5 "СКОТНЫЙ ДВОР"

Все животные равны, но некоторые более равны, чем другие.

После жестокого разочарования в "1984" от Оруэлла ничего хорошего не ждала и "Скотный двор" открыла просто потому, что был следующим произведением под той же обложкой - отчего не почитать? Тогда все говорили только о 84, какое-де гениальное прозрение, да глубина, да широта, да "Большой Брат смотрит на тебя" и все, кто есть кто-то, обязаны знать, а коли не говоришь об этом романе с придыханием и не цитируешь на каждом шагу - значит ты недостаточно умен. Про "Скотный двор" никто ничего не говорил.

Стала читать, с изумлением узнавая в истории этой фермы историю своей страны. Вот же он, марксизм-ленинизм и старый боров Главарь (перевод Ларисы Беспаловой) это Карл Маркс, так? Ну или Ленин? Скорее всего немного от того, немного от другого. А их восстание - наша революция. А попытка Джонса отвоевать у животных свою собственность - гражданская война. Наполеон со своей собачьей сворой - ну конечно Сталин. А Снежок, не иначе Троцкий.

И шпиономания, и стахановское движение ("Я буду еще больше работать" - Боец), и вероломное нападение Питера и наша славная Победа. А потом свиньи, которые переселяются в господский дом, под шумок переписывают Заповеди, выворачивая наизнанку первоначальный смысл каждой. Надо сказать, что Оруэлл случился в моей жизни довольно поздно: в конце восьмидесятых пробежала галопом-по-европам вместе с "Мы" Замятина и "Дивным новым миром" Хаксли, ни одним из культовых антитоталитарных романов не впечатлилась. А серьезно перечитала в середине девяностых. Теперь уже окончательно поняв - не мое.

И оттого яркость, живость, жизненность "Скотного двора" воспринялась, как антитеза застывшему в осознании собственного непогрешимого величия главному роману-антиутопии века. Философских сказок к тому времени тоже уже прочитано было без счета, вот своего рода эталонным произведением такого рода принято считать "Удавов и кроликов" Искандера, а по мне - рассказам о Чике в подметки не годится. Как и высокий пафос "Дракона" Шварца его же "Обыкновенному чуду".

Но это не было эзоповым языком в привычном смысле, история Оруэлла била наотмашь. Не могу вычленить момент, в который Я-читатель перестала разгадывать шарады и находить соответствия историческим реалиям в повести, а начала ею жить. Просто случилось и невыносимая боль вынужденного существования в контексте всеобщего скотства, где верхние отличаются от нижних только составом продовольственной корзины, а самых достойных отправляют на бойню, затопила с головой.

Позже этот же мотив обыграет в "Затворнике и Шестипалом" Пелевин, залучив меня в вечные адепты. Потому что неизбывное скотство в его варианте предполагает возможность выхода, не замыкает намертво в концентрическом адовом круге. Если Оруэлл - то "Скотный двор"