Карлайл и Диккенс или Доказательство пудинга

Было такое хорошее время, когда при наличии текста в оригинале (на английском) я неизменно предпочитал его переводному. Сейчас это время прошло, но любовь к английскому языку осталась. Плюс остались разные сопутствующие истории из серии «в переводе не так как в оригинале».

История номер один: Charles Dickens или Томас Карлайл?

«Cakes and ale» Моэма, который вовсе и не банальный Моэм, а оригинальный Maugham (Мауам или Моуэм – звучит!), я читал как раз в оригинале, а потом уже и по-русски. В оригинале мне книга очень понравилась в целом, по-русски – очень понравились некоторые эпизоды. Опять-таки в целом никаких претензий к переводу у меня нет, но эпизодически… Читаю я, значит, переводной текст, презамечательнейший отрывок:

Я с восхищением следил за его успехами в литературном мире. Его карьера могла бы служить образцом для любого начинающего писателя. Не припомню ни одного из своих современников, кто добился бы такого значительного положения с таким небольшим талантом. Талант Роя, как умеренная доза лекарства, мог бы уместиться в одной столовой ложке. Он прекрасно это понимал, и временами ему, должно быть, казалось почти чудом, что он ухитрился сочинить уже около тридцати книг. Я не могу не предположить, что он впервые прозрел, прочитав, что гениальность, как сказал однажды в послеобеденной речи Томас Карлайл, — не что иное, как бесконечная работоспособность. Это запало ему в голову. «Если все дело в этом, — сказал, вероятно, он себе, — то и я могу быть гением не хуже других». И когда один экзальтированный критик на страницах дамского журнала впервые назвал его гением (а в последнее время критики делают это все чаще), он, наверное, удовлетворенно вздохнул, как человек, после многочасовых стараний решивший кроссворд. Ни один из тех, кто многие годы был свидетелем его неустанного труда, не может отрицать, что право на гениальность он, во всяком случае, заработал.

Все бы хорошо, но что-то меня смущало. Смущало день, смущало два, а потом, то ли сознательно, то ли бессознательно, но я обратился к оригиналу и читаю:

I cannot but think that he saw the white light of revelation when first he read that Charles Dickens in an after-dinner speech had stated that genius was an infinite capacity for taking pains. He pondered the saying. If that was all, he must have told himself, he could be a genius like the rest

Каким таинственным образом Чарльз Диккенс вдруг превратился в Томаса Карлайла? Понять это довольно трудно:) Завеса этой непостижимой тайны немного приподнимается далее по тексту; дело в том, что довольно скоро в тексте упоминается и Карлайл, причем равно как в русском, так и в английском вариантах. Отсюда, можно предположить, что это имя просто вертелось у переводчика на языке, ну, он и тиснул Карлайла вместо Диккенса. Может и так… А может, переводчик просто был уверен, что автор фразы о бесконечной работоспособности именно Карлайл, а не Диккенс и сознательно подправил заблуждающегося (по его мнению) Моэма-Мауама-Моуэма? Не берусь судить…

История номер два. Доказательство пудинга

Далее еще одно, совсем краткое сопоставление переводного варианта текста с оригинальным. По-русски вы можете прочитать:

— Я знаю, что я не великий писатель, — говорит он. — В сравнении с гигантами я просто не существую. Я думал, что когда-нибудь напишу действительно великую вещь, но уже давно перестал об этом даже мечтать. Я только хочу, чтобы обо мне говорили: он делает все, на что способен. Я тружусь. Я не позволяю себе никакой небрежности. По-моему, я хорошо умею строить сюжет, могу создавать героев, похожих на живых людей. Ну и, в конце концов, все проверяется на практике: в Англии было продано тридцать пять тысяч экземпляров «Игольного ушка», а в Америке — восемьдесят тысяч, и за право печатать мою следующую вещь предлагают столько, сколько мне никогда еще не платили.

В оригинале же вместо невыразительного "все проверяется на практике" говорится:

And after all the proof of the pudding is in the eating: The Eye of the Needle sold thirty-five thousand in England and eighty thousand in America, and for the serial rights of my next book I’ve got the biggest terms I’ve ever had yet.”

Все-таки the proof of the pudding is in the eating куда выразительнее! Потом я узнал, что это просто расхожее выражение, пословица. Имеются и различные русские эквиваленты, в том числе и «все проверяется на практике». А как бы все-таки поадекватнее перевести непосредственно the proof of the pudding is in the eating. Думаю, так: Доказательство пудинга - в его съедении. Я всегда подозревал, что во мне прячется недюжинный талант переводчика:)

P.S. Да, совсем забыл, я же еще не только переводчик, но и - поэт! Так что, хоть вы не забывайте, что…

Не забывайте при еде:
В английском пудинге - два де.