3 Жить стало лучше, жить стало веселей

Самый лучший способ узнать, что собой представляет писатель как человек и мыслитель – почитать что-нибудь нехудожественное (эссеистику, публицистику, интервью, блог), если есть конечно. Здесь уже не спрячешься за красивыми словами и образами, все на виду. Дурь каждого сразу видна.
С этой точки зрения «Остров Личность» - книга просто замечательная.
Изучишь ее – и в целом, все с Аксеновым понятно. Если и были какие-то иллюзии, развеиваются моментально.
В книжке четыре части, а на самом деле ее можно разделить на две, неравные по объему. Первая, которая меньше и интереснее, там действительно человек, а не цитата из открытого письма, – заметы по ходу жизни, о себе и времени, о преподавании в Америке, воспоминания и, совсем чуть-чуть, размышления. Вторая – больше и скучнее: о политике.
Вообще в неполитических статьях Аксенов много живее. Ну, вот, к примеру, репортаж о таллиннском джазовом фестивале 1967 года. Местами довольно выпендрястый, отчасти халтурный. Понятно, что назначение его не очень понятно, особенно в литературном журнале. И все же в нем воплощены эпоха и характер. Молодость, музыка, вино – жизнь не то, что впереди. Она здесь и сейчас, изнуряющая, выматывающая, интересная.
Или вот текст о Катаеве, классике мовизма, хозяине «Юности», шествующем по переделкинской улице в сопровождении пары собачонок. Чуть позже Аксенов напишет и скажет: 20-е годы – вот это был литературный уровень, дотянуться бы. Читаешь это и видишь, как строится цепочка от двадцатых к шестидесятникам, а теперь и нулевикам, страстным почитателям того времени. «Новый реализм» растет из Аксенова с Гладилиным, а через них от Катаева и Леонова, писателей разных, но в то же время связанных между собой эпохой литературных исканий. Печальный факт. Во-первых, потому что установка писать плохо воспринимается последователями первого русского мовиста слишком буквально. Во-вторых, потому что поверхностность, двумерность мышления наследуется, кажется тоже оттуда.
Узнаваемы аксеновские заметки преподавателя высшей школы, пусть в данном случае американской. О, да, все так и есть: преподавание – лучшее учение для самого преподавателя, ум прочищает не хуже розги. Углубляешься в тему, формулируешь для себя лучше и четче. Становишься интеллектуалом. Повелителем собственных слов и мыслей. Ну и, естественно, дрессировщиком чужих.
Аксенов много критикует позитивизм большевиков, но любое произведение социалистического реализма едва ли не более метафизично, чем его собственный роман. «У нас были эстетические расхождения с советской властью» - замечает он. Значит не этические, и тем более не интеллектуальные? Позднейшие радиобеседы Аксенова на «Эхе Москвы», да и чуть более ранние его выступления на «Радио «Свобода» показывают, что нет, последние тоже имелись. Но вся этика и весь интеллект спокойно поместились у Аксенова в довольно стандартный, избитый ряд политических штампов: антисталинизм, антитоталитаризм, либерализм. Первого и второго, если следить по выступлениям у него, больше. Как это и бывает обычно у нас сформулировать кодекс отрицания гораздо проще, чем определиться с положительным идеалом.
Впрочем, было бы большой ложью сказать, что последнего у Аксенова нет. Есть идеал эстетический – анархизм. Здесь, правда, опять отрицание. Но, по сути, речь идет о положительной ценности – произволе художника. «Я пишу роман самовыражения», «я намеренно сужаю круг своих читателей» - говорит Аксенов. В принципиальном споре между интеллектуальным и богемным, между свободой и прихотью, он почти всегда выбирает не первое, а второе.
Теоретических эстетических вбросов в сборнике не так много. Но и то, что есть (стремление к элитарность, так называемой творческой свободе и творческому поиску), вполне достаточно, чтобы задуматься: а не вышла ли вся наша нынешняя толстожурнальная писанина, весь этот ряд авторов, с гордо задранным к небу носом («я-творец!») из Аксенова? Классическая русская литература рвалась из гоголевской шинели, а мы из Аксенова. Разница в результатах понятна и очевидна.
Однако эстетика - птица вольная, здесь действительно можно летать любым способом, лишь бы не падать. Другое дело – политика. Здесь многие писатели оказываются подобны корове на льду. Пропадает всякое изящество формы и содержания, раскованность. И вместо бодрых разглагольствований начинает господствовать стиль «жалобы в местком». Не так живем, надо в Запад идти. Примите меры. Там наше стойло.
Но отчего ж так в стойло? Европа – не конюшня, да и мы пока что не лошади.
Место абстрактных ценностей свободы и права занимает идеология комфорта. Забавно наблюдать проклятия Аксенова в адрес массовой культуры на уровне эстетическом (дешевые романчики), и почти молитвенное отношение к культу потребления на уровне социально-политическом (народ пьет пиво, кока-колу, пепси, смотрит сериалы – это и есть жизнь). Еще чуть-чуть и мы услышим знакомое «жить стало лучше, жить стало веселей». С этим и не поспоришь сильно, особенно если прибавишь «кому-то». Турист Аксенов проезжается по Руси и видит, как расправляется она после большевиков. «Провинцию надо сравнивать с провинцией, а не с Москвой» - поучает современный классик на всякий случай недовольных местных жителей.
Странно наблюдать это раздвоенное сознание, в котором убеждение в том, что Россию спасли мексиканские сериалы, сочетается с эстетской бравадой. Ну так что ж, такой уровень интеллектуальности.
Впрочем, дело Аксенова продолжается, ездит по нынешней России Павел Басинский и тоже видит кругом расцвет. Нет, похоже, точно все они вышли из Аксенова. И жить им, действительно лучше и веселей со своим островом личности. Ну а мы об этом читаем, просвещаемся. Готовимся быть достойными стойла.

Книжная база