2 Tea beau

#спойлеры, #одинсплошнойспойлер, #пересказ, #нерецензия, #идитенах

Мы с Эдди сидели в креслах друг напротив друга, косплея советского "Шерлок Холмса". Мне люто не хотелось обсуждать роман, а Эдди только пролистал первую часть, надеясь на гомосексуальные откровения, а потом плюнул, смотрел общие впечатления в моём мозге, плевал ещё раз и принимался чертить нечто, что он называл "Суть флорентийской архитектуры".
Глубоко вздохнув, я начала:
- В те годы у людей не было сериалов. Тебе, Эдди, сложно представить мир, где нельзя придти вечером, сунуть попу в кресло и насладиться очередными коллизиями, как луисыальберто от семейных ссор переходят к красивым ухаживаниям.
- Спасибо за доверие к моей силе воображения, - голос у Эдди прозвучал сухо, - должен признаться, я и в современном мире не слишком чётко представляю себе картину подобного времяпровождения.
- Однако, люди так и живут. И сериалы долго были отрыжкой латиноамериканского производства, пока не пришёл Нетфикс и не надавал своим менеджерам по мозгам "Какого ютуба мы не гребём бабло из этой ниши?". А до того, как появились сериалы, были длинные книги. Это ужасно биологично, что людей тянет проживать вторую жизнь параллельно своей. Тем более такую, где беды остаются там же, на страницах книг- попереживал и будя. Всякие "Барчестерские башни", "Крэнфорды" - они потакали людскому желанию долго жить в обнимку с одними и теми же героями. Но пока романы держались в заданных классицистами рамках - нужны интрига, кульминация, завершение. Потом пришёл Толстой. Он сказал, что вообще ничего не нужно. Достаточно поставить на фон какое-то историческое событие и те, кому до фига интересно трахнется ли Наташа Ростова с Курагиным или побежит топиться - будут читать "классическую литературу". "Чтобы тебе было удобней, мы впихнули немного историчности в твой сериал, чтобы ты узнавал какую-то якобы полезную фигню, пока смотришь на чужие пострадашки".
- Читать дю Гара я всё равно не буду. Уверен, что и Андре Жид только перелистывал эту увесистую хрень, чтобы сделать вид "я ценю не только твои ягодицы, но и твои сочинения".
- Ну, не будем о сексуальной ориентации дю Гара, хотя, конечно, советские переводчики в послесловии снабдили меня шикарными эвфемизмами "взрослые отношения с Андре Жидом" и "дружба с Пьером Маргаритсом, которому посвящён весь роман, стала особенно тесной с 12-го года". Я сейчас о Толстом, о том, что он сумел потакать публике, сочиняя бессюжетное переплетение "кто кого любил", но вовремя впихнув якобы историчность. Толстой, как и Чехов, оказал на дю Гара неизгладимое впечатление. Фактически, дю Гар был юношей, воспитанным русскими классиками.
- Нельзя его без подготовки пускать в человеческое общество, - назидательно заметил Эдди. - Требовалось хотя бы несколько лет его ассимилировать.
- Я так понимаю, что ты упорствуешь в своём желании ни в коем случае не обсуждать со мной это произведение? Я бы сама не стала, но мне надо для "Долгой прогулки".
- Написала бы в одно слово "говно", получила бы три балла, гарантирую. Впрочем, я согласен отсмотреть наиболее интересные моменты. Угадай, к кому, чьё имя совпадает с названием романа, нам стоит пойти?
- Ты имеешь в виду..., - я радостно закусила губу, став похожей на Анастейшу Стил после боксёрского матча. - О Боже, да! Пойдём к нему! Он просто котик!

Ритмично помахивая хвостом, с чашкой чая в правой лапе, немного зевая, Тибо шёл из кухни в гостиную, когда мерное течение утра прервали звонки и стуки в дверь. Чрезвычайно до отвращения радостные звонки и стуки. Всё ещё надеясь на лучшее, Тибо распахнул дверь и я с разбегу бросилась ему на шею.
- Мон шери, так бесконечно счастлива наконец тебя увидеть! Мы с книжкой. Дурацкой, но тебе не привыкать. Эдди, заходи, смотри, какой у него удобный диван.
- Вообще-то, мы бы хотели, если ты не против, воспользоваться твоим Дворцом памяти, - Эдди уже присел на диван и вытянул длинные ноги, заложив руки за голову.
