Рецензии — стр. 3

Увы, мне так и не удалось определиться со своими впечатлениями на счет этой книги. Я совершенно не поняла о чем она, какую идею автор вложил в свое произведения, что он хотел донести до читателя. Для меня это осталось тайной за семью печатями. Я не понимала героев этой книги, особо таинственным для меня казался христианин (только сейчас поняла, что рассказчик так и остался безымянным). Не смотря на то, что Ходжа не был рассказчиком, что он другой веры, он понятнее. Его игры в описание страхов, это, как мне показалось, возможность уговорить себя, что он лучше собственной "копии", он вообще любит ставить себя выше, его стремления самоутвердиться, узнать что-то новое. А вот итальянец был каким-то зеркалом, которое криво отражало своего "близнеца". В дальнейшем, ближе к концу романа, они "поменялись" местами. Итальянец с каждой страницей все больше походил на молодого Ходжу, а тот на итальянца. И в конце-концов, это привело к закономерному результату.
Я не могу сказать: понравилась ли мне эта книга или нет. Я смогла понять лишь немногое из того, что (как мне кажется) хотел донести до нас автор. Это в силу возраста и жизненного опыта, вероисповедания и воспитания не знаю. А может я просто напридумывала эти дополнительные смыслы, а их там и в помине нет (это как желтое(?) платье на Наташе Ростовой)). Не знаю... Может лет через 10 рискну перечитать эту небольшую книгу, и я смогу понять чуть больше?

Действие происходит примерно в 17 веке. По сюжету итальянец попадает в плен к туркам, становится рабом, проходит разные круги ада, отказывается сменить веру и встречает своего турецкого "брата-близнеца" и они начинают взаимодействовать, чтобы удовлетворить султана, да и собствнные потребности познания. Итальянец учит турка быть итальянцем, и наоборот. Два человека, тянущихся к познанию не так уж и далеки.  Они и две отдельные личности и одно целое. Можно уловить отсылку не только на противоречия и единство двух людей, противоречия хозяина и раба, но и на взаимодействие Европы и Азии. И как личности могут поменяться местами, так и Европа может позаимствовать, что-то у Азии и наоборот. В конце концов слышал версию, что абсолютизм как концепцию европейцы позаиствовали у турок. Сюжета тут особо, можно сказать, и нет, но философия заимодействия разных противоположностей. Без бутылки Гегеля читать можно. Но и с ним хуже не будет.

Необычное, завораживающее, и вместе с тем почему-то очень щемящее произведение, которое, к сожалению, до сих пор не издано отдельной книгой.
Главный герой Феликс Вентура живёт в одном из ангольских городов. Он альбинос, поэтому от жаркого африканского солнца он предпочитает прятаться в своём доме, полном книг и воспоминаний... А может, главный герой вовсе и не он, а рассказчик, ведь это было бы намного логичнее. Вот только в качестве рассказчика у автора выступает ... геккон. Да, маленький геккон, который родился и вырос в доме, где живёт Феликс. Большую часть дня геккон спит, ведь ему, как и хозяину дома, неприятен солнечный свет, но порой он сидит, прижавшись мордочкой к оконному стеклу, созерцая двор и размышляя.

Сад ограждает высокая стена. Верх стены усеян разноцветными бутылочными осколками, закрепленными цементом. С того места, откуда я веду наблюдение, они напоминают зубы. Это жуткое приспособление не мешает мальчишкам время от времени перелезать через ограду и воровать авокадо, мушмулу и папайю. Они кладут на стену доску, а затем подтягиваются. На мой взгляд, слишком уж рискованное предприятие ради столь ничтожного результата. Вероятно, они идут на это не для того, чтобы полакомиться фруктами. Думаю, они делают это ради риска. Возможно, завтра риск будет иметь для них привкус мушмулы.
В этой стране хватает работы саперам. Еще вчера я смотрел по телевизору репортаж об обезвреживании мин. Руководитель какой-то неправительственной организации сетовал на отсутствие точных данных. Никто не знает наверняка, сколько мин было зарыто в землю Анголы. От десяти до двадцати миллионов. Возможно, мин больше, чем ангольцев. Предположим, кто-то из этих мальчишек станет сапером. Всякий раз, когда он будет прочесывать минное поле, во рту будет возникать вкус мушмулы. Однажды он неизбежно столкнется с вопросом, который задаст ему со смесью любопытства и ужаса иностранный журналист:
— О чем вы думаете, пока обезвреживаете мину?
И мальчишка, которым он останется где-то в глубине души, с улыбкой ответит:
— О мушмуле, отец.

Вентура ведёт уединённую жизнь, по вечерам беседуя с гекконом. "Беседуя" - значит рассказывая тому разные истории и временами слушая негромкое хихиканье, которое его собеседник издаёт (ведь это единственный звук, на который геккон способен). А по ночам им обоим снятся сны.
Феликс во сне ведёт долгие диалоги с гекконом, который в стране грёз обретает человеческий вид и становится интересным, начитанным собеседником с богатым прошлым. Сны о своей прежней жизни, том времени, когда он был человеком, видит и геккон.

У Феликса очень необычная работа: он продаёт людям прошлое. На его визитке так и написано: «Подари своим детям лучшее прошлое». Да, да, это весьма востребованный товар.

К нему обращаются, объяснил он, разные люди, новая буржуазия. Предприниматели, министры, плантаторы, торговцы алмазами, генералы, в общем, люди с обеспеченным будущим. Этим людям не хватает приличного прошлого, родовитых предков, пергаментов. Одним словом, имени, которое свидетельствовало бы о благородстве происхождения и воспитании. Он продает им совершенно новое прошлое. Вычерчивает генеалогическое дерево. Прилагает к этому фотографии дедов и прадедов, персон по виду утонченных, дам прежних времен.

Ещё он пишет книги, которые в будущем "выйдут из-под пера" известных политиков - тех самых людей, кого он обеспечивал именитыми предками. Ничего предосудительного ни Феликс, ни его заказчики в этом не видят, ведь не напишешь же в своих мемуарах, что состояние своё ты заработал тем, что открыл когда-то в Париже "агентство по оказанию магических и колдовских услуг", пользуясь своей экзотической внешностью и умением "вешать лапшу на уши" скучающим дамочкам. Будет гораздо лучше, если в автобиографии, придуманной Феликсом, пойдёт речь не о об этом сомнительном заведении, а о медицинской клинике, использовавшей африканские народные методы лечения и спасшей десятки жизней.

Но однажды в доме Феликса появляется человек, который просит его не только о новом прошлом, но и о документах, по которым он смог бы жить дальше. Вначале Вентура в ужасе отказывает ему ("я не фальсификатор!"), но потом, представив себе, сколько новых книг он сможет купить на заработанные от этой сделки деньги, соглашается. Позже, к своему ужасу, он замечает, что его новый знакомый слишком рьяно вживается в роль, придуманную для него Вентурой: у него даже появляется акцент тех мест, откуда он якобы родом. А сам Феликс тем временем знакомится с очаровательной девушкой, которая очень нравится и ему, и геккону. К тому времени геккон уже обзаводится именем: зовут его Евлалий, что в переводе с греческого означает «складно говорящий».

