3 Скучный малый

Мистер Докинз известен тем, что написал взрывающий сознание бестселлер «Эгоистичный ген», изобрел слово «мем» и продал миллионы книг, став одним из главных интеллектуалов своего времени. Неординарный литератор и ученый, способный брать в своих книгах стаерские дистанции и на протяжении 500 страниц удерживать внимание читателя, разбирая хитросплетения неодарвинизма, фенотипа и – с меньшим успехом – христианской религии, Докинз появился на российских прилавках пару-тройку лет назад, зато теперь издается регулярно, много и хорошо. Сегодня русскоязычному читателю доступно 8 из 15 его книг, а в этом году к научно-популярным опусам автора, добавился первый том его мемуаров.

С первых страниц автобиография «Неутолимая любознательность. Как я стал ученым» настраивает на официозный лад. В отстраненном, похожем на отчет тексте, автор вспоминает, как его отец был призван на военную службу в Африке, а мать тайно последовала за ним. Маленький Дик, зачатый родителями в Ньясаленде, появляется примерно на 20-й странице. Минуя детские годы, не отмеченные, к слову, особой любознательностью, будущий автор «Эгоистичного гена» переносится на туманный Альбион, чтобы получить образование в подготовительной, а затем публичной школе. Обстоятельность, с какой Докинз описывает устройство учебных заведений, – тема для отдельного разговора, но помимо прочего, яркое свидетельство, что перед нами не только скучный педант, но и человек, жизнь которого была лишена какой-либо мужской романтики. Каталогизация спетых песен, настурции, мяч для сквоша и прочие «мадленки» вызывающие у автора прилив ностальгии, у читателя провоцируют зевоту. Иногда, впрочем, рассказчик прерывает благостный тон, чтобы с запоздалым раскаянием признаться, как во время учебы скрывал интеллект, держался подле сильных спортсменов и гнобил с ними слабых изгоев. Закончив, таким образом, свое третье образование Докинз поступает в Оксфорд, чтобы пуститься по очередному кругу: расположение колледжей, портреты преподавателей, продвижение по академической лестнице. Есть, правда, и отличия. Вырвавшись из спартанской обстановки Аундла, автор в 22 года лишается невинности, открывает в себе этолога-экспериментатора и программиста-любителя. «Человек без свойств» прежних глав обретает индивидуальность, правда, по-прежнему сохраняет отстраненный тон, к которому примешивается пост-фактум привнесенная толерантность. Те, кто читал «Бог как иллюзия», помнят, как характеризуя проповедника-евангелиста Робертса, выкачавшего из паствы сотни миллионов долларов, Докинз отмечал, что у мошенника подходящее имя – Орал. Теперь, от того дерзкого Дика осталась бледная тень, и комментируя спорное назначение, когда вместо ученого Майкла Каллена, которому он был многим обязан, на престижный пост был утвержден менее достойный кандидат, автор прибегает к такой нудной риторике:

«По мнению большинства, на место Нико естественнее всего было назначить Майка Каллена. Возможно, именно поэтому – чтобы явно открыть новую страницу в истории отделения зоологии, – большая часть членов комиссии принимавшей соответствующее решение, проголосовало за Дэвида Мак-Фарленда. Как писал Ханс Круук в уже упоминавшейся биографии Тинбергена, «трудно было найти человека более непохожего на Нико». Хотя во многих кругах это назначение встретили в штыки, в каком-то смысле оно было удачным, по крайней мере если исходить из того, что новое назначение должно открывать новые перспективы. Научная деятельность, которой занимался Дэвид, была в высшей степени теоретического и даже математического свойства. Он активно использовал в ней свою математическую интуицию и окружил себя профессиональными математиками и инженерами, умевшими работать с формулами и расчетами. Разговоры в кофейной комнате переключились с чаек и колюшек на системы управления с обратной связью и компьютерный модели».

Завершается первый том историей о том, как сочинялась книга «Эгоистичный ген» и анонсом второй части автобиографии – в ней будет рассказано про последующие годы и остальные 12 книг. Увлекательно? Едва ли.

