Эрн Мaлли: Как никогда не живший поэт стал поэтом, который никогда не умрет

Прошло почти 80 лет с момента печально известной мистификации Эрна Малли, но она по-прежнему вдохновляет людей на новые творческие работы. Самела Харрис, которая жила с Эрном с детства, размышляет о том, как эта затея повлияла на ее семью и оставила ей очень странное наследие.

Эрн Малли. Где бы я ни жила, присутствует и он — как родственник, который приехал погостить да так и остался.

Я слышала это имя задолго до того, как поняла его значение. Как объяснить досадный литературный розыгрыш малышу?

Моя мать держала его на дне кедрового шкафа, как какой-нибудь грязный секрет. Мне было около пяти лет, когда я нашла его там в виде пачки сенсационных газетных вырезок, из которых следовало, что в 1944 году мой отец Макс [Харрис] был привлечен к ответственности полицией за «непристойную рекламу», которая на самом деле была стихотворениями.

Позже я узнала, что мой бедный папа, которому тогда было всего 23 года, пережил тяжелые дни в суде, защищая подложные стихи построчно и даже собственные произведения и взгляды, подвергаясь мещанским нападкам со стороны постоянно возражающего прокурора.

Моя мать была очень расстроена, когда я спросила о своем открытии. Она отрицала, что знала о тайнике с вырезками. По ее словам, подруга моего отца, деловой партнер и близкий друг семьи, Мэри Мартин, собирала их во время суда.

Когда я заглянула в шкаф в следующий раз, их уже не было, и больше этих вырезок никто не видел. Но для меня Эрн уже выбрался на свет божий.

Не то чтобы кто-то из моих родителей хотел о нем говорить. Дело Эрна Малли было ужасным публичным унижением для Макса. Суперконсерваторы Аделаиды его осудили. Его обманули два подлых солдата, сделавших попытку посмеяться над модернистской литературой вроде Дилана Томаса, который публиковался в литературном журнале Angry Penguins, издаваемом Максом и его коллегами-модернистами, выпускниками Университета Аделаиды. Они олицетворяли все, чего боялась и презирала «старая школа».

Как и мистификаторы, люди из Аделаиды в 1940-е годы были преимущественно прямолинейными, ограниченными, готовыми все осуждать и придерживались суперконсервативных взглядов. О, как они любили уничтожать этих выскочек из модернистского движения.

Моя мама помнит, как люди на улице плевали в нее.

Итак, я родилась после этих травмирующих событий. Дело Эрна Малли было печально знаменитым.

Что ж, 78 лет спустя оно таким и остается, и я тихо скорблю о непрекращающейся боли, которую оно причинило моей покойной матери, Вон.

Макс, однако, обладавший потрясающим интеллектом и в высшей степени позитивным мировоззрением, просто придерживался своего мнения о стихах. К черту общественное осуждение. Мистификаторы нечаянно написали лучшие в своей жизни произведения. Стихи Эрна Малли были блестящими. Он придерживался этой точки зрения до своего последнего вздоха в 1995 году. И его оценка стихов была поддержана некоторыми из великих деятелей мировой литературы тех лет, в то время как детектив-инспектор Фогельсанг, давая показания в суде, превратил в непреднамеренную комедию саму основу обвинения, заявив: «Я не знаю, что означает слово "кровосмесительный", но звучит оно неприлично».

Стенограмма судебного дела похожа на странную черную комедию.

Макс проиграл процесс, был оштрафован на пять фунтов и должен был прожить остаток своей жизни с ярлыком создателя величайшего литературного розыгрыша Австралии.

Но, если тогда его поносили, то с тех пор он оправдан.

Эрн Малли, поэт, который никогда не жил, стал поэтом, который никогда не умрет.

Я много раз просила Макса порассуждать об опыте Эрна Малли.

Он объяснил мне одну вещь. По его предположению, настоящим вдохновителем мистификации был поэт-консерватор А. Д. Хоуп. Он яростно критиковал Макса при рецензировании его раннего сюрреалистического романа «Растительный глаз», и, как друг обманщиков, Хоуп, как цитировалось, науськивал их «взять Макси».

Вдохновленные этими словами, два поэта-солдата засели за свои разрозненные справочники и случайно сложили 16 ошеломляющих сюрреалистических стихотворений. Макс никогда не верил утверждениям мистификаторов о том, что они написали их всего за несколько часов. Это был тщательно продуманный план, дополненный выдуманной историей жизни покойного Эрна и наивным письмом в редакцию от его сестры Этель.

Иногда Макс казался дико уставшим от того, что его «нагрузили» Эрном. Он отметил интеллектуальный паразитизм среди тех, кто продолжал его допрашивать об этом деле. Но он мог смеяться над этим. При переиздании стихотворений в 1988 году мы пригласили актеров Генри и Эмму Солтер изобразить Эрна и Этель. С его всегдашним остроумием, Макс наслаждался участием в праздновании Эрна.

