5

У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью. Катя,
Та царапина свежа.
Эх, эх, попляши,
Больно ножки хороши!

Кажется я знала эту поэму наизусть. Сейчас не рискну утверждать. Много воды утекло с моих семнадцати, а мифологизировать прошлое, в том числе собственное - такое человеческое свойство. Скорее всего не смогла бы встать на табуретку и шпарить подряд, но вот проглядела сейчас текст: помню, помню, и это отлично помню. С нее началась любовь к Блоку, она стала предчувствием любви, помните, в "Зеленом фургоне" герой Демьяненко читает эти стихи

02:48

Как услышала, начала мечтать, что сама когда-нибудь прочту. Отчего сразу не взялась за вполне хрестоматийное произведение? Может не знала, что речь именно о "Двенадцати"; может опасалась, что окажется слишком сложным и не смогу понять, и разочаруюсь; и отблески того огня, что озаряет героев, погаснут для меня на этих стихах. А хотелось непременно сохранить. Так или иначе, поэму прочла в семнадцать, когда по программе нужно было, уже зная стихов Блока без счета, уже влюбленная в него по уши. как только может барышня быть влюблена в поэта.

Нет, не погасли отблески. Все в ней хорошо: зачин с бесприютностью черного вечера, белого снега, ветра на всем Божьем свете. Эти двенадцать, которые идут ниоткуда в никуда. Рефрен: "Революционный держите шаг. Неугомонный не дремлет враг"; "Шаг держи революционный, близок враг неугомонный" - такая четкая ритмическая организация, как барабанный бой. История Кати: "Гетры серые носила? Шоколад "Миньон" жрала?", невольно приводящая на память розенбаумановскую Гоп-Стоп: "Шубки беличьи носила, кожи крокодила".

И много-много мгновенных картинок: "Вот барыня в каракуле к другой подвернулась: "Уж мы плакали-плакали", поскользнулась и, бац, растянулась. Ай-ай, тяни-поднимай". А рядом старушонка убивается-плачет, не понимая, зачем на агитпроп (от здания к зданию натянут канат, на канате плакат: "Вся власть учредительному собранию!") тратить такую ценную во времена всеобщей скудости материю. А эти, которые говорят "Обсудили, постановили: на время десять, на ночь двадцать пять. Меньше ни с кого не брать". Это ведь проститутки, ребята. Гляди-ка, в ногу со временем шагают.

И пронизывающий сквозной ветер все время, ты как-будто слышишь его свист, он выдувает по клочку воспоминания об уюте и тепле той жизни. что была до всего этого и всякому человеку худо. Не этим двенадцати, что продолжают идти, спокойно приняв убийство любимой женщины, так буднично совершенное одним из них:Только досадуя на то, что рефлексии отвлекают товарища от революционной борьбы: "Не такое нынче время, чтобы нянчиться с тобой. Потежеле будет бремя нам, товарищ дорогой. И Петруха замедляет торопливые шаги, он головку вскидавает, он опять повеселел".

Много позже в "Розе Мира" Даниила Андреева прочту, что Блок был Вестником, предавшим свой дар. Склонна согласиться, помните, как нелепо он умер? Но дар был.