Философия любви (исповедь)

Ручьи сливаются с Рекою,
Река стремится в Океан;

Перси Шелли

Я раньше не понимал, как сходят с ума.
Для меня это было что-то фантастическое, как жизнь на далёких планетах, как рассказы об ангелах в детстве, как таинственные звёзды на краю вселенной — квазары, несущиеся почти со световой скоростью, так быстро, что на них, пространство и время, как-то райски слились.
Если бы на таких звёздах были влюблённые… какими бы они были? Какой была бы их любовь?
Тела, души и слова, у них были бы как трепетное сияние крыльев, они бы никогда не разлучались и во время мимолётных ссор, вспоминали бы себя в мучительном отдалении друг от друга, когда их ещё молодая звезда пролетала на том месте, где сейчас наша Земля: они вспоминали бы себя сиренью, расцветшей после дождя, ласточкой, одиноко летающей в вечернем небе над землёй, на которой ещё нет человека.
Возможно, они вспоминали бы то, что с ними никогда не было: мурашки многоточий на моих письмах к любимой, её тихие слёзы в ночи у окна, за которым сияют далёкие звёзды.

Раньше, до встречи с любимой, я не знал и что такое любовь.
Я думал, что любил..
Но лишь встретив настоящую любовь, понимаешь, что всё это не то, что это были влюблённости.
Это так же легко отличить, как солнце от луны: я словно до встречи с любимой, жил в вечных сумерках, при робком свете луны, лун… словно на далёкой и грустной планете, на которую, быть может, я был сослан за свои грехи.
Но вот солнце взошло посреди ночи… и мир стал виден нежно-весь, во всей своей красоте и тайне.

Я потерял любимую, и всё в мире утратило смысл, словно кто-то с мира сорвал все цвета, красоту, и мир потускнел, сжался, как ребёнок, потерявшийся в ночном лесу и теперь дрожит от холода под светом далёких, уже давно не существующих звёзд, похожих на ласковых призраков.
Бесприютная красота природы, словно повернулась ко мне спиной, прильнула к стене в сумерках и плачет о чём-то, и что она плачет, понятно лишь по тому, что плечи красоты тихо вздрагивают.
Хочется подойти и поцеловать эти милые, смуглые плечи.. как у любимой моей.
И не можешь это сделать, как в кошмарном сне: делаешь шаг, другой.. бежишь, и не приближаешься и ноги мучительно вязнут в пустоте и с каждым усилием твоё тело разрушается от времени и тоски по любимой, превращаясь в ветер, вечер и дождь, и в итоге ты напрягаешь все свои силы, внахлёст, до бессмертия, тихо полыхающего где-то в груди, ты жертвуешь этим бессмертием и буквально летишь к любимой… но её милых плеч касаются только твои губы, одни твои преданные ей губы, потому что тебя уже нет, и в этом поцелуе смуглого плеча любимой, исчезают и они, так что кажется, любимую поцеловал дождь и она, словно что-то вспомнив, тихо коснулась рукой своей, плеча.

Это так странно, таинственно.. глубинная связь любви, безумия и смерти.
Только в предельной любовной муке понимаешь, каким-то не совсем земным взором, что все эти понятия мерцают единым светом, как звёзды на небе, как мерцание светлячков и нежный свет в зрачках любимой, цвета крыла ласточки на заре: это всё единый и бескрайний свет, и лишь что-то мгновенное, как облака между ними, делают их на время, словно бы отделёнными друг от друга.

