1 Германия, которую мы не хотели знать

"Когда советские войска вошли в Берлин, там не было ни одного нациста, были только немцы, коварно обманутые Гитлером" (с просторов Сети)

Я стою за трибуной. Синие кресла полукругом. За моей спиной раскинул громоздкие крылья орёл. Орёл пугает меня. Мне всё время хочется на него оглянуться. Они смотрят на меня - с любопытством, смешанным с жалостью. Как на животное в берлинском зоопарке. В прожекторных лучах их взглядов я кажусь себе немытой деревенщиной. Царапины на туфлях. Чёлка топорщится. Рукав белой блузки испачкан чернилами. Унтерменш.
- Господа, - говорю я и удивляюсь тому, как глухо звучит мой голос. - Меня зовут Анна Бабина, я из России, и то, что я сейчас скажу, скорее всего вам не понравится.
Гул по рядам.
- Я не Коля Десятниченко, чтобы пропагандировать с этой трибуны своеобразную дружбу народов. Послушайте меня. Нас с Колей разделяют всего-то лет десять... и целая огромная мировоззренческая пропасть. Но я не об этом. Я - о книге, которую мне довелось прочитать на днях. Рэйчел Сейфферт, "Тёмная комната". Хорошая книга. Душевная. О немцах, которые не хотели убивать и умирать.
Гул. Моё сердце бьётся где-то в горле
- Я не отрицаю того, что война - это трагедия для всех. Но нацизм (упорно именуемый в книге фашизмом) - это не трагедия, а преступление. Преступление, которое совершается немногими при молчаливом содействии всех остальных. Возьмём сухорукого Гельмута, героя первой части книги. Его жизнь прочно вплетена в бытие Рейха. В Хрустальную ночь он получает работу, его родители благоговейно смотрят на портрет Фюрера, а когда прилюдно унижают цыган, он дрожащими руками запечатлевает их для истории. Прячась от бомбёжек в ателье и считая эшелоны на вокзале, он живёт в мире войны, на которую он мечтал попасть, но так и не смог - из-за увечья. Но дни перед падением Берлина становятся его звёздным часом. Вместо того, чтобы наводить резкость и выставлять экспозицию, он строит баррикады и учится защищаться. Мужественный защитник родины... Я закрываю глаза и вместо Гельмута на берлинских баррикадах, которые "с легкостью подомнут советские танки" (не без сожаления пишет автор), вижу другого мальчика, которому так и не исполнилось семнадцать, потому что соотечественники мирного фотографа Гельмута расстреляли его в Гремучем лесу на окраине города Ровеньки. Звали этого мальчика Олег Кошевой, господа. Он мой герой, а не "бедный бедный Гельмут", которого, видимо, полагается считать жертвой обстоятельств.
Преодолев пустоту первой части, я перешла ко второй, повествующей о миленькой девочке Лоре, этакой меддхен-гретхен, которая спасает своих братьев и сестёр, потому что злые союзники поместили в лагерь её мутти. Дети бредут через всю Германию необутые, завшивевшие, немытые, и вроде бы им тоже нужно сопереживать, но... Я не могу. Хотя бы потому что фати этой самой Лоры сделал сиротами добрую сотню детишек в деревнях, у которых нет окончания "-дорф".

Мяса с салом раздобыть не удается, зато у нее в руках две половинки, даже больше, хлеба, четыре яйца и кувшин молока, мешочек муки и еще по кошелке моркови и яблок.

