпретации поступков и стихов Рикардо Рейса.
Его не оставляет равнодушным атмосфера 1936 года, и он вновь и вновь беспокойно «выглядывает» за стену придуманного им «персидского сада». Рейс у Сарамаго втянут помимо своей воли в водоворот португальской действительности, обречен присутствовать и сочувствовать, принимать и отвергать то, что происходит в жизни Лиссабона в 1936 году. Прежде всего он проходит искушение земной любовью - он, всю жизнь воспевавший идеальную деву. Кредо его поэзии - отказ от страсти, от всего, что потом вызовет сожаление. Ожидание неминуемой грядущей потери делает любовь бессмысленной, дорожить чем-то земным опасно. «Разъединим же руки, чтоб после тоской не томиться...», - вновь и вновь эта мысль звучит в лирике Рейса. «От любого усилья наши слабые руки сбережем...», - говорит он деве. «Ничего в руках не держи», - повторяет поэт самому себе. Образ пустых рук ассоциируется со свободой - свободой выбора и свободой от страданий, неизбежных, если чувства и обязательства привяжут человека к повседневной реальности.
Но с Рейсом это почти успевает произойти. В последние дни жизни ему не удается удержаться над схваткой. Его «горацианские» и монархические взгляды, которыми он так гордился, не могут больше играть роль своеобразного заслона между ним и жизнью, и, полный негодования и сочувствия, вымысел в полной мере становится человеком. Расстрел салазаровским правительством мятежных кораблей замыкает круг повествования: эти корабли стояли на рейде в день приезда Рейса в Лиссабон.
В книге скрупулезно воссоздается атмосфера времени, стиль ретро. Интерьеры гостиниц и ресторанов, машины, кинозвезды и театральные премьеры 1930-х... Популистские акции, вроде присутствия в зале настоящих рыбаков в народных костюмах на спектакле из рыбацкой жизни. Раздача бесплатных пайков - «гуманитарная акция» - в отделении местной газеты... Паломничество в Фатиму, ожидание чуда, которое так и не происходит... Но это «здесь и сейчас» португальской жизни 1936 года, ее живой колорит - не только мастерски выполненная стилизация, фон для духовной одиссеи главного героя, а еще и своеобразная ступенька в будущее, которая закладывается на наших глазах. Происходящее увидено «тогда» - Рейсом и «из перспективы» - всеведущим повествователем.
Голос этого повествователя, некого собирательного «мы», становится основой художественной ткани романа. Границы этого «мы» зыбки и переменчивы. Оно может подразумевать «мы с вами, читатель», «мы с героем», «мы - португальцы», «мы, люди этого поколения». Иногда акцент смещается в рамках одной фразы, создавая эффект разноголосицы, корректируя интонацию. А в зависимости от того, какую маску на данный момент выбирает неуловимый повествователь, читатель угадывает интонацию: в нем то ирония, то горечь. То покаяние, то мудрое терпение... Важно лишь не пропустить этот момент. Уловить переходы, распознать тонкую иронию там, где кончается народная мудрость и начинается массовый самогипноз в эпоху нарождающегося фашизма.
Создавая пастиши и стилизации, растворяя в тексте романа образы и цитаты из Пессоа и Камоэнса, Сарамаго показал, что в искусстве интертекстуальной игры ему мало равных. Сопрягая «гиперкультурный» текст с языком масс-медиа, он воистину ощущает себя в своей стихии и оживляет подшивку газет за 1936 год, усложняя контекст. Смысл стихотворной цитаты, попавшей в новое «поле», корректируется рядом стоящими элементами, будь то газетные клише, будь то диалог поэта с его созданием, «угаданный» Сарамаго.
По словам самого Сарамаго, «одному подавай всеобъемлющие идеи, панораму и перспективу, эпическую монументальность исторического полотна, а другой предпочитает стилистическую изощренность противоборствующих интонаций: нам ли не знать, что на всех не угодишь». Однако в его романе как раз стилистическая изощренность не становится самоцелью, все подчинено «идее», «панораме» и «перспективе», и культура неотторжима от истории.
Все это в совокупности и создает роман-синтез, ставший своего рода эмблемой португальской прозы этого периода.

Независимая премия зарубежной литературы / Independent Foreign Fiction Prize, 1993