2

Средний сборник. Мне, к счастью, неизвестно, какими критериями руководствовался составитель при отборе произведения за каждый год, иначе у меня возникли бы вполне обоснованные претензии к собственному литературному вкусу. Почему? Потому что "признанные мэтры" (Стивен Кинг, Рэмси Кэмпбелл, Брайан Ламли, Питер Страуб) выдали настолько слабые произведения, что не заслуживают и половины тех лавров, которыми усыпано предисловие к их рассказам.

Если говорить о первом, то "Человек, который рисовал кошек" Майкла Маршалла Смита является более "кинговским" рассказом, чем его же собственный ""Нью-Йорк таймс" по специальной цене", короткая сопливая халтурка, крутящаяся вокруг трагедии 9/11. О втором и третьем можно сказать следующее: оба выбрали темой Грецию в её реалистической трактовке (отставим в сторону "Волхв" Фаулза или античные мифы; к последним ещё вернёмся позднее), с бедностью, грубостью и т.д.. Показателен пример папаши из рассказа Ламли - утрированный до показательности, наверное, эмодзи альфа-самец, большую часть текста занятый самоутверждением перед не менее примитивной и однобокой самкой. Его сын не является рассказчиком-ребёнком, из его сына торчит наружу автор. Ещё хуже ребёнок реализован в геймановской "Королеве ножей", вот уж одно сплошное "мимо" и напрасная трата времени - на самом деле, нет ни ребёнка, ни рассказчика, ни внятного сюжета. Поделка на отвали.

А четвёртый из "мэтров" откровенно провалился. Читателя должны напугать подробности "работы" мистера Треска и мистера Тумака? - но по сравнению с самым неудачно сляпанным сплаттерпанком они дети. Месть всегда бывает двусторонней? - так то, что рассказчику несдобровать, было очевидно, как только вышеуказанные мистеры превратили его работу в пародию, уничтожили его рабочий кабинет и стали причиной потери самого доходного клиента. То, что рассказчик, ослеплённый изменой жены, оказался слишком тупым, чтобы догадаться, никак в тексте не обыгрывается, нет, напротив, собственное погружение на дно он сначала не замечает, а потом принимает со стоическим (на самом деле, идиотическим) мужеством. Да-а-а, психологическая проработка, безусловно, на уровне. На уровне первоклассника.

Лучше тема рассказчика-ребёнка реализована в "Отдыхе" Терри Лэмсли. Множество вопросов, равномерное нагнетание саспенса, нездоровая атмосфера санатория для пожилых людей - уверенными штрихами автор готовит нас к нечто большему, ребёнок всё больше путается в своих впечатлениях о происходящем... и пшик. Скомканный "открытый" финал, понижающий оценку самого рассказа с 7-8 по десятибалльной до 4 или 5, с назойливым вопросом в конце: "И это всё?!"

К неудачникам по части саспенса я бы отнёс Леббона и его рассказ "Белый". В наличии конфликт, так или иначе пахнущий "Десятью негритятами" А. Кристи, - помещение, занесённое со всех сторон снегом, где стремительно, один за другим начинают гибнуть люди. При этом во внешнем мире в последнее время тоже чёрт те что творилось - неизвестная болезнь косила людей тысячами, все межнациональные и межрелигиозные конфликты обострились, пропасть между богатыми и бедными стала больше... Почему? А ни почему, ни один из поставленных вопросов автор не решает, сливая концовку без рационально выстроенной системы в "открытый" финал. Не знаешь, что делать, - делай "открытый" финал.

Однако в антологии есть и другие рассказы, так или повязанные с "трилогией Толстого" - детством, отрочеством и юностью. "Искушение доктора Штайна" Макоули, например, небольшим количеством деталей вырисовывает едва ли не стимпанковскую атмосферу, густо замешанную на альтернативной истории, где Гарибальди, судя по всему, не было, т.к. Италия представляет из себя города-государства, где прячутся, ввиду отсутствия преследований, евреи Третьего Рейха, к слову, захватившего США. И то, что Штайну приходится решать вопрос в авраамическом ключе - необходимость "отпустить" ребёнка, лишь добавляет ему позиций: пожалуй, именно персонаж-еврей смотрится гармоничным с ветхозаветным конфликтом.

Фаулеровский "Норман Уиздом и ангел смерти" жесток и саркастичен. Всё-таки сам по себе образ серийного убийцы, зациклившегося на пятидесятых вплоть до телесериалов и радиошоу, грубо отвечающего на любые попытки поставить под сомнение "благословенность" тех лет, постсоветскому жителю, не околдованному машиной пропаганды, неизбежно напомнит пенсионерское "А вот при Советской власти..." И его "благотворительность", когда он проводит своё время с неизлечимо больными людьми, навязывая им опять-таки свои же воспоминания (единственно "истинные", тогда как возможную память своих жертв он в расчёт даже не берёт), после чего их убивает, тоже смешна. Тебе должно быть страшно, это же "ужасы", но ты словно смотришь балабановские "Жмурки" и смеёшься над пародийной чернухой.

И напоследок о детях, точнее, о сыне Кинга, Джо Хилле, и его "Призраке двадцатого века". Ни разу не хоррор. Девушка-призрак, которая была киноманкой и умерла на премьере от разрыва аневризмы мозга, а теперь крайне редко, и только избранным, является во время премьерных кинопоказов? Ужас какой, уже испугался. Концовка с её сопливо-душещипательной смертью не оставляет вариантов - это мелодрама, мелодрама с "тайнами" и "ужасами", но всё равно мелодрама. Из положительных моментов можно отметить только довольно удачную пародию на Спилберга в одном из персонажей.