Феликс вздрогнул:
— Мне снятся сны, — сказал он. — Иногда мне снятся несколько странные сны. Сегодня ночью мне приснился он…
И показал на меня. Я так и обмер. В испуге бросился наутек, чтобы спрятаться в щели, под потолком. Анжела Лусия вскрикнула, со столь свойственной ей детской непосредственностью:
— Геккон?! Какая прелесть!
— Это не просто геккон. Он живет здесь, в доме, уже не один год. Во сне у него облик человека, крупного мужчины, лицо которого к тому же мне не кажется незнакомым. Мы сидели в кафе и разговаривали…
— Бог дал нам сны, чтобы мы могли увидеть другую сторону, — сказала Анжела Лусия. — Чтобы разговаривать с нашими предками. Чтобы разговаривать с Богом. Случается, и с гекконами.
— Ты в это не веришь!
— Верю-верю. Верю в весьма странные вещи, мой дорогой. Если бы ты знал, во что я верю, ты бы посмотрел на меня так, словно я одна представляю собой огромный цирк чудовищ. Так о чем вы беседовали, ты и геккон?

Читая этот роман (он совсем небольшой), я всё думала, с чем бы его можно сравнить. На ум почему-то приходил напиток из какого-нибудь экзотического фрукта, не похожий ни на что, к чему успел привыкнуть, то, что хочется смаковать и пить небольшими глотками. А потом, не поверив своим глазам, в самом тексте я наткнулась на описание, полностью соответствующее моим ощущениям.

Я с недоверием попробовал сок. Оказался вкусный, кислый и в то же время сладкий, очень свежий, его запах был способен наполнить светом даже самую мрачную душу.

Так и "Продавец прошлого", за чтение которого я бралась с небольшой опаской, наполнил мою душу светом, теплом и тихой музыкой.

P.S. А наш маленький рассказчик выглядит примерно так. :)

Роман - словно глоток свежего воздуха. Пасторальная симфония в норвежских реалиях.

Произведение о взаимоотношениях отца и сына, о преодолении прошлого, преодолении вины и обиды. Повествование перемежается частыми не менее увлекательными лиричными флэшбеками о юности Тронда (героя), военных годах. Сцена прикосновения героя к телу матери Юна воскресила нежность и чувственность собственных лет взросления. Подростком, помнится, тоже любил женщин постарше. Боязнь проживания чужой жизни. Но за всеми этими страхами, не отпускающими пятьдесят лет, уже немолодой герой забыл, что сам является отцом. Убежал от семьи и города в провинцию, не оставив контактов и не поставив у себя хоть какого-то средства связи.

Самое интересное в романе последний аккорд. Дочь нашла своего отца самостоятельно, но отчего не сделал то же самое Тронд? Отец не связывался, не приезжал, бросил семью - обидно, да. Но можно было связаться самому, поставить наконец все точки над "i". Герою в этом плане было даже проще, ведь место, где жил отец известно.

ты сам решаешь, когда тебе станет больно

Не стоит совершать ошибок длиной в жизнь, ведь будет мучительно больно за прожитые годы.

Роман маст рид, а творчеству Петтерсона - зеленый свет.

P.S. Приятно, когда в романе цитируют любимых художников. На сколько я понял это:

"— Это не моя жизнь! — и заплакал, потому что всегда знал, что этот день однажды настанет, и я понял, что больше всего на свете я боюсь стать мужчиной с картины Магритта, тем самым, который смотрится в и упирается взглядом в собственный затылок, опять и опять"

отсылка к картине "Запрещенное изображение" (Портрет Эдварда Джеймса), 1937 года.

Кстати, книга на картине - "Повесть о приключениях Артура Гордона Пима" Эдгара По, похоже весьма загадочное произведение.

ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!! ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!! ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!! ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!!

«Как мне усвоить Ваш прием красивый? – Он кроется в невольности порыва…»

-- эти строки из Фауста невольно всплывают в моей памяти, когда я обращаюсь к роману «Бессмертие» Милана Кундеры.

Жест, нечаянно произведенный рукой пожилой дамы, как будто был воплощением Самой Женственности… И в воображении восхищенного писателя возник образ Аньес -- героини его будущего романа.

Для меня «Бессмертие», несмотря на множество затронутых тем, это в первую очередь роман-размышление о любви.

***

«Аньес сказала:
Если я кого-то люблю, то хочу для него только хорошего. <…> В любви самое главное тот, кого мы любим. Речь о нем и ни о чем более. И я спрашиваю, что значит любовь для того, кто не способен ничего видеть, кроме самого себя. Иначе говоря, что понимает под словом «любовь» абсолютно эгоцентричная женщина.
— Спрашивать, что такое любовь, не имеет никакого смысла, моя дорогая сестра, — сказала Лора. — Ты либо испытала любовь, либо не испытала. Любовь — это любовь, и ничего больше о ней не скажешь. Это крылья, которые бьются в моей груди и толкают меня к поступкам, кажущимся тебе безрассудными. И это именно то, чего с тобой никогда не бывало. <…> Я тебя знаю, моя дорогая сестра: ты всю жизнь живешь по другую сторону любви. Совершенно по другую. За пределами любви.»

Перед нами две сестры: старшая, Аньес, и младшая, Лора. И между ними – муж Аньес Поль. Где-то в стороне – Бернар, любовник Лоры, не выдержавший ее назойливости и давления и разорвавший с ней связь. И совсем далеко, за пределами этого треугольника – тайна Аньес, ее любовник Рубенс.

Они такие разные, эти сестры!

В то время как эгоцентристка Лора всеми способами стремится заявить о своей персоне, занять лидирующие позиции, Аньес – как не от мира сего: интровертка, всеми помыслами жаждущая уединения, болезненно реагирующая на любой человеческий изъян – будь то телесный или же духовный. Она подобна душе, зажатой в тисках грубой реальности, -- рвущейся наружу, стремящейся возвратиться назад, к своим истокам, каковым является даже не Творец, а Нечто Изначальное, Сущее…

«Жить – в этом нет никакого счастья. Жить: нести свое больное «я» по миру.
Но быть, быть – это счастье. Быть: обратиться в водоем, в каменный бассейн, в который, словно теплый дождь, ниспадает Вселенная», --

в этих словах – жизненное кредо Аньес.

Такие, как она, становятся отшельниками, уходят в монастырь или же избирают другой способ ухода вплоть до суицида, как та девушка, что, сидя на шоссе в ожидании своей смерти, стала причиной гибели многих людей, попавших из-за нее в автокатастрофу.

«Как жить в мире, с которым ты не согласна? Как жить с людьми, если ни их страдания, ни их радости не считаешь своими? Если знаешь, что ты чужая среди них?»

Что же привело ее к такому выводу? Автор не вникает глубоко в обстоятельства жизни Аньес, но некоторые моменты позволяют догадываться о причинах ее пессимизма: одинокое субботнее пробуждение в постели, покинутой уехавшим спозаранку с дружескими визитами мужем (кстати, добрым и отзывчивым, и вроде бы искренне любящим Аньес), непонимание и отстраненность дочери, назойливость и эгоизм младшей сестры, врывающейся бесцеремонно в их мирное с Полем существование… И непрестанно возникающие мысли о бесцельности и тщете земного существования, о той череде случайностей, которыми предопределена судьба человека и которые, в итоге, становятся его крестом… Как, например, Лора, сестра Аньес: «…такая же случайность, как форма ее ушей. Она не выбрала себе ни сестру, ни форму ушей».

