3

Наверное, если ставить целью лучше познакомиться с творчеством Зингера, следовало бы читать не «Мешугу», а что угодно другое, менее автобиографичное. «Мешуга», на мой взгляд, оказалась не возвращением к «Шоше», а в чистом виде такой же «Шошей», только без самой баснословной невероятной Шоши и в декорациях шумного, торопливого, крикливого и суетного мегаполиса. Безумие, вынесенное в заголовок - это не сумасшествие страсти и не мистическая одержимость, а скорее безумная суета и круговерть большого города. Стиль романа стал ещё больше похож на бульварные репортажи или газетные повести с продолжением из номера в номер, написанием которых автор зарабатывал в Нью-Йорке - в каждой главе резко меняются герои, нахлёстывают друг на друга невероятные события - раз, бац, открылась дверь, на пороге неожиданный герой, вдруг появляется прекрасная девушка, страсть втроём, муж с револьвером, крах на фондовой бирже, обманутые жертвы Гитлера, великодушный миллионер - декорации мелькают как картинки в волшебном фонаре, героя крутит как щепку в водовороте, он сам, словно дух, вызванный на спиритическом сеансе, послушно изрекает то, что хочет от него услышать каждый из персонажей. По некоторым отрывкам бесед с читателями, проскальзывающих в романе, складывается впечатление, что сам-то Зингер пишет и мыслит гораздо более глубоко и серьёзно, что он насмешливо прикрывается условно автобиографической маской своего героя Аарона Грейдингера, выводя его почти комическим персонажем. Так что эти якобы автобиографические романы можно отнести скорее к лукавой самоиронии, улыбки для тех, кто знал писателя лично.
Ещё соображение насчёт языка, на котором пишет Зингер. В книге он в виде того самого ответа читателям достаточно убедительно излагает, почему он пишет на идиш. Да, действительно, и древнегреческий - мёртвый язык, и тем не менее люди не забывают и ценят то, что было написано на ныне мёртвом языке. Но, увы - читатели, которые говорили Зингеру: «Откуда вы это берёте? Как вы это помните? Я не слышал таких слов с тех пор, как умерла моя бабушка!» - так вот, сами эти люди уже скончались, а их дети, внуки и правнуки вместе с любым сегодняшним читателем ничего не поймут и не почувствуют из перевода с идиша на любой язык мира. Досадное ощущение, что этот ушедший мир, так любовно воспроизведённый автором, умер ещё раз вместе с языком, на котором он говорил и дышал когда-то и на котором был описан.