Мой полет над гнездом кукушки

Первое, что надлежит знать обо мне, я пять раз лежал в психбольнице, общее время моего пребывания там где-то полгода, могу сказать, что самое большое время пребывания в больнице у меня два месяца за раз. И я был действительно болен и опасен в первую очередь для себя самого, и моим родственникам ничего не оставалось, как поместить меня в больницу. А после у меня были повторные приступы психоза, и попытки самоубийства, глупые и приводящие только к одному к новым госпитализациям.
Поэтому я знаю кухню изнутри, я знаю, что там за закрытыми дверями. Есть разница в организации психиатрической помощи у нас и в Европе с Америкой, но могу сразу сказать, что у нас была карательная психиатрия, а у них влиятельное и могущественное антипсихиатрическое движение, которое сумело многое изменить к лучшему в этой системе. Поэтому у нас все гораздо хуже устроено, по крайней мере, в бесплатных учреждениях. Огромная скученность, кровати стоят рядом друг с другом, в палатах народу как в банке шпрот, и больше всего сводит с ума невозможность побыть одному, помню я плакал в подушку от того, что мой сосед бубнил весь день своим противным голосом, мне хотелось его убить, когда я в слезах пожаловался врачу она увидев мое состояние предложила увеличить дозу нейролептиков, и моя истерика быстро прошла, так как это мгновенно меня отрезвило, лучше слушать этот бубнеж, чем испытать еще большее оглушение от лекарств. Я пытался читать, но это невозможно, у лекарств побочное действие, зрение становится расфокусированным, ты просто не видишь букв. И быстро сдавался.
И когда я читаю о том, что герои возмущены, тем ,что им выдают по пачке сигарет в день, мне очень радостно за них потому как в последний раз моего пребывания мы курили по семь сигарет в день, что не дает тебе бросить совсем курить, но и не дает курить толком столько сколько тебе нужно. А было время во время первой моей госпитализации мы курили как фараоны, забивались в крошечный туалет всем мужским отделением и дымили так, что дым стоял коромыслом, и в центре стоял огромный таз доверху заполненный окурками, и бывало один мужичок который только мычал, и не говорил, он был весьма плох, ждал пока кто-нибудь докурит до фильтра, а докуривали до самого фильтра, так как на сигарету бывало приходилось до трех человек, хватал из этого вонючего таза окурок и жадно впивался в него обжигая себе пальцы. Кстати у тех кто курил Приму без фильтра два пальца всегда желтые, даже ноготь желтый, у некоторый почти коричневый. Когда ты находишься в структурированном безвременье больницы только и живешь от сигареты к сигарете.

И еще если ты буянишь тебя кладут на вязки, меня тоже привязывали к кровати, а одного парня который перевернул стол с лекарствами, привязали голым к сетке кровати без матраса,и накрыли одной простыней, еще я видел как привязывали девочку из женского отделения, на глазах у парней, медсестра так дернула халат, что пуговицы полетели во все стороны, и она стояла в одних трусиках, безучастная покорная, сама легла на кровать и дала себя привязать.

Могу сказать, если ты находишься в психушке и не знаешь, сколько тебя здесь продержат выдержать это невозможно, я месяц протягиваю с трудом, а если ты лежишь больше года у тебя точно разовьется госпитализм, это состояние гораздо хуже чем лекарства, ты забываешь, что есть что там за пределами этих стен, ты уже даже не хочешь выходить наружу, ты вписываешься в этот механизм как идеальный винтик системы.

Все я больше не могу вспоминать, это кошмарное время, иногда мне снится, что я снова в больнице, и тогда я просыпаюсь утром, таким, словно я спал, этим ужасным лекарственным сном, тяжелым и не дающим новых сил. Словно я накачен под завязку нейролептиками. Сейчас я уже не пью таблетки, и мне кажется, что я возвращаюсь в этот мир. Господи, стоит тебе поверить, что ты безнадежен, и все ты будешь там снова и снова, а если ты и не будешь там, здесь ты тоже не будешь, ты будешь всегда мысленно за решетками и огромными дверями, которые отделяют тебя от всех остальных.
Я могу бесконечно писать о том времени, но это так мучительно, как и читать книгу Кизи, я так переживал, я откладывал книгу, я чувствовал, что система непобедима, и снова надеялся, что это не так. А потом я рыдал когда закончил читать, я оплакивал себя и всех, кто побывал по ту сторону. С этими слезами, выходило, что-то темное, тяжелое. Что-то освобождалось внутри, выправлялось, катарсис, освобождение. По капле я выплакивал раба. Там. И могу сказать, что они украли мой смех, и сейчас я снова учусь смеяться. И эта книга - огромный дар. Для меня для всех.

И еще хочу вспомнить одного парня, который стал мне другом в первую госпитализацию, он был рядом, он застегивал мне пуговицы, на ужасной казенной пижаме в отвратительную клетку, когда мои руки так дрожали от лекарств, что я не этого сделать сам. Он был веселый, и он был там как рыба в воде, он знал эту систему, он даже умел прятать таблетки во рту, у нас была такая медсестра, она надевала перчатки и чуть ли не голову запихивала тебе в рот проверяя, выпил ли ты. Когда я выписался он приходил ко мне на работу, и мне было лучше, я уже не пил таблетки, а вот ему нет. И я стыдился его. Черт возьми, я должен был как-то помочь ему, не бросать его. Потом он исчез, а после психиатр в диспансере сказал, что он умер, я не знаю от чего, но мне казалось, что я немного виноват в его смерти. В его смерти виноваты все. И я тоже. Он очень верил в Бога, ради него я схожу в церковь, поставлю свечку за упокой и буду молиться, чтобы он был не в аду, потому, что ад похож на безумие и психбольницу. По крайней мере, я иногда так думаю.