Литературные отголоски последней Великой депрессии

Автор: Джейсон Буг

Более 6.6 миллионов американцев стали безработными на этой неделе. Как и все, что мы переживаем в последнее время, эта новость приносит большую печаль и боль. В 1933-м, в самый тяжелый момент Великой депрессии, рейтинг безработицы в Америке был равен 24.9 процентам, но экономист Мигель Фариа-э-Кастро считает, что в 2020-м одним из тягчайший последствий пандемии будет невероятный бум безработицы — 32% населения США останутся без работы.

Беспрецедентный. Невообразимый. В последнее время я так часто использую эти слова, что они теряют значение. Не существует литературной карты мест, в которых мы обитаем, но я продолжаю возвращаться к работам писателей, переживших экономическую катастрофу в 30-х годах. На этой неделе я перечитал книгу «Дом на улице Джефферсон» Хораса Грегори, американского поэта и писателя, который всеми силами старался содержать свою семью во время Великой депрессии. «Мы прилагали невероятные усилия, и у нас получилось заплатить аренду. Казалось бы, “свободное” писательство на деле не оставляло свободного времени ни на что другое», — говорил он, описывая жизнь, которая теперь, в 21 веке, знакома нам всем из-за фриланса. Мне, как писателю с двумя детьми, знакома описываемая автором жизнь с постоянными перепадами, взлётами и падениями. К тому же, мы оба пишем наши собственные работы наряду с заданиями на обзоры чужих книг.

Когда в 1929 году фондовая биржа рухнула, Грегори стал считать каждую копейку, как и все семьи в тот год. «Мы никогда не знали, что случится завтра, и уж тем более, что будет через пару дней, — вспоминает Грегори. — Собственных накоплений у меня уже не осталось. Наших маленьких счетов в банке едва хватало на то, чтобы обеспечить текущий чековый счёт». Как и Грегори, я вырос в белой семье среднего класса в центральном западе, что спасало от худших последствий экономического падения. И несмотря на то, что, к счастью, сейчас у меня есть работа, я чувствую то же удушающее напряжение, что он описывал в книге.

Когда я думаю о качестве жизни, которое смогу предоставить своим детям в ближайшие три года, внутри меня появляется паника, знакомая и Грегори. «Мы обнаружили, что всё наше благосостояние было всего лишь серебряным четвертаком, сияющим на скатерти из зелёной мешковины, — писал Грегори, вспоминая времена, когда все деньги его семьи закончились. — Этот четвертак нам уже не казался деньгами и мы решили потратить большую его часть на пачку сигарет. Этой ночью мы спали спокойно».

Воспоминания Грегори построены вокруг большой чёрной дыры 30-х годов. «Было так много разговоров о депрессии, что ты начинал видеть и чувствовать её везде. Все вещи выглядели более поношенными, все люди — менее защищенными, менее счастливыми». Вот как катастрофа окрашивает всё вокруг. Мои ежедневные прогулки поменялись, когда я начал видеть лица своих соседей в масках, и плюшевый мишка в чьём-то окне стал казаться частью обстановки фильма ужасов.

Великая депрессия тяжело ранила всех, кого она коснулась, и современная катастрофа изменит наши жизни навсегда. Экономист Тиль фон Вотчер рассказывал об этом в своем выступлении в конгрессе в 2010 году, которое называлось «Долговременная безработица: Причины, Последствия и решения». Он объяснил, что случается с людьми, потерявшими работу во время экономического смятения. «В этот период люди, потерявшие работу, могут чувствовать серьезные физические недомогания. В худшем случае эти недомогания могут привести к сокращению жизни на 1-1.5 года. Последствия безработицы также чувствуют семьи уволенных работников, и в особенности дети, которые уносят эти переживания во взрослую жизнь. И эти последствия становятся всё серьезнее, если период безработицы затягивается».

Литература и искусство также крутятся вокруг атмосферы кризиса. В своих мемуарах Грегори вспоминает о том, как он встретил художника Эдварда Хоппера в музее американского искусства Уитни в пик Великой депрессии, когда американская культура столкнулась с мрачным видением художника. Это напомнило мне о том, что я постоянно вижу одинокие снимки рисунков Хоппера, потому что все сидят по домам. «Я увидел худощавого Хоппера, одетого в пальто Честерфилд, чуть наклоненного вперед, скрестившего руки за спиной, изучающего картину какого-то современного художника, — пишет Грегори. — Я слышал, как он едва слышно произносит ‘наконец-то они все начинают писать как я’».

Когда я читал мемуары Грегори впервые, я фокусировал внимание на отрывках с описаниями Депрессии — «искажённый город с разбитыми витринами и побитыми неоновыми вывесками», «обрывки разорванных газет и картонных коробок, поднимаемые ветром». Теперь я сосредотачиваюсь на редких моментах счастья. Например, как его семья всю неделю ела суп из чечевицы, но по воскресеньям они позволяли себе сходить в китайский ресторан — небольшая расточительность, позволявшая чувствовать себя лучше.

«Ресторан всегда был занят всего на одну четверть. Другие посетители сидели за самыми дальними от нас столами, в основном парочки, одетые в бесцветную одежду, смотрящие друг на друга пустым взглядом. Мне всегда казалось, что мы были единственными счастливыми посетителями ресторана и двух наших детей, задававших весёлую атмосферу, всегда было хорошее настроение».

Грегори с трудом прошёл через Великую депрессию, зарабатывая на своём писательстве, и в будущем стал поэтическим критиком и профессором, вырастил новое поколение поэтов. Он не даёт нам надежды, но он дарит маленький огонёк, за которым мы можем следовать, проходя через свою великую депрессию.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