4.5

Добро пожаловать в мир искаженных ценностей и спутанных реалий!

Это было нечто феерическое и необычное, где-то на грани известной реальности и авторского вымысла, навеянное, видимо, барселонскими живыми скульптурами. Гипердраматическое искусство… да, это нечто болезненно-привлекательное, странно балансирующее между нормой и социальной патологией… Представьте себе, что вы – холст, полотно. Вас натягивают, грунтуют и, используя любые поверхности вашего тела, включая мышцы, сосуды и внутренние органы, создают артефакты, превращая вас в картины, украшения, мебель, портьеры, изящные безделушки вроде пепельниц и ламп… Потом вас как часть авторской коллекции выставляют в музеях, галереях, парках, и тысячи людей оценивают ваши невероятные позы, трогают вас руками и заглядывают в ваши привыкшие никуда не смотреть глаза… И на вашем теле красуется этикетка вроде: «Алекс Бассан. “Девушка перед зеркалом”. Масло, девушка двадцати четырех лет, высокое зеркало, прожектора. 195 x 35 x 88 см». А потом вас за разную цену продают на аукционе в частную коллекцию или просто делают ширпотребные копии, которые можно разместить хоть в офисе, хоть в гостиничном номере, хоть в ресторане, хоть у входной двери… И как же страдают полотна, когда на них нет спроса!…

Меня всегда поражает, как Х.К. Сомоса умеет воспользоваться любым материалом и создает дерзкие, провокационные, порой утрированные до предела ситуации, чтобы обсудить общечеловеческие гуманитарные проблемы - морали, истинности, смысла, жизни и смерти, границ толерантности.

«“Рип ван Винкль” страдает от той же проблемы, что и вся Европа: разъединенное единство. Знаешь, в чем проблема у нас, европейцев? В том, что мы хотим оставаться самими собой, не переставая быть Целым. Пытаемся глобализировать нашу индивидуальность. Но мир с каждым разом все меньше нуждается в индивидуумах, расах, нациях, языках. Миру нужно, чтобы все мы знали английский и по мере возможности были… либеральны. Пусть в Вавилоне говорят по-английски, и можно продолжать строительство башни, заявляет мир. Вот чего требует глобализация, а мы, европейцы, стремимся к ней, не желая отказываться от того, что мы индивидуумы. Но что на сегодняшний день индивидуум? Что значит быть французом, англичанином или итальянцем? Посмотри на нас: ты – голландец с немецкими корнями, я – француз, но работаю в Голландии, Эйприл – англичанка, но она жила в Италии, Якоб – американец, а живет в Европе. Раньше художественное наследие нас разнило, сейчас все изменилось. Голландец может создать картину из испанца, румын – из перуанца, китаец – из бельгийца. Иммигрантам обеспечена работа – надо становиться искусством. Нас уже ничто не отличает друг от друга… У меня дома есть портрет из керубластина работы Авендано. Он точь-в-точь как я, прямо как в зеркале, но модель, дублирующая оригинал в этом году, - угандиец. Он стоит у меня в кабинете, и я каждый день на него смотрю. Вижу в нем мои черты лица, мое тело, мою внешность и думаю: “Господи, внутри я – негр”. Я никогда не был расистом…, но мне кажется невероятным видеть самого себя и знать, что внутри, под моей кожей, есть скрытый негр и что если я достаточно сильно расцарапаю одну из моих щек, то увижу, как там появится неподвижный угандец, тот самый угандец, которого я ношу в себе и которого уже не смогу изгнать, даже если и захотел бы… отчасти потому, что портрет – работы Авендано и стоит уйму денег, понимаешь? <…> Но кое-что меня утешает. Это кое-что объединяет меня с угандцем, это у нас с ним общее, и оно заставляет меня думать, что в конце концов мы не такие уж и разные. <…> Оба мы хотим заработать денег».

В этом романе на фоне детективного сюжета разворачивается дискуссия не только о роли, функциях и возможностях современного искусства, что само по себе интересно, но – главное - о низведении человеческой личности в потребительском обществе до вещи, до пустоты и «ничтойности», до средства выражения чьего-то нередко извращенного творческого замысла (чего стоят только дебильные братья-преступники из коллекции «Монстры» или эротические артшоки и анимарты «грязного» искусства, в которых ради заработка участвуют люди-полотна, в том числе и несовершеннолетние модели, «бумага»). Созданный в книге мир был настолько жизненен, что мне поначалу даже хотелось погуглить на тему «гипердраматического» искусства – а вдруг оно действительно существует, ведь история его появления, школы, направления, отцы-основатели, жанры, проблемы внутрикорпоративной конкуренции и даже цен на «шедевры» были сконструированы в книге настолько детально, что казались правдой, не говоря уже об историях с керубластином, которые и вовсе кажутся сошедшими с рекламных проспектов специалистов по пластической хирургии.

Все персонажи, даже проходные, имеют собственную судьбу и все вместе создают пеструю и одновременно пугающую творческую европейскую мозаику, ведь каждый из них через что-то в себе переступает, что-то теряет, на что-то закрывает глаза. Все герои очень колоритны, а их образы насыщены смыслом (одержимая стать полотном-шедевром Клара Рейес, Хорхе, Маркус, мэтр Бруно ван Тисх, Лотар Босх, Поль Бенуа, Вики Льедо, Якоб Стейн, начальник охраны Эйприл Вуд, ее приятель Хирум Осло, Герардо с его пигмалионством и еще сохранившимися «живыми» чувствами), поскольку каждый воплощает свою собственную нравственную позицию в отношении происходящего (а вопрос поставлен остро – что важнее: сохранить произведение искусства, стоящее миллионы евро, или защитить одну человеческую жизнь, которая, похоже, и не стоит, и не значит ничего), и эти позиции автором озвучены как в их персональных рефлексиях, так и в диалогах между ними. Постепенно вырисовывалась потрясающая картина разногласий между мэтрами по поводу этики и эстетики использования людей-полотен, и между полицейскими – о ценности человеческой жизни.

Роман заставляет думать и переживать, переживать и думать, снова и снова мысленно вклиниваться в разговоры героев и протестно задаваться вопросами: где проходит граница, пересекая которую искусство меняет знак, вырождается, теряя свой внутренний гуманизм и становясь безнравственным и безразличным к человеческой индивидуальности? что при этом происходит с самим творцом, в состоянии ли он принять на себя ответственность и вынести мучительно неоднозначные нравственные последствия реализации своего замысла? действительно ли человечеству нужны безумные эстетические идеи ценой в человеческую жизнь или сотворенные за утрату личностной идентичности? не превращается ли мир такого искусства в «Пластик Бос»? и, как ни не хотелось бы в это верить, неужели люди спят и видят, что в один прекрасный момент они отбросят свою человеческую сущность, вверив ее кому угодно, кто поставит на них татуированную подпись «Я сделал это»? В какие-то моменты, пока ты не дошел до финала этой невероятной истории, ты чувствуешь себя на стороне Художника, совершающего акты вандализма в отношении наиболее ценных артефактов, хотя и понимаешь, что одним преступным клином нельзя вышибать другой преступный клин. Но из двух зол приходится выбирать… меньшее? А как бы хотелось выбирать вообще не из зол. И какое счастье испытываешь в конце, когда оказывается, что кому-то вообще не нравится такое современное искусство.

P.S. https://yandex.ru/video/search?filmId=14112088551884341672&text=Перселл%20Похороны%20королевы%20Марии&noreask=1&path=wizard