Анатоль Франс в романе "Восстание ангелов" описал волшебную игру Пана на своей свирели. Он играл, и перед читателем и героями книги расцветала подлинная история человечества, мира...
Знаете, иногда я воспринимаю то или иное произведение литературы как совершенный музыкальный инструмент, в музыке которого сливаются его душа и душа моих впечатлений от произведения и мира. Иные страницы с тёмными дырочками стихов - похожи на свирель, но чаще всего - на гитару и арфу со струнами тёмных строк. Попробую сыграть на строчках Борхеса...

Есть радуга воспоминаний : Борхес где-то прочитал о варваре, напавшего с дикарями на итальянскую Равенну, но, изумившись её красотой, умер, защищая её. Эта история напомнила Борхесу что-то из его родословной. История родословной и Равенны, напомнили и мне кое-что о raven-e, рае.. ( пьяное эхо страниц шепчет Алеф, ave rave...) Возможно, эта история и вам напомнит что-то своё, вечное.
С точки зрения вечности, различные религии и виды искусств, вовсе не противоречат друг другу и свету истины, но, словно множество лун, вращаются вокруг планеты жизни, освещая её, отдавая свет зашедшего солнца ли, бога ли...
Широкие лучи пронзали облака, голубую глубину неба, и казались призрачными стволами деревьев райского сада...
Однажды, один из ангелов спустился на землю, и, поразившись её красотой, возможностью жить жизнью других, разом, вместив в одно чувство и звёзды и деревья и людей, словно бы сузив орбиты перевоплощений до одной сияющей, дышащей точки сердца - Алефа!,- не пожелал вернуться на небо, назвав братьями и сёстрами всё живое на земле, за которую он много раз потом умирал и возрождался, словно феникс зари из звёздного пепла.
Однажды, один из демонов, варваров ада, заблудился в лабиринтах перевоплощений, искушений, выбрался на свет, и оказался где-то на задворках рая.
Там не было времени, не было страданий ( а значит и состраданий), были светлые столпы от многих лун, пробившиеся сквозь облака, и эти столпы походили на итальянские мраморные колонны, возле которых, словно ласточки и голуби в храме, мерцали ангелы.
В раю уже почти не помнили об аде и земле... Но, словно контрабанду, демон пронёс в себе в рай, страдание и память о земле, но эта память таяла и тлела под солнцем рая, да и сам демон, ворон ада, стал изменяться.
Радуга воспоминаний преломилась о тёмную рябь строчек других рассказов Борхеса... И вот, проснувшемуся, словно бы вновь родившемуся ангелу в раю, приснился странный, страшный сон о том, что где-то есть, была или будет, еретическая, свободолюбивая голубая планета, тихая точка-звезда, обложенная зажжённым хворостом рассветных гроз.
Этот сон-скиталец снился уже многим в раю. Но, странно, в этот раз сон был живее и глубже, сон не о трусливом, но о прекрасном человечестве, и не о злом, а об отважном падшем ангеле...и проснувшись, ангел ощутил себя как никогда сиротливо, что-то было не так, словно бы разродившись в муках миром, умер бог, но умирая, он изменил не страшное для мира прошлое или грядущее, но память о них и себе, перемешав причину и следствие.
Собой пожертвовал уже не Христос, но Бог, и в своём умирании, обнимая мир, пантеистически сливаясь с ним, словно художник, написавший свой шедевр, в котором он выразил себя без остатка, целиком. Бог приснился ангелу, и ангел пал путеводной звездой. В этом сне-умирании Бога, свершилась настоящая, набело переписанная история мира, в котором не было грехопадения, безумия войн и варварских застенков ада.

Кто-то в рассказе Борхеса скажет, что мир, возможно, был сотворён всего несколько мгновений назад, а вся живая память веков - придумана, и, я бы сказал, что эта память приласкалась к душе подобно брошенному, милому и грустному животному, быть может, одичавшему ангелу.
Скажу больше : возможно, и мир то ещё не был сотворён : так, спит себе Адам ли, Ева или ангел, и видит странные сны..
Гюго назвал "Шекспиром-дитя" не Рембо, а Альбера Глатиньи, который ныне забыт, и кажется почти вымышленным поэтом. Борхеса можно назвать повзрослевшим Рембо, которому, на пьяном корабле, словно на Летучем голландце, затерявшемся среди миров и звёзд, которые отразили воды времени, снится вымышленная, возможная, а значит, быть может, подлинная история вечности.

Эрих Йоханссон - Не оглядывайся