***
Единственным человеком, с кем ее душа воспаряла ввысь, обретала крылья, был отец. С его уходом мир для Аньес поблек и помутнел – из него ушла духовность, ушла красота, ушла поэзия. И в мире, лишенном понятия о прекрасном, стало так неуютно Аньес! Ни с кем другим – ни с мужем, ни с любовником, ни с дочерью (не говоря уж о сестре Лоре) Аньес не испытала того сладостного духовного единения, как с отцом. Отец ввел ее в мир прекрасного, в мир поэзии: как радостно они когда-то декламировали стихи великого Гете во время лесных прогулок, каким удивительным светом озаряли эти стихи все вокруг! Поэзия позволяла увидеть мир как величайшую тайну, как совокупность знаков и символов, несущих весть о Сущем …
Поэзия помогала смириться с безучастием Творца, который, по философскому рассуждению отца, создав этот мир, покинул его, бросил людей на произвол заложенной им в Космический Компьютер программы (отец никогда не называл Бога Богом, а только Творцом, ставя Ему в заслугу лишь Акт Творения). Поэзия, в конце-концов, заменила отцу, а вместе с ним и Аньес, Бога… И не молитву, а стихи великого Гете произносил отец почти безжизненными губами накануне своей смерти, и эти стихи озаряли ему путь в Мир Иной.

***
А теперь «Аньес едет по тихой дороге и отвечает себе: любовь или монастырь. Любовь или монастырь: два способа, как отринуть Божий компьютер, как увернуться от него.»

Без сомненья, Аньес находится на грани нервного срыва. Фактически она почти готова к самоубийству, и только возникшая внезапно счастливая возможность легально, без объяснений, уйти от житейской суеты и поселиться в Швейцарии на лоне природы удерживает ее от этого шага. Интересно, как бы сложилась ее судьба, если бы не роковая случайность, оборвавшая и так висящую на волоске жизнь Аньес?

И все же, при всей моей симпатии и сочувствии, Аньес вызывает недоумение своим прямо-таки зашкаливающим неприятием окружающего мира. От нее веет каким-то неземным холодом. Она отвергает социум, не считая себя принадлежащей к нему, как существо более высокого порядка, случайно угодившее в сети грубой земной реальности. Ее раздражают вплоть до ненависти люди: их глупость, пошлость, хамство, лицемерие. Она пытается обуздать это чувство, прекрасно понимая, что оно наносит ущерб психике, и, как моральная компенсация, ей на ум приходят слова, высокомерные и презрительные: «… я не могу их [людей] ненавидеть, потому что я не связана с ними; у меня с ними нет ничего общего».

Когда же становится совсем невмоготу, когда гул проносящихся по мостовой машин в разгар июльской жары заглушает музыку Баха, льющуюся из открытого окна, Аньес закрывает уши ладонями, чтобы укрыться от этой какофонии, от этого жестокого попирания Красоты и Гармонии. И вновь, в попытке обрести душевное спокойствие и хоть какую-то опору, она мысленно утешает себя обещанием:

«Когда в конце концов натиск этого уродства станет совсем невыносимым, она купит в цветочном магазине незабудку, одну-единственную незабудку, хрупкий стебелек с миниатюрным голубым венцом, выйдет с нею на улицу и будет держать перед собой, судорожно впиваясь в неё взглядом, чтобы видеть лишь эту единственную прекрасную голубую точку, чтобы видеть её, как то последнее, что ей хочется оставить для себя и своих глаз от мира, который перестала любить. Пройдет она с цветком по улицам Парижа, люди начнут узнавать её, дети - бегать за ней, смеяться и бросать в неё чем попало, и весь Париж будет говорить: безумная с незабудкой...»

***
Готическая девственница – такой видится Аньес одному из персонажей романа, художнику Рубенсу, получившему это прозвище еще в детстве от школьных товарищей за то, что он рисовал очень смешные карикатуры на учителей. Рубенс и в самом деле талантлив, но в мире, лишенном понятия о прекрасном, он не находит применения своему дару и зарабатывает на жизнь торговлей картин. Средством постижения тайн бытия он избирает чувственный путь, эротику, дабы через многообразие сексуального опыта почувствовать вкус жизни, постичь ее глубины. И вот появляется Аньес – эпизод, как и многие другие женщины до нее в богатой любовными похождениями биографии Рубенса. Художник даже не может вспомнить ее имени (когда-то, в молодости, они были мимолетно знакомы). Да оно ему и не нужно!

Она – Лютнистка, такое имя придумал для нее художник, поскольку она «нежна, как лютня». «Лютнистка из оркестра ангелов»… В ней удивительным образом сочетаются чувственность и целомудрие, эротизм и стыдливость, скромность и раскованность, делая ее необыкновенно привлекательной и волнующей для художника. И этот ее взгляд, устремленный куда-то вдаль, как будто ей дано видеть то, что недоступно другим…

Только с Аньес Рубенс ощутил гармонию отношений, и только благодаря ей утвердился в «старой морализаторской истине, что сексуальные отношения не имеют смысла без любви».

Она так и ушла, не понятая никем, да и для себя самой осталась загадкой. Которую, впрочем, и не пыталась разгадать. И все же: как воспринимать Аньес? Как женщину с удивительно тонкой психической организацией или же как слегка душевнобольную? Впрочем, одно не исключает другого. Скорее всего, даже дополняет. И самое приемлемое объяснение: Аньес -- фантазия автора (не лишенная, впрочем, черт реальной, живой женщины), Поэзия, задыхающаяся в мире, утратившем понятие о Прекрасном, и рвущаяся к своим Истокам…

***
Можно, конечно, рассуждать об Аньес как о несостоявшейся жене и матери, – ведь при всей видимости благополучия «их совместная жизнь с Полем основана лишь на иллюзии любви, иллюзии, которую оба заботливо пестуют и оберегают». Не сложились у нее отношения и с дочерью, которая больше привязана к отцу, нежели к матери. Пыталась ли Аньес как-то воздействовать на семейные отношения, сделать их по настоящему искренними и теплыми? Мы не знаем. Догадываемся только, что, не найдя в муже отклика на свои чувства и мучившие ее мысли, она замкнулась в себе, не видя возможности исправить свою жизнь.

Аньес слаба? Да, она уж точно не борец. Да и что такое борьба?

«Жизнь есть борьба» — вот фраза, которая, вероятно, звучала, будучи впервые произнесенной, как меланхолический и смиренный вздох. Наш век оптимизма и резни сумел превратить эту страшную фразу в сладкозвучную песнь. Вы скажете, что бороться против кого-либо, возможно, страшно, но бороться за что-либо, во имя чего-либо — благородное и прекрасное дело. Да, прекрасно стремиться к счастью (к любви, к справедливости и так далее), но если вы предпочитаете обозначать это усилие словом «борьба», значит, за этим вашим благородным усилием скрывается жажда повергнуть кого-то наземь. Борьба за всегда связана с борьбой против, и в ажиотаже борьбы о предлоге за всегда забывают».

Я не совсем согласна с этими словами доктора Авенариуса, (можно бороться, например, «против» своих пороков, т.е. «за» гармоничную личность, или же «против» болезни, т.е. «за» здоровье), но, на мой взгляд, они очень хорошо характеризуют саму сущность этого понятия – «борьба». (Кстати, вышеупомянутый доктор, он же и персонаж романа, несмотря на данную им трактовку «борьбы», на свой лад все таки борется с действительностью, используя при этом довольно остроумные, порой хулиганские, но тем не менее -- самоуспокоительные способы, а именно: прокалывает шины автомобилям, чтобы они не заслоняли от людей прекрасные очертания готических соборов.)

