Интервью Виктора Дольника Александру Никонову. Часть 1

Интервью Виктора Дольника Александру Никонову.
(«Новая газета», 23.05.2005)
Часть 1

– Еще будучи студентом биофака, в 1956 году я написал реферат по поведению homo sapiens как прямоходящей обезьяны. Реферат прослушали, воцарилось молчание, после чего мне «посоветовали» сделать другой реферат. Я и сделал — по происхождению страусов. Его приняли на ура. Потому что в нем не было покушения на основы, на тезис о том, что труд сделал человека человеком.
— А разве не труд, не производство орудий?
— Нет, конечно, трудятся и используют орудия многие животные, и это не делает их человеком. Сначала наши предки обрели бипедию — прямохождение, оставаясь неразумной обезьяной. Потом, оставаясь такой же неразумной обезьяной, они сотни тысяч лет инстинктивно делали примитивные орудия, обкалывая гальку, как производят и используют орудия многие другие животные — бобры, птицы, каланы… Только трудности жизни и увеличение мозга, помогающее их преодолевать, сделали человека человеком. Я имею в виду расставание с лесом и выход в непривычную саванну, неизобильность пищи и вытекающие отсюда всеядность, трупоедство… Мы же — потомки собирателей и падальщиков. Анализ костей животных, на которых сохранились следы каменных орудий наших предков, показывает, что это были кости трупов. Оно и понятно: буквально «вчера» слезшей с дерева обезьяне было трудно тягаться в саванне со специализированными хищниками в добыче живого мяса. Проще найти падаль и каменными остриями срезать с туши мясо.
Атавистическая любовь к тухлому и гнилому до сих пор сохранилась в некоторых национальных кулинариях: эскимосы любят копанку — гнилое мясо, причем нарочно его закапывают и ждут, когда начнет гнить, после чего выкапывают и едят; китайцы любят тухлые яйца; французы — заплесневелый сыр… Только давний рефлекс трупоеда примиряет современного человека с подобными кулинарными изысками. Никакой настоящий хищник пищу с запахом гнили есть не будет, только падальщик. Или бывший падальщик, как homo sapiens например.
— Что же в нас определяется животной программой поведения, а что — чисто культурное изобретение?
— Ну радиофобия, скажем, — боязнь радиации — одна из немногих чисто культурных вещей. …Все наши бытовые привычки, а соответственно, и обычаи, мораль имеют животно-инстинктивное происхождение. Здесь все просто: есть зашитая в мозгу программа поведения — есть поведение. Нет программы — нет поведения. Посмотрите за человеком, за любыми его реакциями и поведением, поищите под это поведение животную программу. Найдете!
— Например?
— Например, все человеческие детеныши любят качели. Все детские парки развлечений состоят из аттракционов, где в том или ином виде используется фрагмент полета, вращения, переворота или мгновения невесомости. Вы сколько угодно можете катать на карусели щенков, жеребят или детенышей овец — ничего, кроме ужаса, у них это не вызовет. А у наших детенышей полет вызывает инстинктивное удовольствие. Дети хохочут, когда их подбрасывают и ловят. Почему? Да потому, что наши далекие предки прыгали по деревьям и в глубинах мозга до сих пор осталась программа брахиации — перелета с ветки на ветку, раскачиваясь на руках. Именно поэтому до сих пор самые популярные и частые детские сны — это сны о полетах. Этой программе, которая живет в далеких глубинах нашего мозга, примерно 25 миллионов лет — именно тогда наши общие с гиббонами предки передвигались с помощью брахиации…
— Даже в социальной жизни? Скажем, патриотизм…
— Любовь к родине — чисто животное чувство. Я имею в виду привязанность человека к месту, где он вырос. Это характерно для всех территориальных животных, а приматы — создания территориальные. У них (у нас) в детстве происходит импринтинг — запечатление своего ареала обитания на всю оставшуюся жизнь. Это крайне необходимая вещь, которая позволяет, во-первых, не потеряться, а во-вторых, отчаянно защищать свою «родину» от захватчиков. А иначе бы откуда у людей взялся патриотизм? Из чего бы он вырос? Защита своей родины, своей стадной территории — священный долг любого павиана…
Если предстоит война с другим племенем павианов — например, пограничный конфликт — два войска павианов выстраиваются друг перед другом в виде двух полумесяцев вогнутыми сторонами друг к другу. В центре — патриархи.
— Такое же боевое построение было у древних греков, персов и египтян!
— Совершенно верно. Это обезьянье построение сохранялось у нашего вида довольно долго… Что любопытно, конфликт между стадами может разрешиться бойней, а может — схваткой двух самых сильных особей.
— Пересвета и Челубея, например.
— Да, показательный бой двух доминантных самцов перед лицом войск — это тоже чисто обезьяньи дела. Любопытно, что подобные вещи до сих пор случаются при разборках двух банд уголовников.
— Животные…
— Кстати, обратите внимание на важную деталь. У саванных приматов — геронтократия, то есть власть в стае держат старшие по возрасту особи. А воюют приматы — детьми. В войске у них — сплошь молодые самцы. Сами патриархи-геронтократы предпочитают не воевать, они в центре. Война детьми — видовой признак приматов. Он остался и у нас: по сей день наш вид призывает в войско детей — стукнуло парню 18 лет, изволь в армию. У кабанов, скажем, совсем не так. У них сражаются только секачи — матерые, здоровенные, седые самцы с желтыми клыками… А обезьяны посылают в бой более слабых — молодняк.
Если два стада обезьян случайно встречаются на границе двух территорий, их вожаки важно проходят через строй своих войск, внимательно смотрят друг на друга, а потом, если граница не нарушена, пожимают друг другу руки, обнимаются — подтверждают мирный договор. За ними уже по субординации могут обняться подчиненные. Это обезьяний ритуал. И он тоже сохранился у нашего вида. Когда наши президенты, то есть лидеры территориальных образований, прилетают в гости друг к другу, они видят, что их встречают не барышни в национальных одеждах (что было бы приятно глазу), не кабинет министров, не семья президента, а почему-то всегда строй войск — почетный караул. Откуда тянется этот обычай? Оттуда, из далекой саванны. Ему сотни тысяч лет, просто за десятки тысяч лет никому никогда в голову не пришло отменить его… Причем по всем обезьяньим правилам сначала жмут руки друг другу и обнимаются лидеры, то есть самцы-доминанты, а уж потом — их свита, министры…
— Итак, патриотизм — это животная функция?
— Да, защита территории — чисто видовая потребность. Причем любопытно, что зверь, вторгшийся на чужую территорию, инстинктивно, то есть автоматически, чувствует себя неправым. И это его сковывает, потому в животном мире чужака (даже более сильного физически) чаще всего побеждает хозяин территории. Иногда это принимает забавные формы. Например, спортивная статистика отмечает, что гости чаще проигрывают матчи хозяевам поля. Это настолько общеизвестно, что даже не вызывает вопросов. На чужом поле играть неловко, неудобно. Объяснять этот ведущий к проигрышу дискомфорт логическими причинами бессмысленно, потому что он идет изнутри.

Продолжение интервью - Часть 2, Часть 3