4 Интуиция как проблесковый маячок

Пограничные состояния закономерно способны вызывать в человеке ощущение нестабильности, неоднозначности, из которого вытекает смутное предчувствие тяжести чего-то грядущего, разрастающееся до состояния неугомонной тревоги. Представьте себе эту неуверенность в собственном психическом здоровье, когда человек не может с уверенностью сказать, что образ его мышления – нормален. Когда периодически хочется прикусывать язык, чтобы не ляпнуть чего-то такого, что способно вызвать у людей подозрения на ваш счёт. Так и ходит этот Некто с прикушенным языком весь день, а дома заклеивает окна фольгой, убирает радио в шкаф, чтобы оно не подслушивало, а в сипении закипающего чайника слышит угрозу. Вся завязка сюжета «Bleeding Edge» - это тот самый пресловутый прикушенный язык и Предчувствие.

Переломные моменты времени – тот же переход 1999 в 2000 – провоцирует бурления в сознании нестабильных людей, эта условная паника перед неизвестностью будущего подогревается теориями заговоров, дурными предзнаменованиями, лихорадочным восторгом осознания, что гипотетическое будущее вот-вот сметёт обрыдлое настоящее, сделав его прошлым, стоит только календарю обнулиться. Время европейского средневековья было линейным – оно тянулось маленькими шажочками от первого столетия нашей эры, и должно было так бесхитростно топтать по прямой дороге вплоть до второго пришествия, кабы не гуманисты с их осознанием временных блоков. Сегодня мы можем долго сличать линейное и цикличное время древних и нашей современности, но открытую концовку этого движения вдоль лет и зим ограничить конкретикой мы всё равно не сможем, а потому неудивительно, что переломные вехи времени резонируют, вовлекая в свои колебания гибкие умы. Конечно не время виновно в событиях, но люди этого времени, и Пинчон стремится воссоздать нестабильность нового миллениума для этой демонстрации.

«Bleeding Edge» первыми страницами толкает читателя в троекратное начало – первый день весны две тысячи первого года. Это шаг в водоворот предвкушений, предчувствий, подозрительности, и всё это приправляется смутным чувством тревоги. Примечательно, что и автор и читатель смотрят на события задним числом, развернув голову через плечо, но стоит прорваться сквозь предложения, длиною в жизнь абзац, подслушать быструю речь персонажей, поспешить вслед за их решительными действиями, как вот ты уже сам стоишь в этом американском миллениуме с невкусными завтраками в забегаловках, с бесконечными встречами, свиданиями, вечеринками, с презервативами из лимитированной коллекций абстрактных экспрессионистов, которые похожи на отвратительное кожное заболевание, стряхиваешь пепел в ботинок вместо пепельницы, беспокоишься об обстреле талибами бамианских будд, мечешься следом за пронырливой Максин, пока над головой зреет туча, готовая разразиться дождём, а DeepArcher превращает тебя в искусственную нейросеть.

В сети мелькала фраза, что у Пинчона не язык сложный, а сложно само мышление, и с моей точки зрения это верное суждение, которое надо учитывать при чтении. От себя добавлю, что успех усваивания сюжета и получение от него удовольствия автор перекладывает на читателя – последний должны быть увлечён этой книгой, потому что иначе необходимость регулярно обращаться к Мировой Паутине будет восприниматься как досадный барьер, и начнёт им пренебрегать, тогда как это порой единственный способ разобраться, что к чему.

Он насыщает текст не абстрактными отсылками, а вполне конкретными обращениями к определённым событиям, культурным явлениями, тонкостям чужого менталитета, которые способны дополнить эту тревожную картину изображённого им мира. Вероятно, что даже не столько изображённого, сколько отражённого, потому что пластичность его мысли вылепляет навязчиво-жизнеподобный облик американского две тысячи первого года, от которого сложно отмахнуться, мол, да это просто история. Не просто история, это структурирование и формообразование того, что обозначить-то сложно – Предчувствия, которое на наших глазах стало историей.

Предприимчивые читатели вот здесь разбирали буквально постранично некоторые термины, аббревиатуры, отсылки, цитаты и реплики. Отмечу, что особенно трогательно выглядит разбор иностранцами смысл слов govno, shmarovozka, Po khuy и nyaschetchka.
В книге мелькает реплика, что «Ёжик в тумане» - величайший мультик из когда-либо снятых, и это славное наблюдение, потому что паранойя Пинчона как раз похожа на туман, в котором пучеглазый ёж зовёт лошадку, и чем дальше бредёшь – тем сильнее этот туман сгущается.

«Bleeding Edge» - это книга не о мировом терроризме, не о финансовых пирамидах, не о радикально-настроенных мусульманах, не о той бреши, которую прорезало в американской истории, культуре и политике одиннадцатое сентября, не о людях с ракетами Стингер, которые они наводят с крыши на пролетающий самолёт, а о том, что любое событие, любой Перелом, который с треском падает на хребет человека-нации-мира и вышибает дух, не происходит неожиданно. Это явление всегда предвосхищается сложной цепочкой событий, проводимой за спинами большинства. Паранойя этой книги действительно заразна, потому что кто знает, какие глубинные процессы сегодня плетут обозримое будущее за нашими спинами.