5 Если б хватило сил...

Лампомоб-2017
4/13
Кажется, мои впечатления от воспоминаний Лихачева уже немного отстоялись, унялся зуд пересказывания всем и вся самых ярких эпизодов книги, не так безнадежно сжимается сердце от боли, не так остро точит осознание недосказанности.
Я не уверена, что смогу внятно объяснить, почему эта книга пропорола во мне такую глубокую борозду, и почему мне так сложно о ней говорить, но привычка писать рецензии на все флешмобовские книги (исключение за четыре года участия составляет ровно одна) не позволяет мне и в этот раз уклониться от взятого на себя обязательства. Так что попробую.
Начну с того, что, в принципе, с частью воспоминаний Лихачева я была уже знакома. Нет, с книгой столкнулась впервые. Но где-то в 90-х на Петербургском тогда еще Пятом канале шел цикл передач, в которых сам Дмитрий Сергеевич рассказывал о некоторых обстоятельствах своей жизни, вспоминал блокаду, встреченных им в разное время интересных людей... И тогда я эти передачи смотрела с большим интересом. А вот теперь - книга. И градус повысился невероятно.
Я специально читала воспоминания Лихачева медленно, небольшими порциями, потому что хотелось осмыслить прочитанное, пройтись по описанным улицам, подумать... Не знаю, другим ли было бы моё впечатление при чтении книги подряд, но, наверное, в таком случае было бы слишком тяжело.
Впрочем, начало книги невероятно атмосферное и доброе. Конечно же, в основном потому, что это детство, и еще все вместе, и счастье, и надежды на будущее, и беззаботность... А еще и потому, что это Питер, да к тому же семья Лихачевых предпочитала жить в том самом районе, где живу я, "чтобы матери было удобно посещать ложу в Мариинском". Так мило... :))) Мне тоже это нравится, и удобно. И в школу он ходил неподалеку от нас... А еще и ездил летом на дачу в Куоккалу, потому что в Финляндии - дешевле. Не могу сказать, чтобы нынешнее Комарово считалось недорогим местом среди пригородов, но по удивительному совпадению мы тоже бываем там регулярно, и с удовольствием. Конечно, в те периоды, когда снег не идет в мае. :-/
Поэтому постепенно возникало такое чувство, как будто он рассказывает о близкой мне жизни. Школа, Университет, разговоры, встречи, занятное разделение по берегам искусств, набережные, прогулки... А потом - БАХ! - и Соловки, СЛОН. И первые испытания, и самые разные люди, и Вера - единственная опора, которая позволяла выжить, и не сломаться, и не возложить на себя ответственность за того другого, расстрелянного вместо тебя в 1929-м. Тут власть не советская, тут власть соловецкая! Казалось бы, повезло тем, кому дали три года, тогда как Дмитрий отхватил сразу пять, но нет... И так "научили", и так совпало, что пяти лет хватило, чтобы и язву заработать на всю жизнь, и развить в себе звериную осторожность, и упрямство, и стойкость, и ивяную уклончивость, несломимость. Кто бы мог подумать, что после пережитого в лагере, на воле ждут вещи куда более страшные, а оказалось именно так.
Потому что после нескольких лет мытарств безработности и неприкаянности, когда немного наладилась жизнь, и появилась любимая, почти случайно возник институт, и даже родились две девочки - БАХ! - война. И почти сразу - блокада. А о блокаде он сказал очень резко, и, видимо, довольно точно. В блокаду люди могли быть либо героями, либо подонками, середина не существовала. Помню все эти страшные разговоры с блокадниками, запавшие в душу с юности... Никому не снилось такого кошмара, как эта первая зима. А ведь Лихачеву повезло - они успели что-то запасти еще летом, потратив все деньги. Они распродавали одежду, вещи, книги... (главный ужас в том, что были люди, которые всё это покупали - другой полюс человечества) Они не жалели мебель и паркеты, они выживали, варили столярный клей, и радовались тому, что перед блокадой успели купить горчицу и уксус. У них на подоконнике от голода умерла мышь...
Я очень не советую читать эту книгу тем, кто верит в военные фотографии красивых женщин, высаживающих капусту на клумбе у Исаакия. Нет спору, были такие женщины. Они-то и покупали столы, кресла, редкие книги и диваны у голодающих, они делали срочные заказы на историко-патриотическую литературу человеку, для которого подняться на третий этаж было равносильно подъему на Джомолунгму. Истинное лицо города было уродливым, страшным. И Лихачев немного приподнимает нам завесу молчания. Я вот, например, не задумывалась, как в зимнем блокадном Ленинграде было темно. Мало того, что у нас и без того зимой Тьма египетская, а тут еще и уличное освещение отсутствует, и окна в домах фанерой заложены... И это только одна из немногих деталей. А еще мне дополнительно "повезло" читать кусок о блокаде в преддверии майских праздников, когда эта тема режет дополнительно. Хотя к чему лукавить? Сейчас вспоминаю, и ком в горле встает мгновенно. Дело не во времени прочтения, дело в содержании прочитанного.
Фактически на выезде из Ленинграда летом 1942-го Дмитрий Сергеевич заканчивает свой рассказ о войне. Жизни эвакуированных в Казани там уделено совсем немного места - разве могла она всерьез запомниться после возвращения из Ада?
Наверное, поэтому оставшаяся часть воспоминаний кажется совершенно обычной жизнью - несмотря на проработки, сходные с китайскими, описанными у Чжан Юн или Анчи Мин, хотя и менее кровожадные, несмотря на душившее вмешательство в жизнь, побои от случайных людей... После блокады это нельзя было назвать трагедией. Так, неприятные эпизоды.
Впрочем, стоит перенести описанное на себя, и?..
С невероятной теплотой или непримиримой яростью описывает автор своих коллег, ученых и дельцов от науки, с которыми ему приходилось работать в разное время в Институте русского языка. Сама по себе эта тема книги невероятно ценна в качестве примера работы маститых ученых с их учениками, и, к сожалению, абсолютно актуальна сегодня, спустя тридцать лет после написания воспоминаний и куда большего периода после описанных событий.
В общем, в моих пока еще не слишком глубоких отношениях с мемуарной литературой, эта книга заняла своё важное место. Она не просто о Лихачеве. Она о моей стране. Наверное, и обо мне. И я теперь знакома не просто с настоящим петербургским интеллигентом, достойным помещения в качестве эталона этого понятия в Палату мер и весов, я получила в свой багаж еще одну книгу, по которой я буду сверять "своих". А то, что читать её больно... Ну, что же поделать? Страданиями душа совершенствуется. Будем страдать. (С) Горин
И мне будет больно вместе с теми, кто почувствует этого человека вместе со всеми недосказанностями и недоговоренностями, кто эту любовь к стране и боль за неё ощутит столь же явно, как он, открывший нам Слово о полку Игореве, и рассказавший нам правду о нас. И накрывший меня чувством сопричастности ко всей этой беде. А он ведь жил. Творил. Работал. И сохранил в себе подлинную историю, портрет эпохи. Чтобы мы когда-то узнали правду. Если хватит сил.