4.5

По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива.
Никколо Макиавелли

Монотонно, как ветер в степи, звучит моринхур — монгольская «скрипка». Сказитель тянет речитативом бесконечное, как сама Великая степь, сказание — «Сокровенное сказание монголов» о рыжебородом Чингис-хане:

Смелой родилась наша мать-Учжин.
Чад своих благословенных вот как растила:
С лыковым лукошком в степь уйдет,
На варево деткам корней накопает,
Корней судун да корней кичигина.

***

Черемухой да луком вскормленные
Доросли до ханского величия.

Конечно же, такой резкий взлет — от «корней судун» до ханского величия — прямо-таки просится в роман. И Исай Калашников с удовольствием использует открывшуюся возможность сплести длинное повествование об унижении и власти, о дружбе и предательстве. Нет, не одно повествование — в его романе уживается множество историй, переплетенных в сложный узор. В центре внимания, конечно же, путь Темучина — Чингисхана. Главный герой меняется, проходя путь от обездоленного юнца, заносчивого и трусоватого (чего уж греха таить!), до безжалостного правителя степной империи. На своем опыте он постигает чеканные макиавеллистские максимы: «Не родство, не дружба удерживают людей под одной рукой. Страх. Всели страх в сердце человека, и он твой раб. Страх заставляет покоряться и повиноваться. Кто не боится тебя, тот становится твоим врагом». Следить за процессом было крайне познавательно.

Но и боковые линии не менее интересны. Сюжет создания нового государства вовлекает в свой водоворот многие жизни: веселого болтуна Тайчу-Кури; бежавшего из степей пленника-китайца Хо; высокородного нойона, темучинова побратима Джамуху; и даже самого «пресвитера Иоанна» — кереитского хана-христианина Ван-хана. Из этой компании Тайчу-Кури наиболее симпатичен, с его-то жизнерадостным и мудрым стоицизмом: «Если меня ругают, я всегда говорю себе — хорошо, что не бьют, когда бьют — хорошо, что не ломают кости, а ломают кости — хорошо, что в живых оставляют. Так говорю себе и всегда доволен бываю. Пока жив, все можно пережить и наладить». Столь же интересен, хотя и совсем не симпатичен, шаман Теб-тэнгри, этакий степной Ришелье. Без него не бывать бы Темучину Чингисханом! Внимание привлекает и Джучи, который здесь фигура трагическая, «кукушонок» среди чингизидов. А вот Ван-хан и особенно Джамуха очень уж подходят под описание, данное циничным флорентийцем: «неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману»... Но и они — не опереточные злодеи, психология предателя Джамухи прорисована так же тщательно, как и у центрального персонажа.

Роман Исая Калайшникова прекрасно дополняет великолепную трилогию Василия Яна, показывая, как началось то, что закончилось пожарами Рязани, Владимира, Киева...

Чингисхан

Ван-хан в образе "пресвитера Иоанна"

Монгольские всадники