В отличие от младшей сестры Лоры, которая сражается за свое счастье всеми возможными способами, сражается агрессивно и неустанно, используя в первую очередь свое тело как оружие и средство достижения желаемого, Аньес даже не рассматривает возможность борьбы, потому что не способна к насилию, более того: оно глубоко противно ее натуре. Она «не хочет повергнуть наземь» ни своего мужа Поля, ни свою сестру Лору. Она не ищет даже взаимопонимания с дочерью, замороченной телевизионной трескотней и не прочитавшей серьезно ни одной хорошей книги. Она не в силах противостоять. Она устала. Она хочет просто отдалиться от них, уйти, исчезнуть… Правда, с одной оговоркой: она хотела бы быть уверенной, что и без нее ее ближние будут благополучны и счастливы…

«Чувство усталости чем дальше, тем сильнее. У нее уже нет ни малейшего желания продолжать бег. Она же не участница соревнования. Ей никогда не хотелось соревноваться. <…> Она не выбирала себе ни сестру, ни форму ушей, но должна всю жизнь тащить за собой бессмыслицу случайности.»

***
Ее уход таки состоялся, правда, все произошло совсем не так, как предполагала Аньес. И что же?

Поплакав друг у друга в объятиях об умершей сестре и жене (причем «слезы в глазах Лауры были слезами растроганности Лауры Лаурой, исполненной решимости посвятить всю свою жизнь поддержке мужа умершей сестры. Слезы в глазах Поля были слезами растроганности Поля верностью Поля, который не сможет никогда жить ни с одной женщиной, кроме той, которая была тенью его жены, ее подобием – ее сестрой"), они со спокойной совестью улеглись в постель и Поль был счастлив, как никогда…

А дальше – брак, рождение ребенка (честно говоря, я завидую боевому настрою Лоры: молодец, не побоялась ни операций, ни возраста!), уход из семьи старшей дочери Поля Бриджит и скорое ее возвращение уже с ребенком на руках, и непрерывная и нескончаемая война падчерицы с мачехой, которые ненавидят друг друга и которых материнство сделало еще агрессивнее. Только теперь в качестве оружия выступает музыка: из комнаты Лоры несется Малер, а навстречу ему из комнаты Бриджит грохочет рок. А между ними – Поль, затыкающий уши от этой какофонии и всердцах произносящий: «О, если бы музыка не существовала! О, если бы из всех электрических гитар был выведен ток и подключен к стульям, к которым я собственноручно привяжу гитаристов» и находящий утешение в вине.

В конце романа мы наблюдаем сцену в бассейне, где Лора, теперешняя жена Поля, плещется, агрессивно шлепая руками по воде и производя при этом немалый шум, заставляя тем самым еще больше съеживаться и стариться прямо таки на глазах и без того уже сутуловатого и постаревшего Поля. Она, в отличие от мужа, и сейчас красива. Но несколько коротковатые ноги, а также «экспрессивная, хотя и чуточку великоватая, задница, которая, словно толстая стрелка, указывает вниз», являются тем штрихом, посредством которого автор ставит последнюю точку в разоблачении не только этой героини, но всякого агрессивного самоутверждения.

***
В своем романе Кундера размышляет о современном нам мире: мире агрессии, где автомобили заслоняют соборы, где грохот машин заглушает музыку Баха, где любовь подменяется чувственностью, где все только рассуждают о свободе, а на деле ею не обладают, где даже самые злободневные и трагические известия преподносятся с улыбкой, превращаются в очередной фельетон СМИ, где женщины утратили стыдливость, а мужчины – мужественность. Из этого мира ушло понятие о Гармонии, о Любви, о Прекрасном… И остаются лишь бессмертные строки Гете о Вечной Женственности, и то неверно понятые.

Невозможно без улыбки слушать подвыпившего Поля, с бокалом шампанского в руке, разглагольствующего: «Женщина — будущее мужчины. Это значит, что миру, который когда-то был сотворен по образу мужчины, отныне предстоит уподобляться образу женщины. Чем более техническим, более механизированным, металлическим и холодным будет мир, тем большая потребность возникнет в том тепле, которое может дать только женщина. Если мы хотим спасти мир, мы должны приспособиться к женщине, позволить ей руководить нами, проникнуться этим Ewigweibliche, этим вечно женственным!»

И хотя доля правды и есть в этих словах, но вместе с тем они -- неплохое оправдание собственного бессилия и слабохарактерности, подтвержденное к тому же бессмертными словами великого поэта! Как это не согласуется с тем, что Поль говорил пятнадцатью минутами раньше: «Это огромное счастье, что до сих пор войны затевали только мужчины. Если бы их вели женщины, в своей жестокости они были бы до того последовательны, что нынче на земном шаре не осталось бы ни одного человека.»

Какой вывод можно сделать по прочтении романа? Что мир «сошел с рельсов», а женщина, призванная быть проводником высших чувств и переживаний, источником нежности и добра, милосердия и сострадания, забыла о своем высшем предназначении, не выполняет возложенную на нее миссию? И виновата ли в этом женщина или же окружающий ее мир – «технический, механизированный, холодный», который и ее пытается «подогнать» под себя, сделать винтиком в своем механизме? Может ли она противостоять этому насилию или же вынуждена подчиниться? И спасет ли, в конце концов, Красота мир, или это только возвышенные слова? Это все вопросы, требующие размышления…

Я не знаю. Но думаю, что если и не спасет, то все же ПРИЗВАНА СПАСТИ. Такая уж у нее, Красоты, миссия. Ибо Она и есть выражение того Вечно Женственного, той благотворной энергии, которая пронизывает все Мироздание и о которой сказал великий Гете:

«Все быстротечное
Символ, сравненье.
Цель бесконечная
Здесь — в достиженье.
Здесь — заповеданность
Истины всей.
Вечная женственность
Тянет нас к ней» (Гете. «Фауст»)

Что же касается бессмертия (ведь именно так назвал Кундера свой роман) – оно, наверное, в рамках отведенного человечеству времени, есть: это бессмертные творения великих мастеров. Именно так я поняла смысл названия романа. Не зря же Гете, которому автор посвятил чуть ли не половину страниц своего романа, в ответ на ироническое утверждение Хэмингуэя о бессмысленности творчества (эти два великих литератора «воскрешены» автором в «Бессмертии» и ведут на Том Свете нескончаемые беседы) с благоговением и гордостью декламирует уже приведенные выше заключительные строки своего «Фауста»:

Alles Vergängliche
Ist nur ein Gleichnis
Das Unzulängliche,
Hier wirds Ereignis;
Das Unbeschreibliche,
Hier ist es getan;
Das Ewig-Weibliche
Zieht uns hinan.

Да, наверное, где-то там, за пределами бытия, она есть, эта Вечная Женственность, то, к чему устремлено в своем кружении и беге все Мироздание. На земле же самым ярким воплощением ее является Любовь: не та, которая заставляет терять голову и толкает к безрассудным и зачастую эгоистичным по отношению к ближним поступкам, а бескорыстная, ненавязчивая, жертвенная, та, о которой Аньес когда-то сказала своей сестре Лоре:

«Если я кого-то люблю, то хочу для него только хорошего. <…> В любви самое главное тот, кого мы любим. Речь о нем и ни о чем больше.»

Этими словами, произнесенные главной героиней, автор как будто подводит итог собственным размышлениям о любви, призывая таким образом современников к чуткости и терпимости, доброжелательности и отзывчивости, гипертрофии чувств при этом противопоставляя «взаимную неагрессивность».
9/10

Вместо предисловия: лучшее в этой рецензии - фоточка енота. Потому что енот классный.