Да, раньше я не понимал безумия.
В душе словно  всегда были места, через которые уходило излишнее напряжение мыслей и чувств, и потому душа не заполнялась полностью этим давлением, сиянием.
А теперь.. вся моя душа полна одним сиянием: мыслями о любимой.
Моё тело, душа, малейшая мысль, и дальше, дальше… бессмертие моё — принадлежат любимой.
Я себе больше не принадлежу, я весь — для любимой. Я словно бы создан, чтобы любить её одну в целом мире: я её предчувствовал ещё в детстве, когда сердце замирало на вечерней заре на открытом балконе, когда в небе с пронзительным писком летали ласточки, восхитительно близко от тебя, так что казалось, если не двигаться и думать о  чём-то прекрасном, прикрыв глаза, то ласточки подумают, что ты — нежная синева вечера и пролетят сквозь тебя.
Иногда казалось, что они пролетали: я думал о любимой..

Нормальный человек, всегда, пусть тенью мысли, думает о себе, о чём-то своём, или просто — отдыхает, паря душой в блаженном «ни о чём».
Но и там тайно мерцает его «я», как первый снег в вечернем небе, ещё не достигший земли и протянутой к нему ладошки.
Даже думая о звёздах, стихах, цветах, человек всё же краешком мысли, думает о себе, и этим спасает себя от безумия, иначе бы он растворился в звёздах и ночном аромате цветов.

А я.. я.. у меня не осталось больше ни одной мысли о себе, для себя, я даже не могу помыслить себе мир, чтобы хоть краешком мысли, нежно не опереться сердцем на любимую, чтобы мир сиял ярче: я всегда думаю о любимой, даже когда думаю о чём-то отвлечённом, даже когда не думаю ни о чём: моя любимая, как бог на заре Эдема— она везде и нигде, она и в полёте ласточки и в улыбке цветка на ветру..
Я легко могу в простом кусте сирени после дождя, словно в облаке на заре, найти милый силуэт любимой.
Далёкие звёзды, светят тем же таинственным и дивным светом, что и мысли любимой: когда я беру в свои ладони её милое личико и смотрю в вечер её карих глаз, то там мерцают далёкие звёзды и манят, манят меня и тогда я целую её удивительные глаза.
Я вижу любимую везде, везде: в фильмах, в книгах былых веков, в крылатом блеске на золотом куполе вечернего храма, в полёте ласточки на заре..

Я могу отличить её милые шаги в тысяче других шагов, и порой, на улице, моё сердце блаженно замирает, как бы прижавшись спиной к телу, как к стене счастья: да, я ищу в накрапывающих звуках женских каблучков на улице, хотя бы мимолётный силуэт любимой моей, и это иногда удаётся: и 2-3 ноты Бетховена, Дебюсси, можно найти в серых звуках города.
Эти «2-3 ноты», стали моим наваждением.
Я безумно радуюсь, до сердцебиения и слёз в горле, когда где-нибудь в парке, я вижу девушку со спины, стоящую так, как любимая: эти кроткие и нежные плечики, словно бы слегка улыбающиеся, этот наклон головы, как у Афродиты Боттичелли, и карий ветерок её волос у лица..
Я тогда падаю на колени, как зачарованный, прямо посреди парка и шепчу милое имя любимой.