- Ты видел наш Дворец? Эта правильность пропорций... Ты знаешь, Эдди весь месяц чертит загадочные архитектурные сооружения: нечто среднее между "Тюрьмами" Пиранези и рядом сводчатых арок из "Академии Платона" Рафаэля. Но ты же понимаешь, что мы не можем тащить в наш Дворец всякую дрянь, нам нужно только настоящее искусство. А твой Дворец такой демократичный!
- Да-да, конечно, - Тибо отступил и показал свободной лапкой на журнальный столик, - вон по центру стола.
На край стола он примостил свою кружку. Я смахнула с красивого бархатного красного кресла какую-то незаконченную вышивку, которой, видимо, занимался Тибо, и подтащила кресло к журнальному столику.
- Значит начинаем!

- Роман начинается с того, что в католической школе находят тетрадку одного из учеников, Жака Тибо, в которой он переписывается со своим другом. Тон послания таков, а признания в любви настолько жаркие, что не остаётся сомнений - между мальчиками существуют любовные отношения. Франция, конечно, всегда была крайне о-ля-ля, но даже для Франции 20-х годов тема гомосексуальности подростков была более, чем шокирующей. Хотя о чём я говорю, эта тема шокирует даже наше общество: мы ещё смогли примириться, что любовь между подростками возникает и в тринадцать лет, но то, что эти подростки могут принадлежать к одному полу, уже вызывает шок и ужас. После того, как нам показывают реакцию родителей подростков - от отрицания до попытки выставить плохой вторую сторону "он его совратил", повествование переносится к мальчишкам, которые, когда выяснилась правда об их отношениях, сбежали из дома и пытаются добраться до Африки.
- И вот тут то, что меня раздражает в книге, - перебил Эдди, указывая на журнальный столик, где голографическая крохотная фигурка Жака, меняя цвет, должный символизировать его эмоциональное состояние, бредёт по дороге, - улицы вокруг нет. Постоянная смена эмоционального состояния подростка нужна для того, чтобы скрыть один простой факт - дю Гар не описывает окружающую обстановку.
- Да, Эдди, ты прав, не думала, что найду когда-то человека, пишущего хуже Толстого, но дю Гар взял и эту высоту. Конечно, окружающей обстановке в "Войне и мире" до "энциклопедии эпохи" как, к примеру, в "Евгении Онегине", всё равно что программа колонизация Марса, которая начинается со слов "берём большой батут". Но это окружающая обстановка есть. А постоянная смена настроений персонажей "Семьи" должна скрыть тот факт, что автору не о чем писать. Есть эмоции, которые постоянно сменяются, вот ты глянь, глянь, сколько раз Жак поменял окраску с эмоциями, есть мысли автора, заметь, мысли автора, а не персонажа, пусть их трудолюбиво думает именно персонаж, но мысли персонажу обычно не слишком подходят, есть красивые драматичные истории, о них позже, но больше ничего: ни эпохи, ни развития. Кстати, о развитии. Тибо, раз ты всё равно свой чай не пьёшь, может, тоже поучаствуешь в обсуждении? Что требуется в истории этих двух подростков дальше?
Тибо аккуратно сложил лапки на коленях.
- Я не хочу вам мешать и переставлять кружку. А что касается подростков: наверное, наиболее интересно, как дальше будут развиваться их отношения, когда столько людей против и отношений, и самих подростков.
- Бинго! Эдди, я тебе говорила, насколько Тибо котик! Интересна линия любви, тем более дю Гар задал будущий конфликт. Когда Жак и Даниэль случайно расстались в Марселе, Даниэль расстался с девственностью по настоянию молоденькой шлюшки и это разделило друзей, сделало их опыт несравнимым друг с другом, а потому и разрушило их полное взаимопонимание. Первая часть саги заканчивается душераздирающим письмом Жака, полным любви и нежности. И что мы видим во второй части? А то, что персонажей подменили. Хорошо, предположим, что год в исправительной колонии, где его держал отец, сильно сказался на Жаке и его характере. Но что не так с Даниэлем? Год назад они с Жаком уже пережили смущение, когда в гостинице ложились в одну постель. Они прекрасно осознавали, чего ждёт от них общество, а потому ощущение не как от любовников, а как от человека, которого все полагают любовником, должно у них оставаться, даже если все признания "все моё сердце полностью твоё" были выражением дружбы (вот такая вот странная дружба). Но Даниэль с порога, как приятелю, с которым только вчера в ВК болтал: "Ну, ты как? Живой? Ну, лады. Я тебе такое расскажу, закачаешься. Сегодня я со своей кузиной целовался, я её трахну скоро, будь уверен". Эдди, сейчас твоя реплика.