Мне раньше и в голову не могло придти, что когда-то я скажу о книге "недружелюбная". Но эта книга именно такая. Она написана так, чтобы отпугнуть читателя, прогнать его, избавить себя от читателя. Что? Читатель еще здесь? Кыш! Кыш, противный! Но я оказалась читателем твердолобым, упорным, добивающимся своего - то есть, добившим книгу до конца. И помогли мне в этом два города - Антверпен и Прага.

Первый я посетила месяц назад. В него, как и рассказчик, я въезжала на поезде, была потрясена зданием вокзала. Но что еще больше расположило меня к рассказчику, это его поход в зоопарк, рассказ о свежеоткрывшемся (в 1967 году) ноктуарии и о еноте. И хотя я понимаю, что этот енот

вряд ли тот же, которого видел рассказчик, но снят он месяц назад именно в Антверпене, где был занят все тем же полосканием. Сами понимаете, что я не могла не проникнуться теплой заинтересованностью к книге.

Правда, автор сразу же принялся мочить эту заинтересованность самыми грубыми способами. И да, я понимаю, что сплошные диалоги - для экшнов, но боже мой, неужели тут найдутся те, кто, как и автор, считает, что не больше 10 абзацев на 352 страницы - это окей? А предложения по 8-15 страниц вам как? Мне - не очень. Потому что я, как ни крути, читатель не идеальный. И далеко не всегда у меня получается читать по часу-два подряд. Иногда есть 10 минут. Иногда 5. И когда я за это время не успеваю закончить предложение, это меня напрягает.

И вот когда моя обида на автора почти достигла точки кипения, в книге появилась Прага. Мала Страна, Петришин, Вышеград, Целетная... Тут я немного расслабилась и решила снова погрузиться в город, коль книга в себя не пускала и позволяла только барахтаться на поверхности.

Но - внезапно!!! - на сцене появились нацисты, евреи и концлагеря. И тут у меня все опустилось. Потому что, как ни странно, хотя это и совершенно не коммерческая литература, использование этих тем здесь было совершенно не тем же, что в большинстве толковых книг. Это скорее напоминало "Мальчика в полосатой пижаме". Только предпосылки были другие. Я так и вижу, как автор думает: "Я вижу, что ни один читатель не будет в восторге от этой книги, не посочувствует героям, не проникнется сюжетом (потому что ни героев, ни сюжета практически нет), потому ввернем сюда концлагерь - авось поможет. Не Освенцим, конечно, это пф-ф-ф - моветон, а вот Терезиенштадт подойдет - нераскрученный, для избранных".

Итог - ужасная, скучная и нечитабельная книга, которую спасают только два знакомых и любимых мною города. Тем, кто любит и знает Лондон или Париж тоже может подойти. Но вообще ни о чем и очень, очень, очень плохо.

Вместо послесловия: к сожалению, лучшее в этой книге, как и в рецензии, - это енот. Но его фоточку в книгу не вставили, а в рецензии фотка есть:)

Катастрофы полезны: после них хочется жить.

11 сентября 2001 года разведённый техасский миллионер и плейбой Картью Йорстон привёл на завтрак в ресторан своих двух маленьких сыновей, чтобы показать им лучшую панораму Нью-Йорка, открывающуюся из окон 107 этажа Северной башни Всемирного торгового центра. В 8:46:40 на скорости приблизительно 790 км/ч первый самолёт врезается в эту самую башню. Здесь и начинается «Windows on the World» — хроника последних часа сорока пяти минут из жизни главного героя и его детей между авиакатастрофой и обрушением Северной башни. Тщетные поиски путей к спасению. Иллюзия игры в катастрофу, которой отец пытается успокоить детей. Разнообразные человеческие характеры других людей, столь по-разному проявляющиеся в эти минуты. Всепоглощающее отчаяние. И смерть. Добро пожаловать в настоящий ад.

Я думал, что делать детей – лучший способ победить смерть. Ничего подобного. Можно умереть вместе с ними, и тогда никого из нас как будто и не было на свете.

Книга мастерски поделена на короткие главы, начиная с 8:30 утра, когда Картью прибывает в здание со своими детьми, до 10:28, когда Северная башня рушится. На протяжении всех этих часов, помимо поисков того, как сбежать или спастись, главный герой рефлексирует и задает себе много вопросов о том, как он жил и правильно ли он поступал:

Если б я знал, что подохну здесь, я бы жил иначе. Я бы любил без презерватива. Я бы раньше ушел от Мэри, больше путешествовал, попробовал опиум и героин. Я бы меньше учился и тратил меньше времени на талассотерапию. Я бы чаще пытал счастья с женщинами, вместо того чтобы все время трястись – а вдруг меня унизят. Я бы мог стать гангстером, грабить банки, а не тупо подчиняться законам. Я бы женился на Кэндейси, чтобы она стала прелестной вдовой. Я бы не бросил курить. Что сохранять-то? мое здоровье? Я бы создал рок-группу – лучше сдохнуть с голоду, чем заниматься нудным ремеслом ради денег. Я бы гораздо раньше подсидел своего босса. Я бы жил в Нью-Йорке, носил длинное черное пальто и солнечные очки глубокой ночью, круглый год мазался кремом для загара и обедал в ресторанах, где, наверное, кто-то отключил электричество, если только это не короткое замыкание: почему в богатых странах они вечно освещаются свечами? Бедность – это роскошь богатых. Я бы покупал больше машин: какая гадость эти деньги, я же никогда их не потрачу! Я бы попытался сделать себе клона. Я бы выбрил голову – посмотреть, как оно будет. Я бы, наверное, убивал людей – посмотреть, как оно будет. Я бы, наверное, больше рисковал, потому что мне все равно нечего терять. А может, просто попробовал бы стать лучше.

Я обвиняю общество потребления в том, что оно сделало меня таким, какой я есть: ненасытным. Я обвиняю моих родителей в том, что они сделали меня таким, какой я есть: бесхребетным.
Я часто обвиняю других, чтобы не обвинять себя самого.

От разворачивающейся перед читателями трагедии и снятии напряжения Бегбедер отвлекает нас вставками из своей жизни, в которых он размышляет о своем опыте написания этой книги, о поездке в Нью-Йорк через некоторое время после случившейся катастрофы: ядовито-кислотный взгляд на факты и критика США, которая контрастирует с его родной Францией.

Шокирующий, тревожный, пронзительный, хирургически точный. Этот роман является обреченной попыткой описать неописуемое.

Вечное авторское самомнение! Я бессилен. Моя книга бесполезна, как все книги. Писатель – он как кавалерия, всегда опаздывает.

