3.5

В сборнике несколько повестей и рассказов. Я прочитал только одну вещь: "Больного человека". Всё, что я здесь пишу, относится только к этой повести.

Очень нетривиальная вещица. Какая-то совершенно библейская история.

К этой истории я не прибавлю ни одного своего слова, а также не убавлю ни одного слова рассказчика этой истории.

Если открыть самый конец Нового Завета, увидим там почти такую же фразу.
И одновременно это языческая фантасмагория. Там и призраки, и чёрт собственной персоной и ещё чёрт знает кто и что. И даже призрак Ленина... а написано в июле 1924 года, Ленин только несколько месяцев как умер, и труп его на Красной площади... впрочем, он и сегодня там. И всё это -- люди, события и призраки -- вполне уместно не только потому, что речь идёт о больном человеке. Это оттого, что времена суровые. Библейские времена. Чертовщина поднялась на волне революции и бродит повсюду.

Один абсурдный подбор персонажей чего стоит:
-- Андрей Завулонов, член партии, верующий в чертовщину;
-- Евгений, безбожник, исключённый из партии за церковный брак;
-- чёрт на советской службе... а где же ему служить, если не там?

Есть и всечеловеческая любовь, почти христианская. И тут же:

всечеловечность в наше время — это слякоть, она разбавляет волю, ослабляет боевую силу, а главное — разряжает жажду к победе.

От любви до ненависти один шаг, дело известное. Как поступали в Риме с ненадёжным легионом? Устраивали децимацию. А мы чем хуже?
Но ничего личного, ненависть-то классовая, справедливая.
Справедливая ли?
Этот вопрос вслух не задаётся, но чувствуется во всём тексте.

Власти в этом городе никакой не было: она только ещё начинала гуртоваться вокруг дома известного сахарозаводчика. Что было делать? Где было приклонить буйные головушки? В поисках прокружили мы целый день и, не найдя ничего определённого, решили огуртовать на окраине города дом известного купца Тараканова себе под комиссариат. Решено — сделано. Дом огуртовали, купца, в одном сюртуке, — на вылет. К этому моменту и власть огуртовалась в доме сахарозаводчика и взяла бразды правления.

И философия для всего этого у нас есть. Просто-таки вершина человеческой мысли:

Я, несмотря на своё скверное образование — я кончил только один класс церковноприходской школы или, как принято в народе говорить, «учился за меру картошки у бабушки Марфы на полатях», — стоял на самых высоких вершинах общественной мысли.

Рассказ написан, как уже было сказано, в 1924, а издан сборник в 28-м. Это последние годы перед тем, как родился соцреализм и цензура охолостила слово и мысль в стране на десятилетия. Полагаю, автор в 1937-м изрядно помолился, чтобы об этом рассказе не вспомнили "где надо". И отменённый революцией бог молитву услышал. Сергей Иванович Малашкин [благополучно?] прожил сто лет и [мирно?] покинул этот мир уже в разгар перестройки.

Ну что тут сказать? Повезлоооооо!