2 Секс, дискурс и куры

Пафос – это преимущественно удел возраста, в котором гормоны, словно упившиеся пейзане на свадьбе, пляшут в крови свой переполненный сумасбродством танец. Когда Паскаль Киньяр писал эту книгу, то он определенно уже вступил в пору зрелости, но по части патетики может дать фору даже одержимому романтизмом юнцу.

Его метания впечатляют и завораживают. Киньяр упоенно цепляет слово за слово, восторженно складывает предложения в абзацы, добавляет до кучи ассоциаций, пока не наберет с полпуда околичностей. Потом с азартом бежит на периферию контекста, хватает что придется и тоже швыряет в растущую груду мыслей. Держу пари, это – недооцененное искусство… Искусство презреть релевантность и копать от забора и до обеда. Пардон муа, но роман местами сильно напоминает частушки, оглашающие окрестности сел и сражающие наповал своей бессвязностью.

На лугу пасутся кони,
А я еду в Лангедок.
У меня в телеге брюква,
А в кармане три экю.

Похоже, дело тут в том, что французы действительно не на шутку привязаны к деревне. Они отрываются от нее, чтобы косяком тянуться в города, писать книги и становиться лауреатами. Но провинция не отпускает, ускользая из-под гнета навязанного городом лоска и требуя возвращения к истокам в исторгаемых работниками пера текстах.

Куры обожают бродить в крапиве. Мне радостно описывать этот рай, затаившийся в каждом из нас, — мало кто вытаскивает его на свет.

Вообще-то, это как будто книга о любви. Но автор мечется от темы к теме, постоянно подменяет понятия и радостно жонглирует словами – любовь, страсть, похоть, секс, совокупление, коитус, соитие, вожделение, сладострастие, возбуждение, желание, влечение, привязанность. Он утомительно долго манипулирует ими, доводя читателя до дезориентации. А еще привлекает к представлению японцев, китайцев, эскимосов, индусов, халдеев, греков, римлян, и те тоже всей толпой начинают галдеть, тараторить, сокрушаться, клясться, мочиться, кормить младенцев, заламывать руки, совокупляться, самоубиваться и отрезать пенисы. Эта группа поддержки достает до печенок своей настойчивостью, которой позавидовали бы даже цыгане с ярмарки, и невнятностью посылов.

Смысл ни одной на свете любви не поддается расшифровке.

А вот и объяснение. Обескураженный автор абсолютно не усматривает смысла в предмете своих изысканий и ничего не может сказать по сути, несмотря на фонтанирующую многословность. Погрязнув в отчаянии от невозможности постичь сущность предмета, он решил напустить туману – нарыл преданий и казусов, надергал цитат из первоисточников, приобщил к делу символику, ворох противоречий и софизмов, приправил пассионарностью, а потом вывалил все на голову ничего не подозревающего читателя. Рассуждения то снуют от лирики к мифологии, то делают прыжок в сторону живописи, так что подчас кажется, что Киньяр вот-вот перейдет к столоверчению и фокусам. При этом логика порой отсутствует полностью, и морали у басни нет.

Громада океана не имеет формы. Это колыбель всего, что не имеет формы, вот почему по ней проверяются все ощущения.

Временами пассажи своей бессмысленностью и высокопарностью затмевают даже выдержки из романов для домохозяек. Но бульварщины бояться – в писатели не ходить.

Один лишь момент был преисполнен щемящей душу искренности. Когда автор делится переживаниями и соображениями по поводу своей первой любви. Заливаясь петухом о достоинствах обожаемой им Неми (губки-зубки-глазки-щечки-грудь), он тем не менее делает акцент на своих ощущениях и на своих чувствах. «Любят лишь однажды»? Определенно! Причем с такой симптоматикой и такой самоотдачей протекает исключительно любовь к себе. Промелькнувшее поначалу впечатление, что автора надо срочно спасать от прогрессирующего нарциссизма, быстро сменяется пониманием – пациент лечению не подлежит.

Как следствие сосредоточенности автора на себе и только на себе, в главах романа там и сям дивно разбросаны признаки сексизма, с которым писатель основательно сроднился.

Странно, почему женщины так упорно отрицают достоинства пола, данного им природой.

Эта позиция негодующего потребителя вызывает прежде всего разочарование – опять читателю подсовывается ложь под соусом из велеречивостей. Хотя что там… Всего лишь еще один артист, фальшиво спевший про любовь. Курам на смех.