Очень скучная и нудная книга для меня. Читалась с большим трудом на одной силе воли.
Молодой итальянец родом из Венеции попадает в плен к туркам. Сначала он сидит в тюрьме и с другими рабами ходит на тяжелые работы. Потом, благодаря его знаниям, его замечают, и он оказывается в собственности паши. А затем его дарят Ходже - местному ученому, который как две капли воды похож на пленного. И все - сплошная сонная каша и псевдонаучные изыскания. То они строят модель вселенной, то пишут сказки и истории про различных животных и муравьев для султана, то бесконечно рассуждают, почему вокруг одни глупцы, то уличают друг друга в грехах - и все это на протяжении более двух десятков лет. Не один год они садились ежедневно за стол, брали чистый лист бумаги, писали заголовок "Почему я - это я?" и пытались выразить свои мысли на эту тему. За это время в Стамбуле прошла эпидемия чумы, впал в немилость и умер паша, потеряли головы несколько придворных астрологов, сам Ходжа получил должность астролога, султан из мальчика вырос в мужчину, прошли несколько войн с европейцами. Ходжа построил какое-то супер-оружие, на деле оказавшееся не только бесполезным, но и убивающим своих-же. В итоге этот Ходжа, который называется ученым, ничего не придумал, никакой новой идеи не зародилось в его уме, ничего он не смог изобрести или философски доказать. Просто впустую потраченное время и его жизни и читателя. В конце попытка мистификации с заменой местами героев оказалась, на мой взгляд, неудачной.

Аарон Аппельфельд – известный израильский прозаик и поэт, удостоенный множества премий и литературных наград. Он родился в деревне недалеко Черновцов, находившихся в то время в составе Румынского Королевства. Будущий писатель рос в мультикультурной среде (немецкоговорящие румыны, украинцы, евреи), впитывая в себя весь окружающий мир. Взросление Аарона пришлось на годы Второй мировой войны и Холокоста. Он лишился родителей и сам чудом выжил. Весь ужас пережитого Аппельфельд перенес в свою прозу и поэзию. Почти все его творчество - это рефлексия и автобиографизм.

Роман «Цветы тьмы» тоже имеет прочный биографический грунт. Перед нами история взросления одиннадцатилетнего еврейского мальчика Хуго, которому «посчастливилось» жить во времена Холокоста в Черновцах. Когда фашистская Германия захватила Румынию, начались этнические чистки. Родители со всех сил пытались вывезти своих детей из гетто, отдавая их на попечение в деревни к украинцам. Но матери Хуго не удалось пристроить его в деревню. Хуго тайно выводят из гетто и прячут в предместье Черновцов в подпольном публичном доме. Юный, несмышленый мальчик-подросток находится в неведении о том, что там происходит. Источник его информации – узкая щель в двери коморки, за которой его прячут. Клиенты публичного дома – оккупационные немецкие офицеры и солдаты. «Ночные бабочки» - девушки всех национальностей и возрастов. Хуго как птичка в клетке. Его спасение – это жизнь в неволе с подрезанными крыльями. О нем могут забыть и не покормить. Он мерзнет и задыхается в пропыленной коморке, заваленной дамскими принадлежностями. Но он живой! А там, за пределами дома разврата творится еще больший разврат. Евреев находят и отправляют в концлагеря, убивают и пытают.

За основной темой книги (тема выживания Хуго) прячется еще одна не менее печальная и трагичная тема. Жизнь и «труд» в публичном доме девушек. Их жизни начинались по-разному, и путь, приведший, их в это логово разврата у каждой из них был свой. Но всех их постигла одна и та же участь. Ведь, известно, какая кара настигала тех, кто сотрудничал с немцами. Судьба Марьяны, которая приютила и прятала Хуго, поражает своим трагизмом. Она «цветок тьмы», который завял при дневном свете. И Марьяна, и Хуго хотели одного и того же – просто жить в мире, не бояться, быть счастливым. Но освобождение Черновцов принесло Хуго свободу, а Марьяне – сменило одно заключение другим, правда, непродолжительным. Иногда смерть более благородна, чем жизнь. Она освобождает, не выставляя при этом никаких условий.

Эта книга отличается от других книг, написанных на тему Холокоста, прежде всего своим легким не «нравоучительным» характером. Она не осуждает, не критикует абсолютно никого, не восхваляет и не превозносит. Она просто дает право каждому герою книги быть услышанным и понятым. Аарон Аппельфельд щадяще и толерантно повествует о событиях, которые реально происходили без лишнего драматизма и морализаторства, без ужасающей документальности, без зверств и кровавых сцен, чем так насыщают свои книги другие авторы, пишущие на тему Холокоста. Очень достойная книга.

Конечно, дело не в раздвоении личности. Это красивый рассказ про попытку проникнуть в чужую личность. Про поиск методов манипулирования поведением другого человека. Про стремление управлять событиями и странами.

Красивой, но отнюдь не оригинальной, является мысль об эффективности «сказок» в качестве инструмента для управления событиями. Сказок, конечно, в широком смысле. Рассказывая своему хозяину захватывающие истории, раб пытается манипулировать его поведением. Астролог, сочиняя для падишаха сказки о дальних странах, пытается манипулировать поведением падишаха.

Эта история универсальна и встречается 1001 раз в самых разных исполнениях от Шахерезады до Шаламова. Однако сам механизм этого манипулирования событиями далеко не так примитивен. В какой момент ход событий меняет свое направление? После того как книгу прочитал падишах? Или после того как книгу прочитал миллион читателей? Мне лично, страдающему библиофилией в крайне тяжелой форме, очень греет душу мысль, что мир начинает меняться в момент, когда автор сел думать о будущем сюжете.

Что-то подобное можно увидеть в истории Мартина Лютера и, не падайте в обморок, Ульянова (Ленина) Сталкиваясь с очередным кризисом Ульянов (Ленин) садился писать «тезисы». Управление миром начиналось с мыслей, возникших в его голове и, судя по всему, количество людей прочитавших эти тезисы никак не влияло на их эффективность.

Метафизика как она есть.

«Год смерти Рикардо Рейса». Лиссабон, конец 30-х годов, мир в предвоенной лихорадке. Врач – сеньор Рейс после шестнадцати лет вдали от Родины возвращается из колониальной Бразилии домой в Португалию. Как мы понимаем из названия – умирать. Но сам доктор Рейс об этом не догадывается.
Все самое интересное в этой книге находится не совсем в ее тексте. Дело в том, что Рикардо Рейс – один из гетеронимов крупнейшего португальского поэта, литературного символа Португалии - Фернандо Пессоа. Сарамаго наделил Рейса отдельной жизнью, да еще и привел к нему мертвого создателя – сеньора Пессоа. На протяжении всего романа мертвый Фернандо Пессоа приходит к Рикардо Рейсу, они обсуждают новости, которых в этот исторический период было не мало, говорят о жизни после смерти и даже о делах сердечных. Но никакой разлагающейся плоти, лишь привычный образ поэта, однако видимый только Рейсу.
В романе не главную, но очень важную роль играет сам город – Лиссабон. И в этом плане «Год смерти Рикардо Рейса» настоящее сокровище, ибо очень мало на свете книг, где этому волшебному городу уделили бы стоящее внимание, не только в качестве локации или вообще декораций к повествованию, а ввели его одним из действующих лиц. Лузитанский город, омываемый океаном, периода конца 30-х годов вплетен в размеренную жизнь доктора, которая, как мы понимаем из названия, подходит к концу.
Как всегда у Сарамаго в романе нет привычной прямой речи, но в данном произведении понимать и воспринимать информацию в таком формате намного проще, чем, например, в книге «Балтазар и Блимунда», читать которую представилось мне настоящим литературным испытанием длиной в десять лет. «Последний год Рикардо Рейса», как и подобает Нобелевской литературе, не изобилует крутыми виражами в сюжете – размеренно и сюрреалистично разворачивается история, увлекая, как в сон. И в этом особое очарование этого романа. А в нем действительно есть и шарм, и очарование. От чтения можно получить настоящее удовольствие, не смотря на большой объем, ровные прямоугольники текста и отсутствие динамики.
Но есть одно «но». На мой взгляд, нельзя начинать знакомство с португальской литературой именно с этого романа. И дело вот в чем. В тексте книги есть множество отсылок к культуре Португалии. В это понятие я вкладываю и литературу, и названия районов и улиц, каждый из которых имеет свою историю и атмосферу, отношения с соседней Испанией ( в которых явно проглядывается сходство с взаимоотношениями двух крупных славянских государств) , и историческое положение Португалии в мире и в Европе. Не зная и не представляя всего этого, «Год смерти Рикардо Рейса» может показаться не очень понятным, а атмосфера не передастся читателю. А вот если прийти к роману после уже сложившихся отношений с португальской литературой и культурой ( на любительском уровне), тогда книга окажется настоящим кладом.
Знакомство с писателем началось неудачно - с романа "Балтазар и Блимунда", но после книги «Год смерти Рикардо Рейса» я пересмотрела свое отношение к Жозе Сарамаго и непременно планирую продолжить знакомство с его произведениями.