Тем не менее, Макс отстраненно интересовался «мифологизацией» Эрна Малли и тем, как, будучи его «легковерной жертвой», он сумел заглянуть в психологию австралийцев, а кроме того, как феномен Эрна стал творческим катализатором для писателей и композиторов.

Он всегда ругал себя за то, что не улавливал намеков, которые оставил ему Джеймс Маколи. Он прикрепил открытку с подсказкой над своим столом, чтобы насладиться картинкой, но пропустил подсказку. Из двух обманщиков именно с Маколи они в конце концов помирились. Именно он был спокойным, сожалеющим о сделанном и сочувствующим. С другой стороны, Гарольд Стюарт, казалось, всю оставшуюся жизнь горел антимодернистской ненавистью. Мне всегда казалось нелепым, что он стал буддистом. Макс простил обманщиков, но постоянные нападки Стюарта были для меня загадкой. Я по-прежнему их не понимаю.

Именно Маколи, когда возник вопрос об авторском праве, написал Максу от имени их обоих, сказав: «Мы не подписали свои стихи, когда создавали их, и сейчас этого не сделаем».

Макс всегда говорил, что Эрн — странная «несчастливая монетка». Он был историко-культурной единицей, которую нужно «беречь», защищать и уважать. Он никогда не получал никаких денег, сказал Макс, и не получит. Никогда.

Так Эрн перешел ко мне, спрятавшись под крылом издателя ETT Imprint Тома Томпсона из Сиднея. Мы гарантируем, что его уважают и, если его слова будут цитироваться, то автор будет указан правильно.

Это, наверное, самое странное из всех наследий.

Макс был чудо-мальчиком. Он научился читать, едва начав ходить, и напыщенный папаша хвастался его достижениями, заставляя его читать вслух руководство по форме на скачках своим пьяным деревенским дружкам в пабе. Первые, не по годам зрелые стихи Макса были опубликованы в Possum’s Pages, когда он был совсем маленьким. К девяти годам он прочитал (и запомнил) всю библиотеку в городке Маунт Гамбьер от А до Я, прежде чем (вопреки воле отца) выиграть стипендию Ванситтарта в колледже Святого Петра.

Даже в аделаидском колледже симпатичный молодой поэт был чужаком. Позже он сказал мне, что блистал в игре в австралийский футбол в качестве нападающего, в основном для того, чтобы держать школьных задир на расстоянии. Над ним издевались в школе и даже в университете, когда студенты инженерных специальностей бросили его в Торренс. С взлохмаченными волнистыми черными волосами и шоколадно-бархатными глазами с поволокой он был авангардистом, интеллектуалом, жадно читающим и пишущим.

Вскоре он стал членом творческой группы, выпускающей университетский литературный журнал Phoenix, и основателем модернистского литературного и художественного журнала Angry Penguins, который впоследствии выпустил в свет Эрна Малли. Максом двигало стремление стимулировать интеллектуальные дебаты и литературное творчество.

Angry Penguins был в авангарде нового модернистского движения в искусстве и литературе. Смелое международное содержание журнала настолько впечатлило мельбурнского издателя и интеллектуала Джона Рида, что он заманил Макса в Мельбурн и в самое сердце своего мира с Сандей Ридом, Сидни Ноланом, Бертом Такером, Джоном Персивалем, Артуром Бойдом и Джой Хестер. Так родилась издательская компания Reed & Harris, и Хайд был местом моего зачатия.

«Открытие» и последующее сенсационное разоблачение Эрна Малли должно было повергнуть этот интересный центр искусств в Хайде в некоторый хаос. Макс смело предложил взять ответственность на себя, когда полиция пригрозила судебным преследованием. Рид и Нолан поддержали его веру в Эрна. У Сандея были сомнения.

Для нашего Макса все складывалось ужасно мрачно. Он был невероятно отважным и красноречивым перед лицом последовавшего за этим безумного антиинтеллектуального натиска.

Звезда футбола моей матери и ее отец-дантист запретили ей присутствовать на судебном процессе, проходившем в Аделаиде, официальном месте ведения бизнеса Angry Penguins. Он считал нежного Макса непристойным богемным человеком. Вон изо всех сил старалась скрыть их любовь, сбегая ночью, чтобы звонить ему из телефонных будок, и переехав в Мельбурн в балетную студию Borovansky, чтобы быть с ним.

Душа моей матери истекла кровью из-за испытания, пережитого тогда Максом. Она так и не оправилась от этого удара.

Прошло почти 80 лет, и поэт, которого никогда не существовало, жив как никогда. Тогда он стал частью аделаидской истории, и остается таковым до сих пор. О нем и по сей день пишут — примером тому служит переосмысление аделаидского писателя Стивена Орра в романе «С уважением, Этель Малли» и в захватывающе импровизационном фестивале-кабаре «Operatic Tour de Force» музыканта Макса Сэвиджа «Эрн: величайшая мистификация Австралии».

Стихотворения-мистификации продолжают анализироваться и восхваляться, в отличие от всего остального, что когда-либо писали оба мистификатора. Поэтическая справедливость?

Самела Харрис

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