Налейте крови - бокалы синие пусты.
Давайте выпьем за обаяние борьбы.
За идеалы - мы их ковали на огне,
За ваших дочек, которых я возьму себе
В интересах революции,
В интересах революции.

В шесть часов давали кипяток, а затем надзирательница водила уголовных в церковь. К этому времени разрежешь письмо на длинные полоски, заваришь чай и, как уйдет надзирательница, начинаешь опускать полоски в горячий чай – письмо проявляется. Чтобы его не накрыли во время писания молоком, Владимир Ильич делал из хлеба маленькие молочные чернильницы, которые – как только щелкнет фортка – быстро отправлял в рот. «Сегодня съел шесть чернильниц», – в шутку добавлял Владимир Ильич к письму.

Что читают нормальные люди осенью, когда в Петербурге нескончаемый дождь и холодно даже под одеялом? Однозначно, что-нибудь то ли доброе и согревающее, то ли домурашекмистическое и захватывающее, то ли хоть бы даже кого-то вроде отчаянно недолюбливаемых мною Флэгг или Харрис.
Что читаю я?
Мемуары Крупской, товарищи.
Да здравствует Долгая Прогулка и мировая революция, и никакого вам какао с зефирками, только "молочные чернильницы", только хардкор.

Книга читается лишь немногим легче обычного учебника истории, если кто-то ожидал найти здесь какие-то хотя бы относительно "личные" истории, детали, переживания - нет, не надейтесь. Даты, имена, бесконечная череда городов и стран, от ссылок до блужданий по Европе в многолетней эмиграции. После упоминания сто сорок первой за десяток страниц фамилии мозг потихоньку отключается и начинает размеренно гудеть, работая в фоновом режиме - " ты читай-читай, но я все равно вряд ли что запомню". Однако некоторые привлекающие внимание детали в ровном сухом, неэмоциональном повествовании все же есть, в основном мелкие, бытовые, иногда даже немного забавные. Видимо это все опять-таки осень виновата, но я цеплялась в основном почему-то за какие-то гастрономические моменты.

Лондон:

Мы решили устроиться по-семейному – нанять две комнаты и кормиться дома, так как ко всем этим «бычачьим хвостам», жаренным в жиру скатам, кэксам российские желудки весьма мало приспособлены.

Брюссель:

Бельгийская работница, у которой мы поселились в Брюсселе, очень огорчалась, что Владимир Ильич не ест той чудесной редиски и голландского сыру, которые она подавала ему по утрам, а ему было и тогда уже не до еды.

Финляндия:

Раз только пришел на явку Камо, этот отчаянной смелости, непоколебимой силы воли, бесстрашный боевик. В народном кавказском костюме он нес в салфетке какой-то шарообразный предмет. Все в столовке бросили есть и принялись рассматривать необычайного посетителя. «Бомбу принес», – мелькала, вероятно, у большинства мысль. Но это оказалась не бомба, а арбуз. Камо принес нам с Ильичем гостинцев – арбуз, какие-то засахаренные орехи. «Тетка прислала», – пояснял как-то застенчиво Камо.

Краков:

С хозяйством дело было много труднее, чем в Париже. Не было газа, надо было топить плиту. Я попробовала было по парижскому обычаю спросить в мясной мяса без костей. Мясник воззрился на меня и заявил: «Господь бог корову сотворил с костями, так разве могу я продавать мясо без костей?» На понедельник булки надо было запасать заранее, потому что в понедельник булочники опохмелялись, и булочные были закрыты.

Наверняка книга подойдет людям, увлеченным историей и тем, кто хотел бы упорядочить знания с помощью информации, так сказать, из первых рук. Но ни увлекательной, ни хорошо написанной назвать ее нельзя - просто факты, изложенные где-то сумбурно, где-то слегка корявым языком, и судя по всему, вполне намеренно лишенные какой бы то ни было эмоциональной окраски.