Мир для меня становится бессмысленно-прозрачным, как чеширская улыбка, если я в нём не нахожу хоть малейшего сходства с любимой.
Другие женщины, становятся для меня невидимыми, сливаясь со скучным пейзажем.. но если у женщины каштановые волосы, чайные глаза.. я на миг снова вижу в ней женщину и сердце во мне цветёт и словно прорастает даже в запястьях: чеширская улыбка любимой нежно проступает в мире, из пустоты, и мир вновь обретает смысл.
Иногда меня такие женщины — в моих мыслях, — искушают так, как не искушали святого Антония в пустыне его наваждения.
Но у меня было одно отличие от Антония: я порой страстно брежу, чтобы все женщины мира стали точь-в-точь, как моя любимая, вплоть до шрамика на спине под лопаточкой, и чтобы все эти женщины мира, таинственно слились в нечто единое, райское. И тогда получилась бы совершенная женщина: передо мной, на травке вечерней, просиял бы образ любимой моей.
Ах.. у меня даже слёзы дрожат на ресницах порой, когда я вижу женщину с каштановыми волосами, карими глазами.. мне тогда физически больно: словно женщина не до конца воплотилась, «застряла» где-то «между», в чистилище красоты, и мне тогда хочется подойти к ней, тихо коснуться плеча и спросить: вам не больно?
Про мои безумные сны-наваждения и говорить нечего. Таких не было даже у св. Антония, когда его искушали нимфы и демоницы.
Я порой так сильно тоскую по любимой.. до слёз во сне, до её милого имени, которое шепчут мои сонные губы.
И тогда мне снится райский, безумный, грешный сон… как я лежу в постели и на ней цветут цветы и травка волнуется.
Я потягиваюсь и хочу обнять любимую, но её нет, и я понимаю, что если я её не обниму прямо сейчас, не прижмусь к ней жарко-жарко, то я умру, потому что даже тело любимой для меня, как воздух, которого мне не хватает.
Уже задыхаясь в цветах, я вдруг чувствую блаженное и яркое тепло, разливающееся по моему телу, как бы зацветшему.
На мою грудь села сиреневая бабочка и задышала крылышками как-то с прищуренкой.
И тут я ахнул: у меня была чудесная, смуглая грудь… моей любимой! Я поднёс ладошку к лицу и улыбнулся от нежности: у меня были милые пальчики любимой моей! Я тут же трепетно прильнул к ним губами, а потом прильнул ладошкой к своему лицу и замер так, нежась в тёплой ладошке любимой моей.
И тут… я вновь улыбнулся, с ладошкой на щеке, так что и ладошка как бы улыбнулась от моей улыбки.
Я робко скользнул рукой в низ живота… и чуть не умер от счастья: там… тоже, моя счастливая рука узнала любимую мою.
Я бы мог узнать, как она выглядит Там, даже одной рукой, в темноте, среди тысячи женщин (ох, этот образ, любимой бы не понравился! И почему 1000 женщин, а не 100? Идиот..).
Есть дивный «аккорд» трепетного касания женщины — Там, похожий на расположение пальцев руки в самом начале Лунной сонаты Бетховена.
После таких снов, я просыпался от сильнейшей поллюции среди ночи и долго лежал так, со слезами на дрожащих ресницах, боясь пошевелиться, подняться с постели и разрушить эту блаженную полуявь, в которой я и любимая были одним блаженным целым, как в Пире Платона.

А голосок любимой? Ах.. её удивительный, лунный голосок! Именно лунный, как бы сотканный из нежных августовских сумерек и света растущей луны. Голос-лунатик…особенно когда она говорит шёпотом. Он так похож на её чудесные глаза, цвета крыла ласточки: если я слышу на улице у женщины 2-3 ноты этого голоска… я готов умереть от счастья.
Это не поэтический образ и не преувеличение.
Боже мой! Были мужчины (не много), которые за ночь с Клеопатрой, готовы были умереть на заре.
Об этом пишут стихи, восхищаются их доблестью и страстью.
А я… я готов умереть с улыбкой на устах, только если мне будет дарован шанс услышать голосок любимой.
Или просто поцеловать её милые смуглые ножки.. или ещё проще, невесомей: вдохнуть тёплый запах её подмышечки, когда она только проснулась и сладко потягивается с милой улыбкой.. словно я ей приснился.

Боже! Боже! Если бы передо мной, в постели, просиял ангел, я бы сыграл с ним в поистине, русскую рулетку!
За каждый поцелуй, простое касание любимой, за её тёплый шёпот у моего счастливого ушка.. я бы щедро, как богач, отдавал свои жизни в грядущем.
Ах! Ангел, с грустной улыбкой показывал бы мне, что я в 22 веке стану великим поэтом!
К чёрту поэта.. отдаю эту жизнь за простое прикосновение к милым, каштановым волосам любимой.
Ангел показывал бы мне, как я в 23 веке стану известным и богатым музыкантом!
К ангелу музыканта.. пускай он будет глухим и ходит в рубище по улицам Москвы или Парижа: только бы сейчас поцеловать хоть мизинчик на ножке любимой моей!
Да что мне отдалённое будущее… готов с радостью пожертвовать своим будущим, настоящим, уже здесь и сейчас.
Может.. ангел уже прилетал ко мне, когда я жил в прошлом, веке, эдак, в 14, в Авиньоне, и был безнадёжно влюблён в мою милую.. Лауру?