.
И вот тут меня перекрыло, потому что... мяса с салом у них не было! А столярного клея не пробовали? А жмыха-дуранды, от которой кровь из кишок идёт? А обои не варили? Я из Ленинграда, господа, не надо мне про ваш немецкий голод, пожалуйста.
И, знаете, ещё вспомнилось:
Все видевший, на все готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Десятилетний человек, родителей которого, возможно, убил фати Лоры.
Но это, господа, ещё не всё. Я вам сейчас расскажу то, что в русском языке именуется странным словом myakotka. Русские убивают немецкого ребёнка просто за то, что он бежал, где не нужно. Русские бессовестные. Они грабят, поджигают дома и обижают женщин. Ну да. И живьём едят немецких младенцев. Я не говорю, что такого не было, но знаете что, господа? Чудо в том, что это были единичные случаи. После того, что довелось пережить нашим предкам, чудо, что они оставили камень на камне.
Война, господа, безусловно, трагедия, но всегда одни приходят в дом других - за нефтью, чернозёмом или рабочей силой, и если они оттуда не уходят (по причине того, что навсегда остаются под берёзовыми крестами на окраине деревни Алексино Новгородской области), это их собственная вина.
И, наконец, заключительный аккорд этой свистопляски, которую написала, чтобы получить денег и прославиться, фрау Сейфферт. Сказочка про Миху, который избавился от нацистских предрассудков и живёт с девушкой по имени Ясмин. Однажды Михе приходит в голову, что его опа (дед), оказывается, был эсэсовец и, лелея надежду, что пока все расстреливали, дед просто стоял рядом, Миха едет в загадочное государство Беларусь, где ведёт долгие задушевные беседы с бывшим полицаем Колесником. Даже опуская тот момент, что по реалистичности эта новелла стоит где-то между "Красной жарой" и "Рождёнными американцами", у неё (новеллы) в принципе очень странный посыл. Никто не отрицает, что бывший эсэсовец мог быть прекрасным человеком в кругу семьи, но он воевал, и не просто в Вермахте, а в СС, Карл! (Михаэль!)

Люди творили ужасные вещи. Шла война. Я их не оправдываю. Отнюдь нет. Но шла война, время было жестокое и непонятное, он не мог различить добро и зло и поступал дурно.

И партизаны, оказывается, приходили насиловать и грабить. Так и просится мем «не все так однозначно».
И вот Михаэль колоссально нравственно страдает, думая о прошлом, ходит на место массового расстрела евреев и приезжает на могилу Колесника. Что я должна вынести из всего этого? Что немцы раскаиваются? Не отрицаю. Хотя виденные мною молодчики в традиционных кожаных баварских штанах на Майской ярмарке так задорно орали: "Дойчланд убер аллес!", что генная память запустила целый батальон мурашек по моей спине.

– Знаете ли, это, в общем-то, было в порядке вещей. В порядке вещей то, что русские не выпускали немецких солдат по стольку лет. Некоторые вообще вернулись только в конце пятидесятых.
– Понятно.
– Их использовали для рабского труда.

Рабского, чтоб его, труда. Это про восстановление наших городов, да? Про Сталинград и Воронеж, про Ленинград и Торжок, про... Да перед кем я распинаюсь?
Так вот, господа. Мне двадцать семь лет (на два года больше, чем было Людмиле Павличенко, самую знаменитую реплику которой я сейчас перефразирую), и я прочитала очень много книг об этой войне, в том числе Ганса Фалладу и Гюнтера Грасса . Не кажется ли вам, господа, что вы слишком долго оправдываетесь незнанием? "Не знали, недоглядели, нас обманывали, нам концлагеря впервые показали на фотографиях союзников". Так?
А вывод, господа, будет неожиданный. Книга не плохая, она просто заточена под другого читателя. Не под русского, которому (если он, конечно, не пресловутый Коля) в детстве рассказывали, зачем к нам приходили нацисты (явно не за раздачей шоколадок). Под читателя, для которого все жертвы нацистов - евреи или цыгане (каждый четвёртый белорус и 20 млн русских не в счёт!), а войну выиграли американцы с англичанами, которые, конечно, не Жуков с его степными ордами (цитата, между прочим, дословная). Под читателя, который не задаёт лишних вопросов, но подавай ему скользкие темы, всеобщую скорбь и жестоких русских, которые едва ли не хуже нацистов. На этом заканчиваю. Спасибо за внимание, господа.