5

Как же мы теперь объясним горьким пацанятам своим,
Что не убивали детей братья по фамилии Гримм…
Детям не поставишь в вину, что они играют в "войну"
И под словом "немец" всегда подразумевают страну

Леонид Филатов, «Война»

Вот почему-то эти горькие строки Леонида Филатова не покидали меня во время чтения романа Тессы де Лоо. И то, что было объяснимо для послевоенных мальчишек, хлебнувших военного лиха, кажется невозможным в благополучной и сытой Бельгии 90-х. Встреча на модном СПА-курорте двух сестер, нелепо разлученных в шестилетнем возрасте, проживших две абсолютно разных жизни и сохранивших непримиримость к прошлому, задевает и волнует. Вот так случилось – после смерти отца Анна осталась в Германии в семье простого сельского фермера, а Лотту увезли в интеллигентную Голландию в дружную и сравнительно обеспеченную семью. Их не спрашивали, хотят ли они, просто взрослые так решили. И вот они, одна - немка, прошедшая весь крестный путь немецкого обывателя, от тяжелого труда на фермах через сомнительную радость от военных побед к страшным бомбежкам 1945-го, а другая – голландка, ненавидящая немцев и не желающая ничего прощать. Сорок пять лет после войны не примирили Лотту, для нее немцы – враги до конца дней. Нет смысла сравнивать, кому досталось больше, кому было хуже и кто больше виноват. Нет смысла меряться своими подвигами, Одна спасала голландских евреев, другая помогала раненым в последние дни, в общем хаосе и смятении, одна потеряла мужа, офицера СС на фронте, у другой убили любимого, не успевшего стать мужем. Анна пытается объяснить, возможно оправдаться, Лотта не желает ничего понимать. Ни та, ни другая не выбирали, выбор был сделан за них самим образом жизни их семей. Попади Лотта в другую семью, из тех, что приветствовали приход нацистов – что бы выросло из нее? Будь дядя Анны приверженным идеям нацизма – по какому пути пошла бы она?

Роман не о прощении, им нечего прощать друг другу, личной вины нет ни у той, ни у другой, ни друг перед другом, ни перед другими. Роман о понимании, об умении взглянуть на ситуацию глазами другого человека. То, о чем говорил Аттикус Финч:

- Нельзя по-настоящему понять человека, пока не станешь на его точку зрения...
- Это как?
- Надо влезть в его шкуру и походить в ней.

Но упоенная своей ненавистью Лотта не хочет становиться ни на чью точку зрения. Она знает – немцы были негодяями. А она принимал участие в противостоянии им. И не хочет вспоминать, что люди, которые скрывались в ее доме лишь помогали скреплению в общем-то давно распавшейся семьи. Кончилась война, разошлись люди и семья распалась. Но об этом Лотта не вспоминает, у нее своя история, она с ней живет вот уже сорок с лишним лет.

Анна ненавидит американцев, они убили ее мужа, они выгнали нацистов из их городка, но при этом вели себя как захватчики. Это ее история. Она испытала на себе – каково это, быть отверженной, когда никого не волнует конкретная жизнь конкретного человека, когда национальность становится диагнозом. И не надо вспоминать, что и сама она была на другой стороне, и в ее замке работали бесправные славяне с востока. Она всего лишь плыла в общем потоке. она тоже помнит лишь свою историю.

Финал… ну что финал, к этому все шло. И вот тут на первый план выходит еще один момент. Подчас мы такие принципиальные, такие убежденные, мы лучше знаем, как надо поступать, как надо было поступать. Мы не склонны прощать, мы не склонны понимать, мы уверены в своей правоте. Мы правы. А потом некому доказывать свою правоту. Уже не отыграть. Уже поздно. Уже не пойти навстречу. И дальше можно плакать, говорить «я был неправ», молить о прощении, вспоминать о хорошем, но время нельзя отмотать назад. Есть вещи необратимые.