3 Искренность и самолюбование

Увидя меня, он почему-то обрадовался и сказал, что у него ко мне дело, потом не удержался и спросил, как я нахожу его костюм и пальто.
— Очень хорошо, — сказал я, — прекрасно. Только галстук не надо завязывать таким маленьким узелком, это так бабушки в России носовые платки завязывают, чтобы не забыть, и потом, не следует носить, по-моему, туфли с лакированными носками. А в общем, конечно, великолепно.

Не то чтобы Газданова можно назвать известным писателем, но, как и любой писатель, не достигший безоговорочной славы, но уже почивший, он вызывает разговоры на тему: «Заслуженно ли он забыт, не широко распространён, не понят?» И каждому читателю предоставляется возможность самому в этом разобраться, вот и я решила заняться этим.
«Ночные дороги» — это в некотором роде автобиографическое произведение Газданова. Оно повествует об эмигранте, после Октябрьской революции и гражданской войны оказавшемся в Париже и выживающем там так, как может: работая в разных местах, но дольше всего будучи ночным таксистом. Это довольно бессюжетное произведение, больше похожее на сборник впечатлений, мыслей, историй — иногда почти анекдотических — и образов.
В первую очередь оно потрясает самоуверенностью главного героя, от лица которого ведётся повествование, и глубиной океанов рефлексии, которые он разливает перед читателями. Возвышая себя над алкоголиками, проститутками, скупцами, ворами — не от бедности, а от жадности — и людьми, не задумывающимися о чём-то высоком и видящими счастье в банальной работе и деньгах, сам герой вызывает почти презрение. И дело не в том, что он должен всех жалеть, понимать, а в том, что, сравнивая себя с ними, он задаёт планку себе, и его планка предполагает не самосовершенствование и стремление к чему бы то ни было, а признание того, что он лучше по сравнению с обывателями и людьми, запутавшимися в жизни, или сдавшимися своим страстям, или попросту несчастными.
Герой мастерски создаёт портреты, сдабривает происходящее точными деталями, но чересчур заливает всё это эгоцентричными размышлениями. Да, подкупает искренность, но в этой искренности — бочке мёда — целый шмат — дёгтя — самолюбования. К тому же постоянно выскакивает стремление найти плохое во всём, увидеть его и — непременно! — указать на него. Да, сложно не очерстветь, видя грязь, горе, нищету, самые неблагополучные районы Парижа, но героя не хочется понять, хочется обвинить в том, что он научился не цинизму даже, а самолюбованию и упоению своими чувствами на фоне других людей, которым он усердно отказывает или пытается отказать в чувствах и в осмыслении своих поступков, да и вообще жизни. Главный герой слишком много оценивает, постоянно делает выводы, навязывая своё мнение о людях — мнение, приправленное определённой долей морализаторства и этим раздражающее. А ещё раздражающее тем, что не даёт простора задуматься, решить что-то самому: ведь стоит тебе это сделать, и ты можешь не согласиться с ним, и всё, оревуар, вы сразу разойдётесь, потому что герой-то всё об окружающих знает, понял в лучшем случае по словам и поведению, а в худшем — чуть ли не в первую встречу по глазам, и прав именно он. Притом — поразительно! — герой не раз упоминает, как сложно и важно бывает понять отличающихся людей — чужой среды, происхождения, у которых мозг устроен иначе, — но слишком уверяет, что он-то сам понял! Он-то знает! Вот только в его словах не чувствуется понимание — чувствуется осуждение, неприятие, самоуверенность, самолюбование, ещё что-то само-.
В результате он стремится к тому, чтобы стать больше, чем героем, из-за его знаний о жизни других, выводов, взгляда «как бы сверху», при этом оставаясь именно героем, имеющим своё «я», реплики, образ, биографию, роль в происходящем. Однако деталей, составляющих его образ, слишком мало, чтобы проникнуться ими, но много, чтобы принять его за всевидящего автора, доброго дядюшку, решившего поделиться опытом и интересными историями.
«Ночные дороги» включают замечательные — иногда забавные, временами печальные, а, бывает, неожиданные — подробности о жизни эмигрантов, о Париже, о буднях разнорабочих, шофёров, проституток, о бюрократии и попросту о людях. Детали, диалоги только-только начинают завлекать, как герой погружается в раздумья, и читать становится немножко невыносимо — не по силе воздействия, а из-за нытья и занудства, вызывающих довлеющую над другими чувствами скуку.
В «Ночных дорогах» много мелких несчастных людей: сумасшедший Васильев, поражённый манией преследования, алкоголик-философ Платон, приспособленец Федорченко, поразительно наивная проститутка Сюзанна и знающая жизнь проститутка Ральди, аббат, намекающий, что хочет провести тайно время с женщиной, и старик, катающийся всю ночь по публичным домам, сутенёры, клошары, — и все они пугают не только тем, что отчаялись и привыкли к тому, что бедность, горе, низость — это норма, что они не имеют право претендовать на что-то большее, а ещё тем, что им — и главному герою ночному таксисту вместе с ними — наплевать на других людей и, в конце концов, в какой-то степени на самих себя тоже. И каждый, как и главный герой, не видит чужое горе, во всём — только своё. И не то чтобы все они были обязаны это делать, но… этого чертовски хочется.