Я словно умер и живу призраком. Живу не свою жизнь.
Я чувствую, что мог быть поэтом.. но стихи получаются плохо. Стихи-инвалиды.
Чувствую, что мог быть музыкантом.. нет, всё не то: часто брожу по вечерним улицам своего города, словно бездомный музыкант из 23 века и тихо плачу: в моём городе и жизни моей,  нет любимой моей, словно в 23 веке! Зачем мне тогда музыка? этот век? эта жизнь?
Одно лишь я умею в этой жизни: любить мою милую, любить так, как люди боятся любить на земле, боясь раствориться и потерять себя в другом человеке.
Меня буквально, нет без любимой. Я — ничто без любимой, и мне не стыдно в этом признаться.
Сейчас люди такие забавные.. культ идиотического эгоизма повсюду: ты прекрасна и самодостаточна и сама по себе! Без мужчины! ты сильная! Живи и радуйся! Люби себя!

Боже… прости их, неразумных.
Это всё равно что поломать Рафаэлю руки и сказать: будь счастлив! Вот тебе дорогие вина, лучшие курорты мира и самые прекрасные женщины! 1000 женщин!
А если бога убрать из жизни, красоту и любовь? Ведь тоже можно радостно жить?
Подленьким и узким счастьем…
А мне без любимой, страшно даже обернуться в прошлое: вспоминая что-то, я всегда мысленно беру её за руку и спускаюсь в прошлое, словно в мрачный подвал.
Меня ужасает прошлое… когда я ещё не встретил любимую. Там такая тьма..
Наверно, так и первобытный человек не смотрел на безумный мир, полный опасности и вечного страха, бессмысленности происходящего: солнце зашло, и могло никогда не взойти вновь.
Гроза могла убить и тебя и самый мир.

Мне нравится вспоминать то, чего не было: как я в детстве познакомился с любимой моей, возле сирени: я подобрал на тёмной асфальтовой дорожке после дождя, раненую ласточку и подошёл к девочке с каштановыми волосами (ласточки часто врезаются в голубеющие окна,  разбиваясь о небо).
Она так нежно погладила её, прижавшуюся к моей груди, словно моё сердце..
Это и правда было со мной. Не в детстве, правда, и девочки никакой не было. Ласточку гладил я сам, напоил её, дал отдохнуть и выпустил.
Но боже мой! Я так люблю этот нежный мираж воспоминания из детства, так часто его ласкаю и вспоминаю, что он стал гораздо более реальным, ярким, чем моё реальное воспоминание.
Может… и красота в мире, любовь, даже, бог — это воспоминание какого-нибудь раненого и одинокого ангела на далёкой звезде?

А иногда мне просто страшно на миг обернуться в прошлое, даже вспомнить что-то недавнее: недавние воспоминания, похожи на нежные цветы и травку, а в отдалении они снова обрастают пейзажем, вырастают до прекрасных деревьев, под которыми течёт синяя река.. Рай.
Мне кажется, что без любимой меня никогда не было.
Вот я оборачиваюсь робко.. и сразу, вечер и сирень на ветру.
И так длится днями, ночами, на целые годы в прошлое, один этот пейзаж, где меня нет: вечер, сирень и травка волнуется на ветру..
Воспоминание без начала и края.
Начинается лето, сирень вянет, словно её кто-то обидел, ударил: она вся как-то сжимается и дрожит на ветру..
Её хочется погладить, прижаться к ней и обнять.
Настаёт зима: сирень вся обнажена до души, снов и боли: она словно ждёт кого-то.
И снова весна. Сирень цветёт, как бы что-то припоминая с грустной улыбкой.
Боже..  сиреневые ноготки любимой у моих приоткрытых губ… сосочки любимой, под моими нежными пальцами, как бы жмурящихся от счастья.
Я — сирень, и я жду любимую. Моя память — сплошная сирень на ветру..

