- Человек не должен бездельничать, - еще раз повторила Шолокова. - Человек должен приносить пользу обществу. Своим близким, себе. Когда он лежит целыми днями на боку, сидит на шее у родственников, получает деньги за сдаваемые в наем комнаты - таких я не уважаю и не буду иметь с ними ничего общего. Я из рабочей семьи, у меня и папа, и мама всю жизнь работали.

Все эти речи раздражали Тостую. Но она не подавала виду. Тостая, как и Шолокова, тоже была проституткой, но проституткой честной. Она тоже произносила пафосные речи, но так, без особого воодушевления, до Шолоковой ей было далеко. Тостая беззастенчиво переходила из одного публичного дома в другой, ничуть не стесняясь упреков в продажности. Такая уж у нее профессия. А баба она все равно хоть куда. И потом, по большому счету, кто знает о такой ее махровой продажности. В основном только коллеги по цеху, да некоторые знакомые девушки в Париже. А ее клиенты всегда будут ею восхищаться. Потому что она не только коммерчески верно находит место работы, но и коммерчески верно работает. Хочешь в позе буратино - пожалуйста, хочешь садомазо хождение по мукам - пожалуйста, да могу даже совершить что-то шедевральное, фантастичное. Настоящее искусство все равно для узкого круга лиц, а реклама в наше время сделает этот круг широким.

- Шолокова. - сказала Тостая. - Иди в жопу.

Это не было оскорблением. Это было что-то профессиональное.