Жуть... Это не книга - это вынос мозга.
Я не люблю романы, где нет деления на главы (сразу снижаю оценку на балл у таких книг). И тем более я не люблю книги, в которых практически нет абзацев.
Этот роман - сплошной поток сознания. Здесь вообще нет диалогов (по крайней мере, на тех 50 страницах, что я прочла), почти нет абзацев. Автор перескакивает с описания архитектуры, на какие-то свои рассуждения, потом идут воспоминания, потом опять рассуждения, а в перерывах втыкаются рассказы об архитектуре, совсем забыла, в тексте еще изредка попадаются черно-белые фотографии невысокого качества.
Я читала эти излияния, и совершенно не воспринимала о чем идет речь.
Поэтому у книги нет оценки. Я не могу поставить ей высокую оценку, т.к. я не могу назвать ни одного даже самого маленького плюса, с другой стороны, мне кажется, я не могу поставить 1 или 2 балла, потому что я бросила чтение в самом начале. Поэтому без оценки.

Очень интересно было вернуться к этой книге через десять лет после первого прочтения и сравнить впечатления - десять лет назад она на меня существенно повлияла.

Ощущение странное. С одной стороны, я отлично помню, что именно и почему меня зацепило и тронуло. С другой стороны - то ли это прирост возраста и жизненного опыта, то ли утрата привычки благоговейно внимать любому печатному слову - стало совершенно невозможно воспринимать Кундеру иначе, нежели скептически. В недавно читанной мной книжечке один герой всё время скептически приподнимает бровь - если бы я умела это делать, так бы и читала всю дорогу - с приподнятой бровью. Есть мнение, что Кундера - отличный философ, и десять лет назад я бы подписалась. Сейчас мне кажется, что Кундера считает себя отличным философом, и в этом его проблема, потому что от избытка философствования очень страдает его проза.

Не в пользу автора говорит и то, что я прочитала две его книги (всего-то), в обеих он ездил на одних и тех же приёмах, и я пожалела, что не ограничилась одной - приёмы отличные, но в данном случае повторенье мать умаления эффекта. Что-то мне подсказывает, что этими двумя он не ограничился, и лучше бы мне больше ничего не читать.

Также мне кажется, что Кундера (и это не делает ему чести) родил и вскормил Януша Вишневского - оба порассуждали о менструации и типа поняли всё про женщин (для людей, никогда в жизни не сталкивавшихся с данным явлением, у них на нём какая-то странная фиксация).

Нет, само собой, есть и положительные стороны, и нельзя отказать автору в наблюдательности, в создании запоминающихся образов, в, извините за выражение, психологизме, и в чёткости изложения мыслей. И при том, что это уже совершенно не мой писатель и не моя книга, героини по-прежнему очень мои, и ещё через десять лет я бы с любопытством к ним вернулась.

На данный момент это для меня - лучшая прочитанная книга автора. Хотя это не знаменитый "Снег" и не премированный Нобелевской премией "Дом тишины". Эти два романа меня разочаровали. А вот "...крепость" порадовала.

Это совсем небольшая книга, скорее даже повесть. В ней речь идет о венецианце, попавшем в плен к османам в XVII веке, во времена правления внука Кёсем-султан. Первые годы пленения и рабства богатый и хорошо образованный юноша, наотрез отказавшийся принять ислам, еще надеялся получить свободу и вернуться на Родину, но он встречает Ходжу - парня-турка, как две капли воды похожего на него самого...

В этой истории будет тотальное увлечение двух ищущих умов - об устройстве Вселенной, о звездах, о чудо-оружии новых времен, вскользь затронут даже чуму. Но главным образом эта книга о людях - их самопознании и влиянии друг на друга. Я так и думала, что вся история закончится именно тем, чем она закончилась. Финал вполне закономерен, поскольку намеки на него разбросаны повсюду. Удивительно порой знать кого-то настолько хорошо, что его мысди становятся твоими мыслями, а его воспоминания - твоими. И если ты много лет кого-то не видел, для этих людей ты чужой. Никому не сложно было бы убедить их, что ты - это ты, ведь они уже не помнят кто ты и какой ты. В этой истории много интересных мыслей, есть над чем подумать и о чём порассуждать.

Флэшмоб-2016
10/13
Книга очень необычна. Первая книга за последние несколько лет, которую мне пришлось местами перечитывать, чтобы осознать только что прочитанное. В ней есть немало информации, удовлетворяющей моё урбанистически-архитектурное любопытство, и множество размышлений, сведений, подробностей - о самых разных сторонах жизни...
Она написана в очень непростой форме - длиннейшие предложения, мысль в которых уходит настолько далеко от своего начала, что становится уже практически неважно - сколько реальных предложений здесь могло бы разместиться у обычного писателя. Сама история Жака Аустерлица, о котором нам рассказывает безымянный герой, встречающийся с ним то здесь, то там - это запутанная печальная история человека, ищущего свои корни, обрывки которых разбросаны по всей Европе. И, надо сказать, места, о которых рассказывает автор, в романе оказываются гораздо более реальными, чем люди. По крайней мере, к концу повествования я гораздо отчетливее представляю себе вокзал Антверпена, улицы Мехелена и Праги, образы Лондона, Нюрнберга или Парижа, чем самих героев книги. Впрочем, по моему глубокому убеждению, люди в этом романе Зебальда - ничуть не более значимы, чем здания и города.
Мне понравился прием, используемый автором, чтобы подчеркнуть в отдельных местах свою мысль - вставленные в текст фотографии. Так поступают многие, когда пишут свои репортажи о путешествиях. И вот от этой книги тоже возникает ощущение путешествия. Не то путешествия по Европе, не то - по жизни Жака Зебальда, не то - по истории нацизма, не то - по архитектурным направлениям и технологическим достижениям.
Думаю, что такие книги нравятся далеко не всем, и не уверена, что она бы мне понравилась, если бы в интересах Аустерлица была не архитектура, а, скажем, политика.

Знал я, что 169 рублей можно потратить с большей пользой, но все равно...
Про трагичность 11 сентября я рассказывать вам не буду. Вы сами догадаетесь, потому что умные.
Надо издать какой-нибудь закон, который будет запрещать писать книги о значимых событиях всем, кому не лень. Потому что надоело читать эти отписки, эти попытки сделать себе имя на слезливых историях про войну, лагеря, терракты и далее по списку.
Бегбедер опять наложил. Наложил свой циничный образ на то, о чем вообще ничего не знает. Нет, он, конечно, посидел с вырезками из газет, составил какое-то мрачное поминутное расписание и напихал в небоскребы людишек, которые все как один похожи на него. Получилось так себе.
И эти отвратные переходы с языка на язык, такое чувство, что автору 13 лет, и он вдруг решил, что член это круто.
Да, в книге есть трогательные моменты, но я им почему-то не верю. Наверное из-за неуважения к автору.