Этолог Докинз всегда выделялся среди других популяризаторов науки литературным мастерством. Астрофизик Карл Саган пишет более духоподъемно (насколько это наречие совместимо с его атеизмом), но большинство его книг напоминают серию очерков нанизанных на живую нить с неизменной патетикой в финале. Поздние книги географа Джареда Даймонда отличаются сложным синтаксисом, но еще более просты по композиции. Стиль Докинза тоже сложен, но при этом богаче интонирован, а англосаксонская сдержанность придает его прозе освежающую холодность. Что касается композиции, то здесь с ним мало кто может соперничать. Структура написанных им книг – а с каждым разом он писал все лучше – напоминает паутину: от более крупных сюжетных линий ответвляются более мелкие, вместе они образуют цельный узор. Следуя за каждым поворотом и отступлением, читатель намертво залипает, пока паук-Докинз приближается к нему, чтобы впрыснуть в голову яд научного скептицизма. Но так было прежде, в этой книге от композиционного мастерства осталось немного. Заявленные в заглавии темы – «Неутолимая любознательность» и «Как я стал ученым» – едва прослеживаются в разрозненных, плохо сбалансированных главах, где фокус повествования то и дело останавливается на пустячных подробностях, оставляя в тени то, на что следовало навести яркий луч ретроспекции. Порой, впрочем, в жилах престарелого автора начинает играть кровь и, взявшись описывать, как прибыв в Мельбурн на званый банкет, он случайно повстречал своего наставника Каллена, Докинз выдает такой пассаж:

«Я стоял с бокалом в руке и имел, наверное, довольно чопорный вид. Вдруг в комнату вбежал человек, которого трудно было не узнать, в спешке, как и всегда. Все присутствующие были в костюмах, но не этот мой старый знакомый. Я как будто вернулся в прошлое. Он ничуть не изменился, и хотя ему было уже, должно быть, далеко за шестьдесят, казалось, что ему нет и сорока, так в нем все светилось задорным энтузиазмом, даже его красный свитер. На следующий день он повез меня на побережье, чтобы показать своих любимых пингвинов, с остановкой по пути, чтобы посмотреть на гигантских австралийских дождевых червей, достигающих в длину нескольких метров. Мы разговаривали до глубокой ночи, причем, насколько я помню, не о старых временах и не о старых друзьях и, уж конечно, не об амбициях, добывании грантов и публикации в журнале «Нейчур», а о новых исследованиях и новых идеях. Этот день, день нашей последний встречи, незабываем».

Однако такое, скорее, исключение и проникнутые внутренним чувством, легкие, чистые, с интересными сменами ритма периоды тут встречаются редко. Более того, пересекший 70-летний рубеж автор, похоже, так устал, что ему лень писать что-либо новое. Иначе чем объяснить, например, что в автобиографии встречается отработанный в прежних книгах материал, без затей вставленный в текст в виде цитат. Как бы не был хорош очерк «Радость жить опасной жизнью: Сэндерсон из Аундла», а ранее он был опубликован в сборнике «Капеллан дьявола» и читать из него целый фрагмент снова – пустая трата времени. То же самое касается и краткого пересказа главных тезисов бестселлера «Эгоистичный ген», а также обстоятельств его создания; на сегодняшний день к этой книге имеется целых три обширных предисловия и там говорится и про забастовку шахтеров, и про редактора издательства «Джонатан Кейп», предложившего Докинзу назвать книгу более позитивно и про сожаления автора о том, что он этого не сделал. Однако самым неожиданным становится финал. Удивляет даже не то, что некогда блестящий литератор, словно по образцу топорных журналистских статей, суммирует главы и подверстывает натужное заключение. Удивляет другое. От человека, который лишил сна тысячи думающих людей, доказав им, что они всего лишь временное пристанище для эгоистичных генов-репликаторов, человека, который «расплетал радугу» и полемизируя с Джоном Китсом, открывал перед читателями красоту научного подхода, от одного из «всадников Апокалипсиса», бесстрашно, а порой нагло нападавшего на религию, ждешь в финале чего-то более значительного, чем банальные рассуждения о роли случая и движении к собственной стезе. Итак, солнце садится, мистер Докинз оглядывается назад, мистер Докинз подводит итог, и неожиданно мистер Докинз разочаровывает. Вместо лебединой песни слышится унылое квохтанье.