3.5

Я не имел счастья быть очевидцем славного восстановления человеческого света — величайшего и, возможно, значительнейшего эпизода в повести рода людского. И все же я верю, что благословен в ином смысле, живя на пороге новой эпохи. Повсюду вокруг себя я вижу признаки воздвигающегося щедрого величия, тогда как горожане с великолепным усердием стремятся оживить и воспроизвести дела далекой древности. На вопрос, для чего они прилагают эти усилия, они отвечают: «А почему нет? Чем еще заниматься?» Вот он, наш новый дух!
Письмо от Попкорна к Меллиту, 3399 г.

Лондон, 3700 год. Человеки или новый вид гуманоидов с подозрительно древнегреческими именами живут в мире галлюциногенных грибов, плавают в радуге, любуются энергетическими бликами резвящимися на поверхности Темзы, принимают решения во сне и светятся. Оратор Платон ораторствует и размышляет над загадками прошлого, пытаясь найти в них хоть толику смысла. Любые находки из эпохи Крота, будь то теория эволюции, рассказы По, повергают людей будущего в культурный шок. Сарказм, чистый сарказм. Автор дает понять, что свободная интерпретация всегда крайне далека от истинного смысла: любой артефакт можно перевести, объяснить, подвести подо всё, что угодно, под то, что подходит соответствующей картине мира. То есть по факту, история далека от объективности, потому как рассказана людьми настоящего.

Или так.

Новая Троя. 3700 год. Некий параллельный мир, где обитают души древних греков, в котором громче всех голос Платона. Он иногда заглядывает в другие миры и времена, поскольку в том 3700 году время уже не одна их координат единого пространства-времени, а значит всё более относительно, чем просто относительное. Платон, ведя разговоры со свей душой, размышляет о смысле всего, и удивляется, и опять знает, что ничего не знает.

Если отбросит весь поток сознания, которым щедро потчует нас Питер Акройд, то «Повесть о Платоне» можно смело растащить на цитаты. Особенно удачные те, что о нашем времени, кротовьем. Например вот это:

Страх смерти в ту пору был частью более обширного страха перед жизнью.

Если подумать, мы до сих пор не может обрести счастья именно из этого пресловутого страха.
А еще Питер Акройд, как и многие фантасты и абсурдисты предсказывает будущее:

...В разговорном языке называлась также «эпохой мракобесия», то есть эпохой мрачного бешенства, каковой она действительно стала под конец.

Даже не будущего, а настоящего. Мы, кажется, вступаем в эту эпоху.

Или вот о информации, литературе и вообще слове:

Во многих отношениях это напоминает культы эпохи Чаромудрия, которые отправлялись только лишь ради самих обрядов. Информация дарила своим приверженцам слова и образы — не более того.

Соответственно:

Литература: слово неизвестного происхождения. Чаще всего его возводят к litter (мусор)

«Повесть о Платоне» можно отнести к философии абсурда: поиски смысла бытия приводят в никуда. Жить нужно ради жизни. Сейчас, а не верить в значительность прошлого. Может это и принесет счастье.