5 Символ надежды

Иногда я задумывалась: почему я люблю? Так сильно, так надрывно, но в то же время трепетно… Откуда во мне эта странная любовь к миру чуждому? К изломам времени и судьбам, искалеченным острым краем истории. Ко всей этой цветастой веренице паяцев, художников, музыкантов, творцов и в то же время простых смертных, трудяг, хитрецов, дельцов, обманщиков, спекулянтов. Откуда? Ведь не один только певучий слог приманивает к тому, что обычно не влечет и не волнует сильно.

Я старалась не мучиться долго. Снова ныряла в книжную глубь в поисках ответа и снова забывалась в тягучей воде воспоминаний и размышлений, в чудесном потоке образности, теряла в памяти свой вопрос. А на утро, после завалившегося за полночь вечера, принималась за думу. В шумном вагоне метро, на скрипучих, припорошенных снегом дорожках проспекта.
И вот только сейчас, распрощавшись с последней страницей апельсинового тома, я поняла, что знаю ответ. Просто мы похожи. Может, самую малость, но похожи с ней. С милой Диной, конечно. И эта малость заключается в суетной бережливости к прошлому. В том, что можно не помнить, что было неделю назад, но отчего-то лелеять в памяти лица, жесты, осколки фраз, фотокарточки знакомых мест.
Мерно покачивая на волнах памяти, дорогая Дина Ильинична взяла да и одарила меня лазурными кусочками ташкентского неба, запутавшегося в ветках раскидистых чинар, жаркими хожеными дорожками, переливчатой музыкой арыков и лицами, лицами, лицами.. Лицами эпохи. Их она писала твердой рукой, размашистым мазком, создавая прекрасную картину.
И в этой картине, полной красок, фактуры и форм, было многое: боль потерь и разлук, счастье детства и юности, гнет ответственности и мерзкий холодок страха, а еще были Катя и Верка. Два полюса земли, две параллельные, две тверди и так неожиданно – мать и дочь. И, положа руку на сердце, скажу: не любила Катю. Сочувствовала ей, понимала ее, и даже нелюбовь к дочери сумела себе объяснить… Но полюбить никак не получалось. Вплоть до последних строк, до обреченного «откуда…были силы?», когда на душе внезапно стало отчаянно больно.
То ли дело взбалмошная нереальная Верка, к которой отчего-то с первых строк прикипаешь сердцем. И не только потому, что она будит в тебе глубоко притаившегося художника, но потому, что в ней столько силы и жизни! И потому совершенно невозможно не растревожиться после внезапного ухода Стасика, не разозлится на предприимчивого Дитера и не разрыдаться (я серьезно) после звонка Лёни. Боже, как же хорошо, что ты позвонил!
Автор написала сотни портретов, приветливых и печальных. Кто же эти люди? Кто-то - принимающий радушный и заботливый хозяин, а кто-то - искалеченный мясорубкой прошлого гость. В Ташкенте начинали жизнь заново. Спасали умирающих блокадников, бывших ссыльных и политических беженцев, их ни в чем не повинных детей, людей без прошлого. В Ташкенте не было чужих. Под его жгучим солнцем не боялись, вставали на ноги, продолжали жить. Это получалось, конечно, с переменным успехом. И страшно подумать, сколько талантливых умных людей закончили свою жизнь на галерке настоящего: известные музыканты простыми репетиторами, художники и ученые нищими. Сколько из них заливали боль минувшего чем покрепче, растрачивались! Нельзя взять да и вычеркнуть одним днем годы побегов от суда, унижений, сроков, приговоров… И на многих ли нашелся ангел-хранитель? Ведь таких как дядя Миша можно было по пальцам пересчитать… Всех пригрел Ташкент.

Время идет и скачет, меняется место, меняются люди. И сейчас от жаркого южного городка ничего и не осталось. Автор сделала нечто невероятное – сохранила его в своей памяти и подарила читателю символом доброты, веры в лучшее, надежды. Роман Дины Рубиной – это не только цвет, это и хор голосов прошлого и настоящего – стройный, воспевающий, это и аромат – персика, согретого солнцем, специй и горячей лепешки, прелой земли и сирени, заглядывающей в окно. Роман Дины Рубиной – это любовь. К человеку и целому народу, к улочке, по которой когда-то возвращался домой, и к целому городу. Роман Дины Рубиной – это память, это то, что не боится натиска времени.

Иногда я задумывалась: почему я люблю? А после, перевернув последнюю страницу, понимала, что найдется сотня причин. Так ли нужен точный ответ? Я еще вернусь.