5 Все события вымышленные, все совпадения случайны

На обложке книги очень не хватает предупреждения – Имена героев вымышленные, все совпадения случайны. В противном случае можно испытать культурный шок от почти дословного узнавания филологических феноменов окружающей современной действительности. Цитировать эту книгу почти невозможно, т.к. трудно сделать выбор конкретного фрагмента – вся книга может быть одной большой и чрезвычайно меткой цитатой.
Национальный шовинизм, тоталитаризм и фашизмы всех изводов и модификаций смердят из всех щелей рухнувшей советской империи, и именно в том, что фашистская вонь существует в действительности, а не является иллюзией отравленного сознания, позволяет со всей очевидностью убедится эта замечательная книга.
Книга с медицинской точностью перечисляет патогномичные симптомы нацистской заразы. Защититься от нее, как обычно наверное уже не удастся, но получить интеллектуальное удовольствие от точной диагностики заболевания, это то немногое, что остается несчастным отбросам общества, не желающим принимать участие в строительстве очередного великого будущего.

Дальше...

Главная или, по крайней мере, больше всего потрясающая мысль книги и один из основных выводов из истории нацизма. Источник нацизма – вульгарный романтизм.

«Я уже назвал немецкий корень нацизма: это суженный, ограниченный, извращенный романтизм. Если я добавлю: кичевой романтизм, то это будет самым точным обозначением.»

Упрощение речи для совращения народа.

«Но речь не просто стала теперь важнее, чем прежде, она с неизбежностью изменилась и в своей сущности. Поскольку теперь она адресуется всем, а не только избранным народным представителям, она должна быть и понятной всем, а значит – более доступной народу. Доступная народу речь – речь конкретная; чем больше она взывает к чувствам, а не к разуму, тем доступнее она народу. Переходя от облегчения работы разума к его сознательному отключению или оглушению, речь преступает границу, за которой доступность превращается в демагогию или совращение народа.»

Про ТВ и реакцию толпы как составную часть речи.

«Торжественно убранную площадь (…) или увешанные знаменами и транспарантами залы или стадионы, где политические деятели обращаются к массе, можно в известном смысле уподобить составной части самой речи (…) поскольку шум толпы, ее рукоплескания, гул недовольства действуют на отдельного слушателя по меньшей мере с той же силой, что и сама речь. (…) Звуковой фильм воспроизводит это синкретическое действо во всей полноте; (…) и верно передает заразительное акустическое двойное воздействие, спонтанную реакцию толпы.»

Про «веру» в вождя умных людей.

«Так получилось, что исповедание веры в Гитлера мне пришлось выслушать из уст представителей обоих слоев населения – интеллигенции и, так сказать, простого народа, причем в разное время: в самом начале и в самом конце. И у меня не было никаких сомнений относительно искренности этого кредо: все три раза люди исповедовали свою веру не просто устами, но верующим сердцем. И еще одно: мне было ясно тогда, как и сейчас, по зрелом размышлении, что все трое безусловно обладали как минимум средними умственными способностями.»

Религиозность тоталитаризма

«Язык третьего рейха апеллировал к фанатическому сознанию, а потому вполне естественно, что этот язык в своих взлетах приближался к языку религии. ʺЖертвы партииʺ, у удостоились – в языковом и культовом отношении – почитания, которое напоминало почитание христианских мучеников. (…) Речи и статьи, посвященные героям, кишат, такими эпитетами, как «мученики». Даже если кто и не участвовал непосредственно в торжественных церемониях или следил за ними по кинохронике, то и в этом случае он не оставался безучастным: уже одни кровавые испарения, испускаемые соответствующими благочестивыми словами, достаточно затуманивали сознание. (…) И то, что это воздействие принимает в своих высших проявлениях религиозный характер, связано, во-первых, с отдельными специфическими, стилизованными в христианском духе выражениями, а во-вторых, и в еще большей мере, с проповеднической интонацией и эмоциональной подачей обширных кусков речи. Но главное заключается в том, что для своего обожествления он привлекает организованную массу прекрасно выдрессированных подручных.»

Вождь все знает лучше

«Перед самым нападением Германии на Россию (…) Геббельс говорит: ʺЗачем нам знать, чего хочет фюрер, ведь мы верим в негоʺ. (Для позднейших поколений необходимо подчеркнуть, что такой пассаж министра пропаганды не вызывал тогда у общественности ни тени сомнения.)»

О роли прессы

«Если бы стало возможным настроить всю прессу, все книги и весь учебный процесс на один-единственный тон, и если бы тогда повсеместно внушалось, что в период с 1914 по 1918 гг. не было никакой мировой войны, то через три года весь мир поверил бы, что ее в самом деле не было. Я сказал тогда и тем более думаю так еще и сегодня: не через три года, а через год!»

Святая (священная) империя, наследница Рима

«Государственное образование, куда вплоть до 1806 г. входила Германия, так и называлось: ʺСвященная Римская Империя Немецкой нации". "Священная" здесь – не украшение, не просто эпитет; слово показывает, что это государство – не посюстороннее, земное устроение, но что оно охватывает еще и горние, потусторонние сферы. Когда Гитлер, присоединив Австрию, сделал первый шаг на пути создания лелеемой им Великой Германии, (…) газеты в Германии запестрили заголовками: "Священная Германская Империя Немецкой нации". Монархи средневекового рейха получали удостоверение благодатности своего титула в церемонии церковного венчания на царство, они видели в себе правителей в рамках римско-христианской религиозной и культурной системы. Гитлер, утверждая Священный Германский Рейх, в интересах своей конструкции эксплуатировал ореол славы, лежащий на древнем рейхе.»

