5

"Спорщики на тему добра и зла походят на каторжников, играющих своими цепями" (Вольтер). Благодаря Пелэму можно прекраснейшим образом очертить проблемы добра и зла в литературе вообще. Автор не ставил себе задачи написать яркий бьющий в глаза поучительный труд, построенный на трагедиях или полуаморальную историю, которую общество, тем же методом от противного, сделает правилом. Добро в литературе начала - середины 19 века имело вполне конкретную форму. Иногда к нему, в качестве приложения, предполагались вопросы, но никогда его не бросали просто так, не предложив ему зла в качестве сравнения. Уже гораздо позже писатели научились изображать только зло, чтобы заострить на нем внимание, а читателю предоставить искать этому злу противовес в собственной жизни. Некоторые японские авторы даже воспринимаются как абсолютное зло с точки зрения среднестатистического европеоида, потому что он их не понимает и не может придумать оправдание. А в современной российской прозе зло настолько банально, рутинно и повседневно, что кажется ничем, тогда как добро глупое и по-обывательски надуманное, может казаться чем угодно, но только не добром.

Так вот. Ничего этого у Бульвер-Литтона нет. Его Пелэм слишком честен, он не предполагает особых предпочтений, вопрос о добре и зле не стоит вообще. Читателей никогда не привлекали подобные образы, экзистенциализм появится только в 20 веке, поэтому по сути Пелэм появился слишком рано для своего времени. А ведь основная часть читателей практически всю жизнь и находится в плодородном гумусе равнодушия, специально подогревая себя разными жалостливыми историями, написанными теми, кто это всегда умел делать. К Бульвер-Литтону сие относится в последнюю очередь, но его нельзя назвать и поверхностным, равнодушным или глупым. Автор не попал в число махровых классиков, но дожил до наших дней, что в его случае более чем достаточно. Сейчас его можно изучать, например, для лучшего понимания истинной природы экзистенциализма. В свое время, помимо вышеобозначенного, автор не только не догадался встать на сторону обиженных (то есть - соврать читателям), но и прикинуться гувернанткой, женщиной, писавшей под мужским именем или обличителем работорговли. Все это шутки, конечно, но вот перед нами произведение очень достойное, лукавое, но без капли коммерции - понравится читателям так, чтобы приобрести популярность, ломкое, подкупающее юношеским задором и удивляющее вековой мудростью. Легкий стиль, тонкий юмор, недюжее знание предмета, все это отличает Пелэм. Автору 25 лет, он живет в начале века 19, сразу вспоминается Александр Пушкин. За Пушкиным далеко ходить не нужно, он Палэм читал и его желание интерпретировать его через призму русского менталитета вполне объяснимо. Несомненно, Палэм - это английский Пушкин, не поэт, но тонкий и проницательный словослов. Именно единство мировосприятия когда-то так заинтересовало Александра Сергеевича, а потому Палэм можно использовать в качестве пособия для лучшего понимания мышления русского поэта. Сие прольет свет и на некоторые элементы его биографии.

Что касается самого Бульвер-Литтона, то первая часть произведения действительно более воздушная, завлекающая и остроумная. В первом своем труде писатель хорошо указал - каким он может быть в дальнейшем. Это сейчас можно отсиживаться в библиотеке или на кафедре лет до 70, чтобы потом, отшлифовав язык о предложения и о нужных людей, накатать какую-нибудь дурацкую книжонку о девочке в очках с палочкой в лодошке, а 19 век предполагал более естественную среду для литераторов. На самом деле вторая часть гораздо более зрелая. Бульвер-Литтон заявил о себе, что в 25 лет это вполне уже состоявшийся человек, которому лет через 10 уже грозит литературная мудрость опытного старца. Примерно такие мысли приходят на ум при чтении, скажем, "Евгения Онегина", писанного Пушкиным в этом же возрасте. Пелэм, если и оказался не героической пробой пера, то хорошо изобразил перспективу дальнейшего знакомства с автором, а потому заслужил высшей оценки хотя бы авансом.