The Guardian: «Мир сошел с ума» Астрид Линдгрен — война и рождение Пеппи Длинныйчулок

Астрид Линдгрен в 1987. Фотограф: Шмитт/EPA
Автор: Джо Моран

Дневники шведского детского писателя 1939-45 годов, совместившие в себе повествование о жареной оленине и о горе по всей Европе, странным образом воодушевляют

Детская писательница из Швеции Астрид Линдгрен навсегда связана с неугомонной девятилетней девочкой, которую выпустила в мир в 1945-м. Пеппи Длинныйчулок «с волосами цвета морковки... заплетенными в две тугие косички, торчащие в разные стороны», живет совсем одна в полуразвалившемся коттедже, с чемоданом, полным золотых монет, свободная от школы и прочей серой рутины. Беззаботность Пеппи является ответом на чрезмерную опеку родителей по всему миру, прото-феминистским манифестом и утверждением послевоенного оптимизма.

Военные дневники Линдгрен, на годы забытые в плетеной корзине для белья в квартире в Стокгольме после ее смерти в 2002, показали, что Пеппи появилась в менее счастливые времена. Начинающий писатель сделала первую запись 1 сентября 1939 («О! Сегодня началась война»). Ее последние записи — трансляция событий из Нюрнберга и первые намеки на известность Пеппи.

Линдгрен пишет в основном как обеспокоенный наблюдатель. Она волнуется, что Швеция будет втянута в войну; несмотря на то, что страна оставалась в нейтралитете на всем протяжении войны, отношения с соседями были достаточно напряженными. Линдгрен отмечает, что Швеция «страдает от неразделенной любви» к Финляндии, снабжая ее жителей всем, от теплых вещей до донорской крови и получая лишь горечь взамен. Как и многие шведы, она чувствует, что ее страна словно маленькая рыбка, пытающаяся увернуться от челюстей двух одинаково опасных хищников — Нацизма и Большевизма. «Германия должна будет взять на себя ответственность, — пишет она в декабре 1939, — за то, что дала волю русским варварам в Европе».

Когда началась война, Линдгрен собирала какао, чай и мыло и была недовольна недостатком масла. Однако в основном она и ее семья — муж Стуре, ведущий директор шведской ассоциации автомобилистов, и дети, сын Ларс и дочь Карин — ни в чем не нуждались. Их «шведский стол» (smörgåsbord) был переполнен омарами, печеночным паштетом, солониной и гусиной печенью, а на Рождество они пировали жареной олениной и рябчиком. Линдгрен заостряет внимание на этом изобилии, чтобы почувствовать себя счастливой; читая это, невольно чувствуешь голод.

Даже для дневника, написанного в эпоху перемен, Линдгрен необычно сосредоточена на других, практически забывая о себе. Она часто пытается представить невообразимое: боль и страх людей, оказавшихся на грани жизни и смерти. «Боже, помоги нашей бедной планете в борьбе с этим безумием!» — беспомощно молит она в своей первой записи. Ее одинаково задевают бомбежка Гамбурга и депортация норвежских евреев в Польшу. И она чувствует печаль, охватывающую всю Землю: «Сейчас идут бои в российских лесах, ливийской пустыне и на солнечных Гавайях. И все это началось потому, что немцы хотели Данциг».

Существенную роль сыграло то, что Линдгрен работала в секретном почтовом подразделении цензором международных почтовых отправлений, как частных, так и военных. Поэтому она одной из первых получала новости с войны, и большая часть ее книги — просто рассказ о том, что происходило в различных местах военных действий. Будучи англофилом, питая слабость к Невиллу Чемберлену (1869-1940, 60-ый премьер-министр Великобритании), «милому старому джентльмену, который вечно опаздывает», она начала свой самый значительный анонс с английских слов «Things have happened» («Многое произошло»). Своими спокойствием и порядочностью она напоминает миссис Минивер, героиню Джен Стратер, в одной из британских книг, которые ей удалось достать. Хотя, в отличии от миссис Минивер, ее заботы в основном небанальны. В четких, прозрачных предложениях (искусно переведенных на английский Сарой Дэф (Sarah Death, шведский переводчик и редактор журнала Swedish Book Review)) Линдгрен рассказывает военные новости, доходившие до ее мирного Стокгольма.

Дневники часто являются важными историческими документами, потому что они в точности показывают, как жестокие события геополитики влияют на привычный жизненный уклад. Не связанные рамками исторических исследований, авторы дневников часто сопоставляют события: публичные и частные, важные и не очень, используя различные пути. Но Линдгрен слишком скромна, чтобы останавливаться на своей жизни часто. Не слишком много рассказано о Пеппи Длинныйчулок, рожденной весной 1944 в подарок для девятилетней Карин, когда Линдгрен скучала в постели, растянув связки на ноге. Дочь беспокоила ее тем, что становилась «нервной» и «сумасбродной». Линдгрен иногда делает случайные доклады о работе над книгой в дальнейшем, но тех, кто ищет идеи в ее творческом процессе, ждет разочарование.

Когда она пишет о себе, повествование всегда незавершенное. В августе 1944 она заявляет, что «оползень поглотил мое существование». В это же Рождество она «роняет горькие слезы в салат из сельди» (цитаты). Затем, после выхода с больничного из-за невроза и бессонницы, она вдруг решает, что ее личная война с мужем, Стуре, была окончена «победой для меня». Даже для дневника, форма повествования которого склонна к нелинейности и незавершенности, это выглядит необычно.

Кроме того, хотя эта книга о бессмысленной и бесконечной жестокости войны, она странным образом внушает оптимизм. Этот год (2016) кажется annus horribilis («несчастливый год», лат.) для многих из нас, но это ничто в сравнении с 1940-м. Линдгрен высказывает мрачные мысли по поводу того, что произойдет, когда война кончится и «как тяжело будет унаследовать кровавую, отвратительную пустошь во всем мире, отравленную газами и никуда не годящуюся». В этом и состоит основная беда дневников: их авторы никогда не знают, чем кончится история. Естественно, Линдгрен не могла знать будущего — что она станет столь любимым и часто переводимым автором, важным борцом за права животных и благосостояние детей, сокровищем шведской культуры. И мир, который, как она боялась, «так переполнен ненавистью, что задушит нас», будет восстановлен в какой-то мере — достаточной, чтобы быть таким же неудержимым, как сама Пеппи Длинныйчулок.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