Священная война

«Война за сохранение не только гитлеровского рейха в узком смысле, но и вообще пространства, где господствовало религиозное поклонение Гитлеру, превратилась в "крестовый поход", "священную войну", "священную народную войну"; а на этой религиозной войне гибли люди, храня "непоколебимую веру в своего фюрера".»

Имперская идея для освящения войны

«Перед аудиторией, состоявшей из образованных людей, преступная война освящалась с помощью древней имперской идеи, а само понятие рейха наполнялось новым сакральным содержанием. Благодаря тому, что разговор всегда шел не просто о рейхе, а о «Третьем рейхе», эта сакральная сущность воспаряла до мистических высот.»

Вредительский гуманизм

«"Евреи и приятели евреев, крещеные и некрещеные, без устали трудятся – и заседают на собраниях с крайними левыми радикалами – над разложением и разрушением того, в чем для нас, немцев, заключено было до сих пор все человеческое и святое, над разрушением и разложением всяких проявлений любви к отечеству и страха божьего… Куда мог бы завести нас этот ядовитый еврейский гуманизм, если бы мы не противопоставили ему ничего собственного, немецкого…" Не вызывает сомнений, что здесь уже отвергнут объемлющий все человечество идеал гуманизма и что идеалу германства противостоит "ядовитый еврейский гуманизм". У Гитлера и Геббельса – слово "гуманизм" всегда употребляется с ироническими кавычками и, как правило, с каким-либо унижающим эпитетом.»

Европа, интеллигенция, гуманность – ругательные слова

«Понятие и слово "Европа" употреблялись только в узком кругу образованных людей, а в остальном были столь же одиозными, как запрещенные понятия "интеллигенция" и "гуманность". (…) За словом "гуманность" закрепилась репутация слова из лексикона евреев и либералов, немецкая "человечность" есть нечто совсем иное.»

Другие – враги

«Эта позиция в значительной степени давала Гитлеру силу, ибо связывала его с самой тупой народной массой, которая в век машин состоит преимущественно не из промышленного пролетариата, но из скученного мещанства (и только частично – из жителей села). Для мещан человек, по-другому одетый, по-иному говорящий, – это не другой человек, а другое животное из другого сарая, с которым не может быть никакого взаимопонимания, но которого надо ненавидеть и гнать, не жалея зубов и когтей.»

Сила превосходной степени сравнений

«Как часто я заносил в свой дневник, что та или иная фраза Геббельса представляет собой слишком нескладную ложь, он совсем не гений рекламы; как часто записывал я анекдоты о том, чтó выходит из уст и головы Геббельса, ожесточенную ругань по поводу его бесстыжей лжи, выдаваемой за "глас народа". Нет даже полной уверенности и в том, все ли, кто смеялся или бранился, услышав чересчур наглую ложь Геббельса, действительно остались незатронутыми ею. (…) Я знаю также: в каждом образованном человеке содержится частица народной души и порой совершенно бесполезно знать о том, что тебе врут, бесполезна вся критическая зоркость; и в какой-то момент напечатанная ложь меня осилит, если она проникает в меня со всех сторон, если вокруг остается все меньше и меньше людей, наконец, совсем никого не остается, кто бы подверг ее сомнению. (…) Конечно, похвальба и ложь выдают себя, их выводят на чистую воду, их распознают как похвальбу и ложь, и для многих под конец стала очевидной бессильная глупость геббельсовской пропаганды. Но столь же справедливо и другое: пропаганда, разоблаченная как похвальба и ложь, тем не менее действенна, если только хватает упорства без смущения продолжать ее; бессильная глупость была не такой уж глупой и не такой уж бессильной».

Кризис

«Когда уже невозможно было скрывать приближающуюся катастрофу, ей дали более четкое название, разумеется, и на сей раз замаскированное: теперь поражения именовались кризисами. Правда, это слово никогда не появлялось само по себе: либо взгляд отвлекался от Германии на «мировой кризис» или «кризис западноевропейского человечества», либо использовалось быстро закостеневшее в шаблон выражение «контролируемый кризис».

Из разума в чувства

«…Фальшивость чувств, характерная для нацизма, весь смертный грех лживого переноса вещей, подчиненных разуму, в сферу чувства и сознательного искажения их под покровом сентиментального тумана.»

Жаргон

«…ругается Гитлер не хуже любого пьяного холопа, причем делает это сознательно. В речи, посвященной Кампании зимней помощи 1942/43 он называет министров вражеских держав "бараньими головами и нулями, которых не отличить друг от друга"; в Белом доме правит душевнобольной, в Лондоне – преступник. (…) Он угрожает непослушным чиновникам "общей кассацией" там, где вполне можно было бы "бессрочно уволить" или (на гитлеровском холопском жаргоне) "вышвырнуть" либо "выгнать".»