- Да фигу. Мои реплики утончённые и остроумные. Аналитическое говно оставляю тебе.
- Хорошо, скажу я: характеры персонажей переживают не развитие, а внезапные мутации. На эти овердопиццоттысяч страниц ты ни разу не можешь предсказать реакцию персонажа, потому что дю Гар пишет не то, что вытекает логически из персонажей и ситуаций, а то, что пришло в ту... в его светлую голову в семнадцатилетнем возрасте и даже спустя тридцать лет писанины так и не от плана. Персонажей нет. Бумц. Это схемки ходят, вон, присмотритесь, даже лампочки мерцают внутри них.
Я выдохнула. Мы немного помолчали.
- Ну и где обещанный пересказ? - Эдди сцепил кончики пальцев и вроде бы интересовался исключительно собственным маникюром.
- Ты думаешь, я выдохлась, да? Фиг тебе. Теперь о плюсах. В отличии от толстовских, размером с бревно, аллюзий-намёков ("он зацвёл и дуб зацвёл"), дю Гар действует тоньше. Хотя отвратности добавляет то, что одни и те же приёмы он использует по нескольку раз. Вот Даниель и Жак видят, как перевернулась телега, едва их не задев, и погибла лошадь, а потом, спустя время, Жак идёт с Женни, сестрой Даниэля, и они видят, как автомобиль переезжает собаку. Тибо, ничего, что я при тебе о гибели собаки.
- Нет, нет, продолжай, - в глазах Тибо зажглись какие-то хищные огоньки.
- И понятно, что вид чужой смерти должен сближать, а то, что свидетелями обоих случаев гибели животных при Жаке были Фонтанены, должно символизировать, что свою любовь к Даниэлю, Жак должен перенести на его сестру. Но, Боже, как же это тупо! Ко всему, когда тема гибели возникает третий раз, причём в этот раз оправданно, когда топят новорожденных котят, а Антуан (старший брат Жака, доктор) только-только весь в мыслях против эвтаназии, задумывается: "А почему мы не ценим и не спасаем эти жизни, если для нас ценна любая жизнь?", эта сцена уже не срабатывает, потому что нас переюзали сценами с гибелью животных.
Когда речь зашла о том, как люди обращаются с новорожденными котятами, усы у Тибо яростно дрогнули, но он промолчал.
- Та же переюзанность у сцен с болезнями детей. Причём в этот раз общей схемы нет. Болезнь Женни должна продемонстрировать cилу молитвы и отрицания смерти, но потом дю Гар отказывается от веры в религию и вообще от пастора Грегори и все персонажи начинают так. Вон, в Дворце видно.
"Ой, он одно только молитвой вернул Женни, когда врачи говорили, что надежды нет. Ихихихихи, так смешно!"
Я развожу руками и оглядываю собеседников.
- А любовь между мальчишками будет иметь последствия? - раздаётся робкий голос Тибо.
- Энджи, ты права, а он хорош! - Эдди кивает головой.
Я горделиво поднимаю подбородок, будто это я предложила пойти в гости, а не Эдди.
- В том-то и дело, что последствий нет. Мальчишки могли сбегать из-за подозрений в гомосексуальности, могли всё лето проработать пасечниками в окрестностях Генуи или так любить марки, чтобы убить банкира ради коллекционной из Новой Гвинеи. По-настоящему связаны друг с другом только две части - "День врача" и "Смерть отца". Связаны исключительно темой эвтаназии и одна вытекает плавно из другой, когда после размышлений о ценности любой жизни, Антуан решается сам убить отца, чтобы остановить страдания его и всех заботящихся о нём домашних. Всё остальное - отдельные куски. Комми в СССР считали, что это роман о становлении социалиста. На самом деле и близко нет, потому что весь многотысячный роман с нобелевкой в анамнезе - просто пересказ несвязанных между собой событий. Тибо, ты расслабься, мы уже скоро уйдём, правда, Эдди?
- Уже почти ушли, - лениво отзывается развалившийся в диване Эдди, кажется намеревающийся немного поспать.