По-разному показали себя авторы-женщины. Например, Ньюман с рассказом "Обратная сторона полуночи: Эра Дракулы, 1981", в рамках уже созданной альтернативной вселенной, где вампиры являются неотъемлемой частью бытия, удалось в отдельных фразах или рассуждениях героини (а она, к слову, тоже вампир, ей не первая сотня лет) выстроить не только непротиворечивый мир, но и во многих аспектах отвесить неплохого пинка этому миру. Сочетание шутки и пародии по одну сторону и отсутствие такого распространённого штампа "вампирской литературы", как бездушность ночного любителя (что неудивительно, "бездушность" с позиции автора-женщины у персонажа-женщины неизбежно скатилась бы в "Ах, она стерва!", тогда как сочувствие героини к непроизвольным "жертвам" действия и даже описание её любви к вполне теплокровному мужчине им обеим больше к лицу), оставляют, как ни странно, приятное впечатление.

Гораздо слабее "Желтокрылая Клеопатра Бримстоун" Хэнд, представляющая из себя унылую и непроработанную "феминистическую" фантазию, где девушка, заманив к себе в дом (на самом деле, не к себе) мужиков, привязывает их и превращает в прекрасных бабочек. И сама при этом также возбуждается при виде их прекрасных крыльев. С учётом неоднократного акцента на том, что её брови были в т.ч. усиками бабочки, я предполагал, что будет так или иначе обыграно превращение героини в бабочку, и это был бы удачный ход, несмотря на "открытость" финала. Нет, автор предпочла другой "открытый" финал, тупой, топорный и в стиле "все мужики - козлы!"

Где-то между ними расположилась "Моя смерть" Татл, до последних трёх или четырёх страниц тоже не самая увлекательная фантазия на окологреческую (в данном случае, как раз "околомифическую") тему. Рассказчик - типичная, если выражаться сексистскими понятиями, "бабёха": значительная часть текста посвящена выстраиванию биографии героини (что можно с натяжками связать с финалом рассказа) и её внутренним миром (а вот здесь вопрос "зачем?" звучит уже намного чаще). Пожалуй, она бы так и осталась где-то между произведениями Кэмпбелла или Ламли, градируя в шкале от 2 до 3 из 10, если бы не шикарный финал, не только связывающий происходящее с мифом о Цирцее, но и собирающий в кучу все "зачем?" Пожалуй, это единственный случай в сборнике, когда слабый рассказ вытянула концовка, а не наоборот - не самый плохой она же утопила.

Ещё один удачный пример "женского" в сборнике - это "Церковь на острове" Ансворта. Да, героиня нарисована в соответствии с канонами современного общества, т.е. много мужественнее мужчины, да, она согласна принять не только тяжёлую ответственность, но и ещё более невыносимое отчуждение без людей. Но это лучше, чем старческие россказни из "Улыбки дьявола" Хиршберга, которые к финалу неизбежно должны приводить к ощущению "ужаса" (во всяком случае, авторская задумка здесь очевидно), но читателю остаётся недоумевать как минимум над одним "А почему...?". При внимательном прочтении он возникнет наверняка.

Лучшими же в сборнике являются "История Геккеля" Баркера и "Мефистофель в ониксе" Эллисона. О первой я знал уже лет десять, наверное, с тех пор, как "Мастера ужаса" крутили по ещё не скатившемуся Рен-ТВ, и если в 13 лет некрофилия кажется богомерзкой и отталкивающей, то в 23 она уже необходимая часть эстетики. Проще говоря, по-другому бы рассказ, скорее всего, не сработал, не будь там оргии с покойниками и младенца, рождённого от мёртвого семени. Отдельного комплимента заслуживает тот факт, что 59 минут фильма идеально соответствуют духу и букве едва ли пары десятков страниц; определённо, удачная экранизация.

На самом деле, сборник я решился прочитать полностью из чистого любопытства, т.к. скачивался он исключительно из-за "Мефистофеля в ониксе", считающегося одним из лучших произведений "позднего" Эллисона. И Харлан меня не разочаровал: да, повествовательная манера его произведений 80-00-ых, переведённых на русский, осталась неизменной - это всё та же "как бы простая история"; здесь нет ни литературных экспериментов, в принципе свойственных "новой волне" фантастики, ни яростной эмоциональности (см. "Птица смерти", "Кроатоан" etc.), только рассказчик и кажущийся простым сюжет. Поставленные проблемы предельно понятны - одиночество и ответственность; они - порочный круг для главного героя, потому что бегство от одного неизбежно вызывает другое, и он постоянно прибегает к самооправданиям (касающихся, спойлер, его способности читать "пейзаж" - читать мысли). Однако Эллисон не был бы самим собой, если бы не ставил ситуацию таким образом, что взросление и ответственность, ведь принятие последней - как раз симптом взросления, оставались бы в стороне, делая мир раем для эскаписта. И делает он это с помощью двух достаточно крутых (в случае с первым - достаточно неожиданным) сюжетных поворотов, переворачивая показанную картину на попа, в результате чего рассказчик, к которому ты успевал проникнуться доверием, немедленно объявлялся "ненадёжным". Сам по себе тот факт, что Эллисону понадобилось два резких изгиба сюжета, чтобы показать проблему и путь к её решению, не делает рассказ хуже - нет, кому-то не хватило и одного, чтобы удержать рассказ на плаву, а кто-то решил переплыть без них и тоже утопился.