Мне не страшно умереть. Страшно больше не увидеть любимую.
У меня нет ни одной мысли, не связанной с любимой, и даже мои уста нежно преданы ей: я часто шепчу её милое имя.
И в этом смысле я рад тому, что если внезапно умру, то с именем любимой на устах.
Если долго-долго повторять имя любимой, и резко замереть истомлёнными губами, словно упав нежностью губ, назад, в голубую, прохладную траву тишины, то губы на миг примут форму имени любимой, словно доверчивые лепестки цветов на заре, которые согрел руками.
Такими губами, ставшими именем любимой, сладко произнести какое-нибудь нежное и таинственное слово: ангел, сирень, млечный путь, бог..
Имя, уста, словно бы тепло сливаются со словом и тем, что оно значит.

Люблю надеть зелёную футболочку любимой, так и непостиранную, ещё нежно затаившую её милый запах, и лечь в этой футболочке в постель и задремать с улыбкой счастья на устах.
Тогда мне снятся волшебные сны, снится то, что быть может снилось любимой моей ещё в детстве: снится её первый поцелуй с мальчиком на крыше: над ними так пронзительно летала ласточка..
Мне снится её ранка под лопаточкой и мамины губы, целующие её, губы, ставшие моими губами. Мне снится далёкая сиреневая звезда, летящая со скоростью света и ангелы снятся..
Передо мной расстилаются чудеса и тайны вселенной, строчки дивных стихов поэтов грядущего, мелодии, сочинённые на луне и на других планетах…
А с каждым днём запах любимой в футболочке, словно бы чеширски тает и на моих глазах появляются слёзы.

А мне всё это не интересно,  все эти тайны вселенной, ангелы.. я лежу в зелёной футболочке в своей одинокой постели и грустно улыбаюсь сквозь сон и мечтаю: вот было бы чудесно.. если бы любимая, встречаясь с другим, снимая вечером, у постели, свою одежду..
Ах, если бы на ночь, волшебным образом, эта одежда, пахнущая ею, оказывалась в моей постели! (она бы и не узнала!).
Я спал бы с её нежным запахом и милыми, цветными тенями её, как в раю — одеждой. Целовал бы её запах и гладил его..
Боже мой… целый сад нежных запахов в моей постели: запах её каштановых волос, запах груди по утру, подмышечек (в любое время дня и ночи), запах ладошек, когда она грустит или плачет, запах её милых губ, сладковатый запах солнца на плече на пляже и шеи, чуть вспотевшей после пробежки по парку, запах попочки, нежного лона и смуглых ножек…

Боже… сделай так, чтобы, когда я умру и окажусь в раю, каждый сияющий цветок, каждое деревце, прибой океана, дождь и даже ангелы.. пахли так, как любимая моя.
Пусть это будет только для меня, пусть это будет отдельная сиреневая и одинокая планета на краю вселенной, только пусть всё в ней дышит любимой моей и райские птицы поют её милым голоском!
Господи.. я больше не могу без любимой!
Я схожу с ума. Я лежу в её зелёной футболочке на далёкой планете и тихо плачу. Накрапывает дождик на моё лицо и постель, стоящую прямо в цветах. Надо мной летают сиреневые ангелы, словно ласточки.
Может люди во время смерти вот так вот и смотрят на ласково преображённый мир?
Милая, милая, милая.. я иду к тебе.
Я стану сиренью, дождём на заре у твоего окна на 23 этаже, я стану прекрасным стихом и этими строчками в твоих тёплых ладошках..