Вселенная языка

Так получилось, что немецкий со мною с детства. Ежедневный урок (иногда не один) и все, что к нему прилагается: тетрадки со столбиками новых слов, учебники на немецком, карточки с образцами склонения и спряжения... И даже — знакомые немцы.

Не приходилось задумываться, люблю я язык или нет, какой образ нужен мне для вхождения в эту реку... Я была к нему холодна, нехотя признавая, что теперь он со мной навсегда, потому что так вбит в подкорку, что, слыша немецкую речь, невольно ее понимаю.

В нашей среде было даже принято слегка подтурнивать над немцами и их лающими диалектами, а моя подруга, которая выбрала профессию переводчика, пошла еще дальше и крыла язык последними словами, обзывала грубым, неудобным, а иногда — неприятным, корябающим слух, продолжая, ничтоже сумняся, параллельно совершенствоваться в нем.

Потом в моей жизни случились еще два языка.
А потом я вернулась к чтению на немецком.
И тут меня ждали открытия.

Случайно вспомнив заученные в школьные годы стихотворения Генриха Гейне (на самом деле он Хайнрищь Хайне), я отыскала Рильке в оригинале.
"Разве можно было так мыслить и говорить по-немецки?" — спрашивала я себя, впитывая страницу за страницей.
Почему в это было так сложно поверить?
Потому, что в немецком нет стольких лексических этажей, — о низких и высоких вещах эти люди способны говорить одними и теми же словами, но именно это свойство немецкого мастерски использовал Рильке, чтобы буквально сражать читателя наповал, — простые слова, но сочетаются так, что все в голове встает с ног на голову, а иногда строка бьет в солнечное сплетение...
Потом (из того, что поразило) был Шнитке, крестьянский сын.
Его поэзия — лаконичнее некуда. Слова — из лексикона тех, кто веками возделывал поля и созерцал все эти туманы, горы, озеры, реки...

И оказалось, что все это — о тебе.

Ты не человек, если у тебя нет дорогих и любимых, полей и лесов, которые обволакивают тебя своей красотой, родного дома, который ты знаешь, дружбы, радости и печали...

...травы что-то ему твердили
вились птицы над головою
в полунебыли-полубыли
становился он сам травою...

Над подобными стихами, сложенными искусно и просто, да еще и написанных о самом знакомом, можно сидеть и размышлять подолгу. Переводы приводить бесполезно, это все же не то...

И о самом языке, на котором писал, поэт Виктор Шнитке сказал:
Что для меня значит этот терпкий и строгий язык –
о Нибелунгах песнь, и Нарцисс, и Гольдмунд –
он велик и необозрим,
словно море;
словно сотни морских оттенков,
он переменчив,
но постоянен в своей
морской сути.
Так что же он для меня?
Всего лишь
детство и голос матери.
Слово отца прощальное.
Мечта и прибежище, путь
к пониманью взаимному.
Завтрашний день.

Я очень рада подаренным поэтом открытиям. Рада, что уже не безразличие, а искренний интерес заставляет тянуться к немецким текстам.

Что нет больше предубеждения, а есть готовность внимать и учиться.

Язык — это вселенная.

Больше не поверю тем, кто слишком категорично выскажется (о любом) языке.