Жозе Сарамаго - это как впервые увидеть океан, его бескрайнюю ширь, бездонную глубину, миллионы цветов, красок, звуков шагов и историй, которые за столетия впитала соленая седоватая вода, это прикосновение к вечности.

Книга завораживает с первых строк, обволакивает, проникает сквозь поры, дышит дождливым ноябрьским Лиссабоном и идущей в пламя Европой 30х годов. Порой, явь и ушедший мир, глазами Рикардо Рейса, смешиваются и стирают временные ограничительные рамки, и тогда улицы португальской столицы под ногами кажутся знакомыми и родными, а заголовки газет рождают давящее и удушающее чувство близкой катастрофы, такой прошлой и такой настоящей одновременно.
Рикардо Рейс, думая о своем нерожденном сыне, гадал на какую войну позовет его кровожадный молох Истории в будущем, в 60х годах века, который уже к середине 30х годов пролил рекордное количество крови в Великой войне (которую придется переименовать в ПЕРВУЮ Мировую вскоре), который кроил новые границы, разрезая живую плоть в Эфиопии, немцы уже вошли в демилитаризованную Рейнскую область, запылала гражданской войной Испания...

*Год смерти Рикардо Рейса* - эффект призрачного присутствия в в абсолютно реальном, настоящем мире, пусть и отделенным от нас десятилетиями, но чьё эхо, скелеты и боль нуждаются в куда большем количестве времени, чем 9 месяцев, для забвения, прощения и просто памяти, без надрыва...

Мир забывает столь многое, что сам не ощущает нехватки всего того, о чем забыл.

Я сам знаю, что и кому я должен.

Я прошу у богов, чтоб они даровали мне милость ничего у богов не просить...

Рикардо Рейс.

Descanse em paz.

В следующем году будет ровно 10 лет с момента 9 сентября 2001 г. Представляете уже прошло 10 лет с этого ужасного теракта. На тот момент, когда он произошел я только пошла в 9 класс и в своей узколобости и детской злости радовалась, что Америке отомстили.
Сейчас прошло 10 лет. Я закончила университет, учусь в социологической аспирантуре, вот вроде бы насколько поумнела, но такие события ставят меня в тупик. 11 сентября, взрывы домов в Москве, Беслан, Норд ост, взрывы в метро, ужасная история на манежной площади. Эти акты организованного насилия человека над человеком! Вы только подумайте у нас же уже даже слово есть специальное для обозначение таких событий. Мы сокращаем террористический акт до теракта. Мы так часто произносим это словосочетание, что нам пришлось его сократить!
Эта книга как бы делится на 2 реальности. Та, которая существует внутри башен после взрыва, описывает людей, оказавшихся там, а в другой, это размышления на тему от автора. Первая часть она очень пронзительная, правдивая, а вторая брызжет сарказмом автора, видно, что он защищается, боится показать как ему больно и от этого только сильнее понимаешь весь ужас произошедшего. Эта книга чем-то похожа на "Жутко больно и запредельно близко", на фильм "Помни меня".

Вот читаешь ты книгу, которую только что распаковал из плотного целлофана.
Все хорошо, но ближе к концу понимаешь, что не хватает семи страниц. Для сюжета в несюжетном модернистском романе эти семь страниц погоду не делают, но все же обидно.

И теперь о романе
Сначала мои впечатления были - длинный путеводитель по городам Европы - двое встретились и разговорились в режиме монолога о красотах европейских городов, архитектуре и прочем интересном

После - что-то вроде уильямсовского Стоунера - только глобальнее

Потом - Модиано "Улица темных лавок" - поиск себя в этом мире. И фото, которыми снабжен роман добавляют этому некой документальности

Затем - а затем я поняла, что навряд ли я прочитаю что-то лучше в этом году. Потому что я смогла увидеть то, что видели герои. Не зря сюжет романа нвчинается в месте, где жизнь только ночью, потом намек на дорогу, следом - красота вокзалов, валлийская деревушка, где все говорят не по-английски, потом европейские города и птицы, и много фото, черно-белых, плохих, но таких натуральных, будто видишь все это

Краткая история правления немецкого врача Струэнсе, получившего доступ к власти благодаря психологической нестабильности датского короля Кристиана IV, названа "визитом". Кто был этот странный человек, врач Струэнсе, вступивший в сексуальную связь с королевой и попытавшийся из кабинета в одиночку провести серию просветительских реформ? Кто-то, закончивший свою жизнь в боли. Энквист попытался обрисовать этот короткий (всего несколько лет) эпизод из жизни датского королевства, управляемого новым Гамлетом. Как просто можно было поменять судьбу целого государства, которое считали незначительным остальные правители. Дания могла бы стать первой страной, осуществившей просветительские реформы и облегчившей положение своего собственного народа, включая очищение королевского двора, этого сумасшедшего дома, где прочно засел разврат, алкоголизм и бессилие. Но это, конечно же, не произошло, потому что победу в этом мире редко одерживает идеализм. Слишком много в такой большой игре задействовано лиц, имеющих собственные интересы.

Эндквист довольно живо обрисовал портреты всех включенных в эту игру вокруг больного короля, захватывая и противоречивый образ самодержца. Эта маленькая птичка, которая то ли была сломана изощренным воспитанием, достигшим своей цели, то ли уже носившая в себе зерно безумия, которое лишь дало росток на подходящей почве. Его переодически жалко, ведь он всего лишь пешка, обладающая по стечению обстоятельств слишком большой властью.

Оставшиеся три героя - Стуэнсе, королева Каролина Матильда и Гульберг - образуют некий треугольник силы, который усиливает напряжение действа, так что искры под конец сюжета свидетельствуют о грядущем взрыве, который известен читателю с самого начала - смерть Молчуна и проигрыш королевы. Идеализм и просветительство закончили свой век в Дании на эшафоте. Во власть пришла новая старая сила, которая сочилась не меньшим безумием.

Стиль этой исторической драмы довольно специфичен - приближается к документированию, не оставляя своей художественной формы. Диалогам присущ скандинавский лаконизм и повторения, нагнетающие атмосферу и усиливающие образы героев. Я не люблю классически исторические романы, но в такой обработке история проглатывается за раз, когда привыкаешь к стилю автора.

Так много в книге про чувства, а в итоге внутри пустота. Во мне ничто не резонировало.
Терпеть не могу, когда одним отступом прошлое отделяется от будущего в повествовании, особенно такими урывками, как у Петтерсона. Для меня все герои были площе некуда: чего они каждый там себе думали, не понятно вовсе.
Кажется, Тронд делится своей болью, но всё это так разрозненно, все гештальты проработаны( и всё-таки для меня это еще вопрос) и он так неестественно спокоен, что возникает вопрос - зачем рассказывать о этой истории вообще? Уверена, многие со мной не согласятся, но я люблю драмы такие, что на части рвёт и куски сердца летят в разные стороны. Так вот с этой книгой я только ностальгировала по сенокосу (потому что когда-то пропадала там надолго), рубке леса и сплаву по реке)
К сожалению, это не та книга, которую хочется советовать всем и каждому