3 Сложно о сложном

Последователь Кьеркегора и Льва Шестова поэт Ив Бонфуа в сборнике эссе "Невероятное" пишет о литературе и искусстве - многословно, тщась выразить мысль, которая не очень-то выразима, и оттого "пишет темно и вяло, как у Пушкина поэтический дуэлянт". Чтение потому требует сосредоточенности, вовлеченности в мир поэтических метафор и неослабного внимания с нашей стороны. Каждая строчка здесь насыщена смыслом, тянущим за собой целый ряд выводов, прихотливо переплетающихся в изысканном зеркале какой-то неземной логики, в русле которой Бонфуа излагает свои головокружительные доводы.

А это действительно hallucinant. Бонфуа видит работу художника в том, чтобы оживить мгновение, наполнить его экзистенциальным смыслом и тем самым обрести чувство вневременности, проникнуть в сверхчувственный мир. А он, конечно, существует, и сама поэзия является тому порукой. Бонфуа крайне критичен к попыткам рассудочной поэзии и на том основании пишет гневный памфлет в адрес Поля Валери, признавая за последним лишь одну удачу, - стихотворение "Кладбище у моря". Валери и некоторых других поэтов Бонфуа называет "потомками Малларме", а пальму первенства во французском стихосложении отдает не Гюго, как другой его известный современник, а Бодлеру и Рембо. Попутно поэт делает выпад против структуралистов и школы "нового романа", отрицая новизну и ценность их приемов:

Но ведь поэзия - это не "употребление" языка. Скорей, это действующая через него одержимость.

Бонфуа влюблен в изобразительное искусство, которое не просто воспринимает чувственно, но и рефлексирует над теми или иными духовными аспектами живописи. Пишет ли он о надгробиях в Равенне или картинах Джотто, всюду он ищет первопричину создания шедевра. Согласно Бонфуа, открытие перспективы отдалило человека от вневременного бытия, так как тем самым поместила изображаемое в числовые отношения - отношения бренности. Впрочем, заключает Бонфуа, перспектива - лишь инструмент, которым художник пользуется, как ему угодно. Справедливо.

Мастерам школы Римини. Я выбрал историю искусств, чтобы коснуться вашего великолепия. Я упразднил бы историю искусств, чтобы не тронуть вашего совершенства.

Один из образчиков эссе в этой книге отличается от других своей земной ясностью: это воспоминания поэта о встречах с Сильвией Бич, легендарной американкой, первой издавшей Джойса. В ее магазин "Шекспир и компания" наведывались все англофоны Парижа - от Гертруды Стайн и Хемингуэя до Генри Миллера. Бонфуа случилось оказаться в одной компании с Бич в Греции, и он очень прочувствованно и подробно пишет о характере этой великой женщины.

Что касается всего остального, то Бонфуа, любя Шестова, уходит в философские дебри и порою нам требуется усилие, чтобы разгадать путаницу его великолепных тропов. Из этого чтения я не вышла просветленной, потому что посюсторонность мне кажется сомнительным предметом для рассудочного анализа. Но как опыт погружения в иррациональность, отдающую кропотливостью, прогулка вместе с автором среди культурных артефактов была, скорее, приятной. Что ни в коем случае не делает ее обязательной или сколь-нибудь значимой на моем книжном горизонте.

В портретах, казавшихся нам совершенно живыми, мы обнаруживаем шаблоны; самые заветные наши слова, отделяясь от нас, становятся мифами. Рзве мы не обречены на полную неспособность рассказать о том, что нам больше всего дорого?