- Вот тут пусть покажут Рашель. Ага, отлично. Кстати, сколько у этого "социалиста" дю Гара интересных стереотипов о евреях и темнокожих. Такое вот презрительно-любовное "Ну, ничё-ничё, не плачь, если ты унтерменш, я тя всё равно трахну". Ладно-ладно, это иллюстрировать не надо. Вот Рашель. У неё во флэшбеках (нет, я не знаю, как Дворец настроить, чтобы он продемонстрировал манеру дю Гара выдавать инфы в час по геопотической порции, пока тебе эта инфа не станет до лилового гиппопотама) брат, покончивший с собой из-за своей жены, которая спала с собственным папой. И вот рашель сама связалась с этим папой Гиршем, больше всего похожим не на предка аленаделона, а на уже упомянутого гиппопотама. И её он тоже бросил. Она захотела его убить после этого? Ну, магнетическая личность, может, на Кроули дю Гар ваще намекал, кто ж его знает, француза нобелевского. Нет. Долго и упорно рыдает: "Ах, Антуан, на нашем пути непреодолимое препятствие - всё тот же богатый старик" (интересно, этот французский любитель Чехова опознал бы аллюзию?). Как, почему? Я понимаю, что поднимая темы гомосексуальности, бисексуальности, инцеста и эвтаназии, можно добиться многого, но недостаточно просто орать "инцестинцестинцест", надо хоть как-то обосновывать поведение персонажей. Пусть бы Рашель ехала убить Гирша и убиться самой - драматично, но хоть логично. Так нет. Она ехала, чтобы снова стать рабыней. Логично? Нет. Логично только для иллюстрации одной мысли, которая звучит в книге едва ли не напрямую - "негры и евреи рабские нации". Охрененно раздавали нобелевские премии.
- За лоботомию тоже нобелевку вручили, - на вполне человеческом лице Эдди расплывается улыбка чеширского кота.
- Любовь Жака вообще не выдерживает критики: он поговорил с Женни о теннисе и позлословил о приятеле и тут понял, что любит. А ещё он целовался с Жиз,которую считал сестрой и тоже полюбил. А потом сбежал. На три года. А когда вернулся, Болливуд быстренько переписал несколько приёмов: цветы выпали из рук, молния в окне, дождь. Три года всё любил. Вообще теннис и разговоры о нём - главный возбудитель секса во вселенной.
- Он влюбился в сестру своего друга, с которым сбегал? - Тибо чуть приподнимает тонкие кошачьи брови.
- Именно. Могу представить, что в семнадцать лет такое построение сюжета кажется до ужаса оригинальным - с мужиком не получается, значит чувства падают на женское подобие мужика. Но в реале, когда уже лет двадцать подряд дю Гар всё никак не может показать химии между Даниэлем и Жаком, чувства Жака к Женни отвратнее отвратительности - пусть любит, потому что так приказал автор.
- Ты Тибо про социализм расскажи.
- А что тут рассказывать? Это сериал, не роман. Действия не имеют последствий, словно мы смотрим "Том и Джерри". Думаю, к моменту написания части про социализм, дю Гар разочаровался и в коммунистической идеологии. Рассуждения Жака общие, он говорит одними сплошными лозунгами. "Интернационал, единение рабочих" - в моём детстве такая дрянь стояла на крышах домов, тускнея с каждого дождя. Сволочь Мейнестрель, который припрятывает бумаги, способные предотвратить войну, чтобы вызвать усталость рабочих и их революцию - вот точный образ социалиста, который рисует дю Гар. И, как ни странно, образ намного более выпуклый и близкий к истинному положению вещей, когда по Европе бродил не призрак, а толпы социалистов с пустыми лозунгами, обещавшие за деньги каких-нибудь Максимов Горьких утопию вот прям щаз, в которую так легко поверить, проживая на вилле в Неаполе.
Я перевожу дух. Эдии слегка крутит рукой.
- Вывод?
- Вывод? Книга - говно. Сериал, где герои впадают в кому, борются с нищетой и умирают, чтобы оживить сюжет. Без психологии. События. События, которые происходят. Без смысла. Без цели. Что-то идёт. Шелест. Бесконечный шум пустоты.
Некоторое время мы молчим. Потом я начинаю шумно прощаться, прыгаю ещё разок на шею Тибо, Эдди медленно поднимается с дивана.
Когда за нами закрывается дверь, я снова поворачиваюсь к Эдди:
- Скажи, он настоящий котик!

Тибо пытается выпить чаю, но он остыл. Идёт на кухню, выливает чай в раковину, кружку ставит в посудомоечную машину. Смотрит в окно и обращается ни к кому конкретно, просто стараясь выразить собственное недоумение:
- Кто это вообще был?